Аналогичный мир

Зубачева Татьяна Николаевна

Парень улыбался, но глаза его не смеялись. И Эркин узнал это выражение голодной надежды. А парень, видимо, принял его молчание за согласие, и, поставив на землю деревянный ящик с ручкой — Эркин знал, что в таких обычно носят всякие инструменты, — быстро подошёл к козлам и взялся за вторую рукоятку пилы.

— Пошёл?

Эркин молча потянул пилу на себя, и, удерживаемая умелой рукой, пила запела, вгрызаясь в дерево. На сапоги брызнули струйки опилок.

— Третий день без жратвы, — быстро говорил парень знакомой тихой скороговоркой. — Просить

не умею, воровать не хочу. Ты как подрядился? За деньги или жратву?

— По-всякому, — нехотя разжал губы Эркин.

— Деньги твои, еду пополам, — быстро предложил парень.

Их глаза встретились, и Эркин кивнул.

Дальше они работали молча.

Работал парень ловко, видно, что ему пила не в новинку. Они заканчивали второе бревно, когда к ним подошла Женя.

— Так, — спокойно сказала Женя. — А второй откуда? Я с одним договаривалась.

Парень так и застыл, и Эркин понял, что говорить придётся ему.

— Это напарник мой, мэм, — он смотрел прямо в лицо Жени, надеясь, что она его поймёт, и что никто другой не заметит его дерзости. — Вместе работаем.

И после его слов парень вскинул голову и тоже посмотрел Жене в лицо.

— Не извольте беспокоиться, мэм, всё будет в лучшем виде.

И тогда невольно усмехнулся Эркин: все подёнщики одинаковы.

— Двойной платы не будет, — строго сказала Женя.

— Поделим, мэм, — незаметно подмигнул ей Эркин и уже парню. — Давай что ли, пошёл.

— Спасибо, — тихо сказал парень, когда Женя ушла.

Ни один белый так бы никогда не сказал, только свой, и Эркин ответил ему уже как своему.

— Спасибо после еды будет.

А парень тихо, не прерывая работы, говорил.

— Я койку у одной снимал, не здесь, в другом городе. За работу. А у неё муж из армии вернулся. Я сразу и без жилья, и без работы. Рвать когти пришлось. Вот третий день и маюсь.

— За работу снимал это как? — заинтересовался Эркин.

— А просто. По хозяйству мужской работы много. Вот за ночлег я ей и чинил, и дом обихаживал, и всё такое. А она и постирает, и приготовит, чтоб горячего поесть, с устали горячее надо. Но жратва моя, и за стирку платил, ну и ещё…

— Мг, — Эркин с интересом посмотрел на парня. — И в койке работал?

— Обошёлся. Нужна она мне на фиг, я так не договаривался.

— Ага, — кивнул Эркин.

Вот и выход для него. Надо Жене рассказать. А уж она соседям проговорится. Тогда не придётся улепётывать на рассвете и возвращаться в темноте.

— Значит, шуганули тебя?

— А ну их, — парень беззлобно, но крепко выругался. — Пошумели, конечно. Мужик разорался, дескать, он кровь проливал, а она тут и всё такое. Ну, пришлось его тряхнуть, что мне его геройство по фигу и пусть берёт свою… красотку, мне она с доплатой не нужна.

— Побил его? — усмехнулся Эркин.

— А на фиг? Он с одной рукой и дёргается весь. Стукнешь и сядешь ещё. А мне она никто и будет никем. Забрал инструмент и ушёл.

Парень говорил весело, но Эркин уже слышал за этим весельем знакомую

боль и отчаяние. Когда не тебя прогнали, а ты сам ушёл, не струсил, а не стал связываться. Когда главное — не показать боль. Нет, белый так не может, и не будет белый ни в какой нищете носить рабское, хотя и таких светлых мулатов в жизни не видел, ну ничего в парне от цветного нет, а всё же… всё же свой.

На земле уже валялось много отпиленных чурбаков, и они взялись за топоры. Парень тоже снял куртку и остался в выцветшей армейской рубашке. Топор у него был свой. С непривычно коротким топорищем, небольшой, будто игрушечный, но хорошо заточенный, и действовал он им умело. В два топора они перекололи напиленное и уложили сразу в сарай. Эркин заметил, что укладывает парень поленья по-другому, как-то не так. И, пожалуй… пожалуй, так они быстрее просохнут.

— Для сушки? — уточнил Эркин, показывая на образовавшиеся просветы между поленьями.

— Ну да, — удивился его вопросу парень. — Всегда так делают.

— Места много уходит, — заметил Эркин, — не влезут все.

Парень недоумённо посмотрел на него и пожал плечами.

— А не всё равно? Давай по-твоему.

Эркин прикусил губу. Ему было не всё равно, но показать это нельзя. Чуть не выдал себя.

— Буду класть, как привык, — наконец буркнул Эркин.

— Давай и я, — предложил парень, — так быстрее.

Быстро уложили поленья, и опять запела пила. Поодаль собирались глазеющие дети, да и взрослые поглядывали на совместную работу белого и индейца. На крыльце сидела с куклой Алиса. Ей было строго-настрого приказано не подходить и не мешать. Обилие зрителей сначала раздражало Эркина, но он заставил себя не думать о них. Парня они, видно, тоже раздражали, он уже не болтал, а только встряхивал головой, будто отгонял что-то мешающее ему.

Они работали молча и слаженно. Слаженность появилась как-то сама собой, будто не в первый раз им вот так работать. Несколько раз в калитку заглядывали искатели работы, но, видя, что место занято, исчезали.

Припекало сквозь облачную плёнку солнце. Медленно уменьшалась груда брёвен.

Снова вышла Женя и решительно подошла к ним. Эркин замер, не зная, что сделать, пока она не сказала чего-нибудь неположенного, но его опередил парень.

— Покормила бы, хозяйка, а то притомились, — и подмигнул Эркину.

И снова, к радостному изумлению Эркина, Женя и тут осталась сама собой.

— Поднимайтесь, потом закончите.

Лицо парня расплылось в такой счастливой улыбке, что Эркин невольно улыбнулся в ответ. Но, поднимаясь по лестнице, он опять забеспокоился. Вдруг Женя вздумает кормить их в комнате и этим выдаст себя. Ему уже случалось работать за еду. Обычно выносили во двор, только два раза пустили на кухню.

Но Женя знала эти неписанные правила. На кухонном столе стояли две большие тарелки с густым дымящимся супом и лежали четыре толстых ломтя хлеба. Дверь в комнату, куда и отправила Женя поднявшуюся следом Алису, плотно закрыта.