Анаконда
Шрифт:
— Это я, Алисия, это я, — успокаивал ее Хордан.
Алисия потерянно переводила взгляд с мужа на ковер, потом снова на мужа и лишь после долгого недоуменного сравнения пришла в себя, улыбнулась, взяла руку Хордана и, дрожа всем телом, долго гладила ее.
Чаще всего Алисии мерещилась громадная человекообразная обезьяна, которая, опершись передними лапами о ковер, пожирала ее глазами.
Врачи бессильно разводили руками. Непостижимым образом больная как будто истекала кровью — капля за каплей, день за днем, час за часом… Во время последнего консилиума Алисия лежала
— Загадочный случай… Тут ничем не поможешь…
— Не хватало только вашего приговора! — буркнул Хордан и внезапно забарабанил пальцами по столу.
Алисия таяла на глазах; ее странный бред начинался обычно под вечер, стихая сразу после полуночи. За день болезнь ее не обострялась, но каждое утро она просыпалась мертвенно-бледная, чуть не в обмороке. Казалось, именно по ночам иссякала в ней кровь — источник жизни. Пробуждаясь от сна, она чувствовала себя раздавленной непомерной тяжестью. С третьего дня болезни это ощущение уже не покидало ее. Она с трудом поворачивала голову. Не позволяла перестилать себе постель и даже взбивать подушку. Вечерние кошмары подкрадывались теперь к ней в обличье чудовищ, которые, сгрудившись у кровати, пытались вскарабкаться на одеяло.
Затем Алисия поверяла сознание. Два последних дня она не переставала бредить. По-прежнему в спальне и гостиной торжественно, как на похоронах, горели люстры. В зловещем безмолвии дома слышался лишь монотонный бред умирающей да глухие отзвуки неумолчных шагов Хордана.
Наконец Алисия умерла. Служанка, которая вошла в спальню прибирать опустевшую кровать, вдруг с удивлением стала разглядывать подушку.
— Сеньор! — негромко позвала она Хордана. — На подушке словно бы кровавые пятна…
Хордан поспешно приблизился, нагнулся над подушкой. В самом деле, по обе стороны вмятины, где покоилась голова Алисии, на наволочке виднелись темные пятнышки. Служанка еще несколько минут молча и неподвижно разглядывала их, затем пробормотала:
— Похоже на укусы…
— Поднеси к свету, — распорядился Хордан.
Служанка подняла подушку, но тут же в ужасе выронила и уставилась на нее, бледная и дрожащая. Хордан почувствовал, как зашевелились волосы у него на голове.
— Что случилось? — хрипло выдавил он.
— Очень уж тяжелая… — с трудом проговорила служанка, которую трясло, словно в лихорадке.
Хордан поднял подушку — словно камнями набита — и понес в столовую. Там на обеденном столе он одним взмахом ножниц вспорол наволочку и чехол. Верхние перья разлетелись, и служанка, судорожно вцепившись руками в гладко зачесанные волосы, дико завопила: среди перьев, медленно шевеля мохнатыми лапами, копошился живой клейкий комок — чудовищное насекомое. Его так раздуло, что хоботок едва выделялся.
Каждую ночь, с тех пор как Алисия слегла, клещ незаметно впивался в виски несчастной, высасывая из нее кровь. Укус был почти неощутим. Вначале, когда подушку взбивали и переворачивали, это умеряло аппетит кровопийцы; но как только молодая женщина перестала подниматься, чудовище принялось сосать с удесятеренной жадностью. В пять суток оно доконало Алисию.
Птичьи клещи, обычно крошечные, достигают порой огромных размеров. Человеческая кровь особенно, кажется, идет им на пользу, и нередко их находят в подушках из перьев.
Шантаж
Дела газеты шли из рук вон плохо, и ее владельцы в один прекрасный день вынуждены были собраться, чтобы обсудить, как поправить положение. Хозяева сами занимались редактированием материалов, что было явлением довольно редким, и вот четверо молодых, далеко не застенчивых людей, заработавших своим красноречием капитал в сто тысяч песо, стояли теперь перед лицом неминуемого краха.
Долги — а векселей набралось на сумму около пятидесяти тысяч песо — основательно беспокоили хозяев. И все же они не находили выхода, который мог бы спасти их от неминуемого банкротства, небольшие же доходы, приносимые газетой, уже иссякли. Тем не менее издатели решили продержаться еще две недели, пока они будут искать в отчаянии хотя бы соломинку, за которую можно было бы уцепиться.
И вот однажды утром в редакцию зашел очень худой, угрюмый, но весьма самонадеянный человек в черном, изрядно засаленном костюме и очках в стальной оправе.
— Мне в голову пришла идея, как поправить финансовое положение вашей газеты; я хотел бы продать ее.
Молодые люди очень удивились и внимательно посмотрели на посетителя.
— Продать идею?
— Да, сеньор, именно идею.
— И ею можно будет тут же воспользоваться?
— Когда угодно — результат последует незамедлительно.
— Какой результат?
Сто тысяч песо как минимум. Теперь все восемь глаз впились в незнакомца. А тот, в свою очередь смерив взглядом владельцев газеты, преспокойно стал рассматривать висевшие на стенах карты, словно дело касалось кого угодно, только не его.
— Может быть, вы пожелали бы объяснить нам…
— С большим удовольствием. Только прежде я хотел бы заключить небольшой контракт.
— Контракт?
— Вот именно, сеньор. Вы дадите обязательство не использовать моей идеи, если она вас не устроит.
— А если устроит?
— Тогда вы заплатите мне тысячу песо. Предприятие казалось достаточно солидным, но разгадать суть дела было нелегко даже таким прожженным в любом запутанном мошенничестве молодцам. Чем, собственно, они рискуют? Если идея действительно окажется хорошей, будет совершенно справедливо, если ее автор получит свою долю, а если плохой — они, конечно, никогда ею не воспользуются.
Итак, контракт был составлен:
«Мы, нижеподписавшиеся, обязуемся никогда не использовать в нашей газете идею, предложенную сеньором X., если не воспользуемся ею на следующий же день после ознакомления. В ином случае мы обязуемся немедленно уплатить сеньору X. одну тысячу песо наличными».