Анаконда
Шрифт:
Из Буэнос-Айреса летели приказы о возобновлении работ. Управляющий участком затребовал мулов и альсапримас. Ему обещали, что мулы будут, как только он с первым катером вышлет деньги. Но управляющий доказывал, что сможет переслать деньги, как только прибудут мулы.
Время шло, а дело не двигалось. Несмотря на сильный дождь, на участок приехал сам Кастелюм и увидел на обрывистом берегу Ньякангуазу несметное количество бревен в штабелях.
— Сколько? — спросил он управляющего.
— На триста тысяч песо, — ответил тот.
Нужно было действовать срочно, не считаясь с непогодой. Некоторое время Кастелюм молча разглядывал вспухшую реку. Под струями дождя фигура всадника в резиновом плаще и его лошадь сливались в одно целое. Внезапно, не вынимая руки из-под плаща, он указал в сторону реки и спросил:
— Как вы думаете, покроет вода пороги?
— Если так будет лить — наверняка.
— Все люди на участке?
— Да! Ждем ваших распоряжений.
— Хорошо, — сказал Кастелюм, — думаю, что все нам удастся как нельзя лучше. Слушай, Фернандес, сегодня же вечером натяни канат, и начинайте сбрасывать бревна в воду. Путь пока свободен. Не сегодня-завтра я буду в
Управляющий, широко раскрыв глаза, смотрел на хозяина:
— Канат не выдержит и первой сотни бревен.
— Возможно, что и так. Но это пустяки. Будет стоить нам нескольких тысяч. Раздумывать некогда. Поговорим потом.
Фернандес пожал плечами и тихонько засвистел.
К концу дня дождь стих. Пеоны, промокшие насквозь, тянули бревна с берега на берег, сооружая заводь. Вода сильно поднялась, и Кастелюм на лодке отправился в Посадас.
За сильной засухой — сильные дожди. На другой день начался страшный ливень. Более двух суток горы содрогались от обрушившихся на них потоков воды. Тихая Ньякангуазу превратилась в бушующий поток. Грохоча, как лавина камней, стремительно неслась вода. Продрогшие пеоны сбрасывали бревна в заводь. Мокрая, прилипшая к телам одежда подчеркивала их худобу. Изнемогая от усталости, пеоны работали не жалея сил. И каждый раз, когда громадное бревно, подпрыгивая, скатывалось вниз и с грохотом пушечного выстрела погружалось в воду, воздух оглашался их ликующим и яростным: у-у-у-х!
Хлестал дождь, ломались багры, измученные люди то и дело падали в жидкую грязь. А лихорадка шла по пятам за ними.
Внезапно ливень прекратился. В зыбкой тишине слышался шум дождя над соседним лесом. Гулко и глухо ворчала Ньякангуазу. Отдельные, редкие и тяжелые, капли падали с обессиленного неба. Но ветра не было, и в воздухе чувствовалась какая-то тяжесть. Не успели пеоны передохнуть и пару часов, как снова хлынул дождь. Сплошная, плотная, белая стена воды обрушилась на землю.
В заводи плавающий барьер преградил дорогу первым бревнам и, прогибаясь и скрипя, сдержал напор следующей партии. В конце концов канат, не выдержав осады, лопнул и… бревна прорвались.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Кандию следил за рекой, не отрывая глаз от подзорной трубы. «Если вода в Сан-Игнасио поднялась с прошлой ночи на два метра, — думал он, — за Посадас, должно быть, страшное наводнение». Вскоре появились первые бревна. Плыли кедры и прочая мелочь. Охотник терпеливо ждал своего часа.
Прошла ночь. Вода поднялась еще на метр. К вечеру следующего дня Кандию вдруг заметил у мыса Итакуруби целую лавину отличнейших бревен. Шел, поблескивая светлыми спинками, совершенно сухой лес. Кандию не верил своим глазам!
Ну, теперь не зевать! Кандию прыгнул в лодку и что было силы понесся навстречу бревнам. Но не так-то просто плыть по Паране в половодье. Что только не попадалось ему на пути в мутном, пенистом потоке!
Вывороченные бурей деревья плыли вверх черными корнями, как гигантские осьминоги. Трупы мулов и коров плыли рядом с трупами хищных зверей. Высокие конусы муравейников плыли вместе с глыбами земли. Один раз встретился даже мертвый ягуар. Камалоты и гадюки то и дело высовывали головы из воды.
