Анаконда
Шрифт:
Дождь падал все такой же плотной стеной. Оргас и лодочник, выбившись из сил и промокнув до нитки, вышли на берег, взобрались на холм и увидели на некотором расстоянии бледный силуэт какого-то строения. Лицо Оргаса просветлело, и, крепко прижав к груди таким чудесным образом спасенные книги, он побежал, чтобы скорее спрятаться от дождя.
Строение оказалось старым навесом для сушки кирпичей. Оргас уселся на камень, валявшийся в пыли, а лодочник-индеец, устроившись на корточках у самого входа и спрятав лицо в ладони, приготовился спокойно ждать окончания дождя, который все чаще и чаще барабанил по железной крыше, так что вскоре слышался только один сплошной рев.
Оргас
Все это казалось теперь таким далеким, далеким. Он промок, и ужасно болела поясница, но все это пустяки по сравнению с желанием спать. Уснуть бы, уснуть хоть на минутку! Но об этом нечего было и думать, потому что кругом кишмя кишели насекомые. Оргас вылил воду из ботинок и, снова обувшись, пошел посмотреть, не утих ли дождь.
И вдруг он действительно прекратился. Тихие сумерки наполнились влагой, хотя Оргас хорошо знал, что это обманчивая передышка с наступлением ночи перейдет в новый потоп. Он решил воспользоваться ею и отправился дальше пешком.
До Посадас оставалось шесть или семь километров. В хорошую погоду это было бы просто игрушкой, а теперь по мокрой глине тащился измученный человек, его ботинки скользили назад, под ногами было совсем темно, и только в небе сверкали отблески городских огней.
От усталости и бессонницы в голове стучало так, что, казалось, вот-вот лопнет череп. Оргас совсем выбился из сил. Но он был очень доволен собой, и все остальное отступало на задний план. Все казалось пустяком по сравнению с тем, что теперь он был чист перед судебным инспектором. Оргас не родился для того, чтобы быть чиновником, и по сути дела он им и не был, как мы уже успели увидеть. Но на сердце было тепло и радостно, как бывает всегда у того, кто порядком потрудился, выполняя свой скромный долг, и он все шел, километр за километром, пока не увидел городские огни, теперь уже не отраженные небом, а самые настоящие, на которые больно было смотреть.
Часы в гостинице пробили десять раз, когда инспектор, закрывая свой чемодан, вдруг увидел, что в его комнату вошел бледный как полотно, с ног до головы забрызганный грязью, человек, который поторопился схватиться за дверной косяк, чтобы не упасть.
Некоторое время инспектор молча смотрел на вошедшего. Но когда тот с трудом сделал несколько шагов и положил на стол книги, он узнал Оргаса, хотя и не вспомнил сразу, почему он здесь в таком виде и в такой час.
— Что это? — спросил он, показывая на книги.
— Ведь вы мне так сказали… — ответил Оргас. — Они в полном порядке.
Инспектор вглядывался некоторое время в лицо Оргаса и, вспомнив наконец свое посещение конторы, добродушно рассмеялся, похлопывая пришельца по плечу.
— Да ведь это я просто так сказал, надо же было что-нибудь сказать! Пошутил, и все. Зачем вы все это делали?
Знойным полднем мы с Оргасом сидели на крыше его дома; затыкая щели в кровле кусочками рогожи, он рассказывал мне эту историю.
Он ничего больше не добавил. Я не знаю, как выглядели его служебные книги теперь, то есть девять лет спустя, и чем были наполнены коробки из-под печенья. Но, думая о том дне, когда Оргасу пришлось таким образом испытать чувство выполненного долга, я сказал себе, что ни за что не хотел бы иметь ничего общего с этими книгами.
Подушка
Словно в непрерывном ознобе провела она свой медовый месяц. Суровый характер мужа сковывал льдом наивные девичьи мечты этого робкого белокурого ангела. Тем не менее она его горячо любила, хотя порой невольно вздрагивала, когда по вечерам, возвращаясь с прогулки, украдкой окидывала взором высокую фигуру Хордана, вот уже целый час погруженного в свои мысли. Он также в душе питал к ней глубокое, но по-мужски сдержанное чувство.
Три месяца — поженились они в апреле — новобрачные прожили на свой лад счастливо. Алисии хотелось бы, разумеется, чтобы небо ее любви было не таким угрюмым и холодным, хотелось нежности более пылкой и щедрой, но бесстрастное лицо супруга неизменно сдерживало ее порывы.
Дом, в котором они поселились, вызывал в ней ужас. В пустынном патио белизна мраморных статуй, фризов и колонн дышала сказкой о заколдованном дворце, уснувшем среди осеннего увядания. Во внутренних покоях снежное сверкание оштукатуренных, совершенно голых стен усиливало ощущение тревожного холода. Самые легкие шаги гулким эхом отдавались по всему дому, как будто чувствительность его обострилась оттого, что он долго пустовал.
В этом странном гнезде любви Алисия провела всю зиму. В конце концов она задернула флером девичьи мечты и жила во враждебном доме словно погруженная в дремоту, не желая ни о чем думать, пока не возвращался муж.
Не удивительно, что она худела. А тут еще привязался грипп, поначалу легкий, но коварный: болезнь затянулась, и Алисия никак не могла от нее оправиться. Но вот как-то вечером она собралась с силами и, опираясь на руку мужа, вышла в сад. Безучастно глядела она по сторонам. Неожиданно Хордан медленно, с глубокой нежностью погладил ее по голове, и Алисия, бросившись к нему на шею, разрыдалась. Долго изливала она в слезах свой затаенный испуг и при малейшей ласке Хордана принималась еще пуще всхлипывать. Постепенно рыдания стихли, но Алисия, неподвижная и безмолвная, все еще прятала лицо на груди мужа.
После этого вечера Алисия уже не вставала с постели. Не успела она утром открыть глаза, как потеряла сознание. Домашний врач после внимательного осмотра предписал ей полный покой.
— Не знаю, в чем дело, — сказал он Хордану на прощанье. — Какая-то непонятная слабость. Ни рвоты, ничего… Если завтра не станет лучше, пошлите за мной немедленно.
На следующее утро Алисии стало хуже. Созвали консилиум. У больной нашли быстро прогрессирующее и совершенно необъяснимое малокровие. Обмороков с Алисией больше не случалось, но она таяла на глазах. Весь день в освещенной люстрами спальне царила мертвая тишина. Целые часы протекали без малейшего шороха. Алисия дремала. Хордан почти неотлучно находился в гостиной, где свет горел круглые сутки. Как заведенный, ходил он из угла в угол. Ковер заглушал его шаги. Время от времени он входил в спальню и безмолвно кружил возле кровати, на секунду останавливаясь то у изголовья, то в ногах, чтобы взглянуть на жену.
Вскоре Алисию стали преследовать галлюцинации. Призраки вначале неясно маячили в воздухе, затем осели на пол. Молодая женщина не сводила безумно расширенных глаз с ковра по обе стороны от изголовья. Однажды ночью она вдруг замерла, неподвижно вперив взор в одну точку. Рот ее испуганно приоткрылся, на губах и носу выступили капельки пота.
— Хордан! Хордан! — закричала она, цепенея от ужаса, не в силах отвести взгляда от ковра.
Хордан примчался в спальню, но, увидев его, Алисия завопила как безумная.