Кандию непрерывно натыкался на что-нибудь, сворачивал в сторону. В конце концов он настиг бревно и, вонзив мачете в розовую мякоть ствола, некоторое время тянул его за собой. Деревья цеплялись за лодку ветвями. Пришлось изменить тактику. Он накинул лассо на бревно и принялся грести прямо к берегу. Началась глухая и яростная борьба. Каждый взмах весел уносил частицу жизни индейца.
Вытащить такое громадное бревно, да еще в разгар половодья, не под силу и трем здоровенным парням. Но за спиной у Кандию был тридцатилетний опыт охоты на Паране, и ему чертовски хотелось стать хозяином граммофона.
Наступила ночь. Она принесла немало удивительных событий. В темноте казалось, будто лодка скользит по черному маслу. Мимо проплывали густые тени. Один раз о лодку ударился утопленник. Кандию, наклонившись, увидел широко раскрытый рот и стеклянные глаза. А гадюки, эти непрошеные гости, так и норовили забраться в лодку. Кандию видел однажды, как они забрались по колесам парохода до самой палубы.
Титаническая битва с бревном продолжалась. Бревно дрожало под водой, сопротивляясь упорству индейца. В конце концов оно сдалось. Кандию круто повернул лодку и, собрав последние силы, потащил бревно прямо к скалистому берегу Тейукуаре.
То, что он проделал в течение десяти минут, чтобы добраться до берега с бревном на буксире, стоило нечеловеческих усилий. От невероятного напряжения жилы на его шее вздулись, а мышцы на груди свело судорогой. Когда лодка, сильно накренившись, ударилась о камни, у Кандию только и хватило сил, чтобы закрепить веревку и упасть ничком, без сознания.
Лишь месяц спустя мистер Холл получил свои три десятка досок, и ровно через двадцать секунд вручил Кандию граммофон и двадцать пластинок в придачу.
Фирма «Кастелюм и компания», несмотря на целую флотилию катеров, высланную для ловли бревен, понесла весьма значительные убытки.
И если когда-нибудь Кастелюм посетит Сан-Игнасио и, чего доброго, заглянет к нашему кассиру, он будет немало удивлен, увидев в его столовой прекрасную мебель розового дерева.
Три письма… и нога
Сеньор!
Я решаюсь послать вам эти строки в надежде, что вы возьмете на себя труд поместить их в каком-нибудь журнале за своей подписью. Только потому, что я знаю, как нелегко добиться публикации, я позволила себе обратиться к вам с такой просьбой. Я чувствую, что моим впечатлениям нужно придать мужской стиль, и, если вы согласитесь это сделать, я буду вам очень благодарна.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Уже пять лет подряд мне приходится ездить в трамвае два раза в день по одному и тому же маршруту. Возвращаюсь я иногда с подругами, но по утрам езжу всегда одна. Что сказать о себе? Мне двадцать лет, я высокого роста и совсем не худая. Рот у меня немного великоват, волосы — самые обычные, темные. Вот глаза все- таки у меня не маленькие. Легко заметить, что внешность у меня ничем не примечательная, и все же я беру на себя смелость судить многих мужчин и рискну даже сказать «всех».
Вам, верно, хорошо известно, что ни один мужчина не войдет в вагон, не оглядев предварительно все окна, откуда видны лица пассажиров. И только после того, как ему удастся рассмотреть все лица (разумеется, женские, ведь именно они его интересуют), он входит и усаживается.
Так вот: уже в тот самый миг, когда мужчина сходит с тротуара, приближается к вагону и заглядывает внутрь, я безошибочно угадываю, к какому сорту людей он принадлежит. Я сразу определяю, солидный ли это человек или один из тех, кто за десять сентаво, уплаченные за билет, хочет еще добиться мимолетной победы. Я мгновенно отличаю тех, кто думает лишь о том, как бы усесться поудобнее, от тех, кто готов променять все удобства на удовольствие ехать рядом с какой-нибудь девушкой.
А когда место рядом со мной свободно, мне достаточно одного взгляда, и я уже заранее могу без ошибки угадать, кто из них просто рад сесть на любое свободное место, и кто не лишен некоторого интереса к окружающему (такие, расположившись поудобнее, непременно примутся разглядывать всех девушек), и, наконец, кто окажется самым решительным (эти, даже не глядя на другие свободные места, будут пробираться в глубь вагона, чтобы очутиться рядом со мной).
Конечно, интереснее всего самые последние! В таких случаях, не в пример другим девушкам, которые тоже ездят одни, я никогда не пересаживаюсь на другое место; я лишь пододвигаюсь к самому окошку, чтобы бедняга мог спокойно сесть.
Спокойно сесть!.. Об этом не может быть и речи. Никогда еще не было случая, чтобы соседа устроили те три четверти скамейки, которые освободила для него девушка. Сначала этот сеньор беспрерывно ерзает, как будто сидит на иголках, потом он внезапно впадает в какое-то странное оцепенение. У вас даже мелькает мысль,»что на него нашел столбняк. Но не верьте этой неподвижности! Приглядитесь повнимательнее, и вы без труда заметите, что тело сеньора с восхитительной плавностью движется по направлению к девушке, примостившейся у окошка. Однако (надо отдать ему справедливость) ему великолепно удается сохранить на лице выражение глубокой задумчивости. Всем своим видом он старается показать, что вовсе не интересуется своей спутницей.
Таковы вы все; глядя на вас, можно подумать, что вы заняты разрешением мировых проблем. А между тем ваша правая (или левая) нога едва заметно скользит по намеченному пути.
Откровенно говоря, я с большим удовольствием наблюдаю за вашими уловками. Мне стоит только взглянуть, чтобы оценить качества моего соседа. Я отчетливо вижу, кто передо мной: скромный молодой человек или развязный наглец, солидный рецидивист или мелкий жулик, опытный соблазнитель (по-французски это звучало бы seduisant, а не seducteur) или зеленый новичок.
С первого взгляда может показаться, что в спектакле занят только один актер и что никто не замечает, как он осторожно, стараясь сохранить отсутствующее выражение лица, придвигает свою ногу. Но это не так! И нет такой девушки, которая бы этого не увидела. Любая из нас умеет хорошо защищаться. Однако чаще всего мои спутники напоминают своим поведением мелкого воришку, — особенно если они очень молоды или плохо одеты.
Их тактика неизменна. Прежде всего — внезапное оцепенение и необыкновенно сосредоточенный вид. Затем быстрый взгляд в мою сторону, вроде бы на меня, а на самом деле лишь для того, чтобы определить расстояние, отделяющее нас. Когда координаты установлены, начинается наступление.
Я полагаю, что трудно найти более увлекательное занятие, чем наблюдение за сложным маневром ноги, которая мудреным способом, с носка на пятку, скользит к намеченной цели. Вы нередко бываете смешны и в других случаях жизни. Но попробуйте вообразить, как выглядит со стороны эта занимательная игра, которой заняты ботинки сорок четвертого размера, и это отупевшее (разумеется, от обилия эмоций) лицо их хозяина где-то под самым потолком, — и вы поймете, какое это бесподобное и уморительное зрелище!
Не думайте, что это все! Сейчас я попытаюсь вам объяснить, что происходит дальше.
Как только моему соседу удается с безошибочной точностью определить расстояние, которое должна пройти его нога, он старается не смотреть больше вниз. Ему незачем идти на такой риск, так как он уверен в своих расчетах. К тому же (тут вы меня хорошо поймете) вся прелесть не в том, чтобы видеть, а в том, чтобы прикоснуться!
И вот когда почтенный сеньор уже на полпути, я приступаю к тому же самому маневру, с той же осмотрительностью и с тем же отсутствующим выражением лица, как у него. Только я двигаю ногу в сторону от него. Недалеко: десяти сантиметров вполне достаточно.
Теперь вообразите себе изумление моего соседа, который, прибыв к месту назначения, ничего не обнаруживает. Ничего! Его ботинок сорок четвертого размера — в печальном одиночестве. Это уж чересчур! Молниеносный взгляд на пол, затем на меня. А я продолжаю чинно сидеть, уткнувшись в окошко, озабоченная своими мыслями, которые унесли меня за тысячу миль отсюда. И все-таки мой сосед отлично все понимает. В пятнадцати случаях из семнадцати (я называю это число с полным знанием дела) незадачливый сеньор больше не настаивал. В двух случаях мне пришлось остановить их предостерегающим взглядом. Нет нужды, чтобы этот взгляд выражал приказ, возмущение или презрение. Достаточно легкого движения головы в сторону нахала. Взгляд в его сторону — и ни в коем случае не смотреть на него. Ведь случайно этот молодой человек может по- настоящему понравиться. Под личиной мелкого жулика иногда прячется опасный вор, и это знают не только кассиры больших банков, но и девушки не слишком худенькие, с чуть великоватым ртом, с темными волосами и отнюдь не маленькими глазами, как ваша покорная слуга.
М.Р.