Аналогичный мир
Шрифт:
— Когда за один стол со мной сел, — засмеялся Эркин.
— А может, я это от голода только?
— С голода многое можно, — согласился Эркин, — но против расы не пойдёшь, нет. Белобрысого с бельмом на рынке видел?
— Ну?
— Так он цветную мелкоту ловит и заработок отнимает. Говорит, от голода. Беляк он всегда беляк, — убеждённо закончил Эркин.
— Вздуть его надо, — сердито ответил Андрей. — Шакальё поганое.
— Он уже один раз в выгребную яму падал, — засмеялся Эркин. — Большая такая у свалки. Туда все с рынка бегают. Ну, жердь гнилая и подломилась
— Так вытащили ж его!
— Ага, народу много было. Услышали, — вздохнул Эркин.
Андрей негромко засмеялся.
— И ещё раз упадёт.
— Сам упадёт или на него упадёт, тебя волнует?
— Меня нет.
— То-то.
Работа близилась к концу, руки уже сами знали, что делать, и они заговорили свободней. Но, несмотря на ночную тишину, по-прежнему тихо, так, чтобы никто не подловил за разговором.
— Ну вот. Теперь подмести, и всё.
Андрей оглядывался в поисках веника.
— Девчонок, что ли, позвать. Они знают.
— А где ты их найдёшь? Слышал же про пост.
— Пост! Не стреляют же.
— Ну, иди, проверь. — Эркин попробовал качнуть стояк. — Держит.
— А чего ж ему не держать? — Андрей с хрустом потянулся. — Смотри, светает уже. За ночь отпахали.
Эркин засмеялся.
— Не думал, что сможем.
— Человек всё может! — Андрей скорчил назидательную мину, заставив Эркина фыркнуть, и тут же стал серьёзным. — Сам не знаешь, что можешь, а когда припрёт… Ты знаешь, что самое трудное?
— Выжить, — убеждённо ответил Эркин.
— Выжить не проблема, — отмахнулся Андрей. — Ни одна крыса не выживет, а человек сможет. Как выжить — другой вопрос. Самое трудное — умереть.
— Вот уж для раба не проблема, — не согласился Эркин. — Дай беляку по морде, а остальное тебе сделают. Как ни трепыхайся, а Оврага не минуешь.
— Знаю про овраг, — перебил его Андрей и как-то натужно, неуверенно засмеялся. — Так что, похоже, мы с тобой из одной лохани хлебали.
Он засучил левый рукав и показал Эркину синие цифры татуировки повыше запястья.
— Номер? — удивился Эркин. — Зачем? Ты же белый. Белых не клеймят. Даже не слышал о таком.
— Лагерник я. О таких слышал?
Эркин оторопел. О белых лагерниках, об их изобретательной жестокости среди рабов ходили самые мрачные, самые страшные легенды. Попасть в камеру к лагерникам — ничего страшнее быть не могло. Он помнил, как в распределителе вдруг разбуянился могучий негр, что пикнуть никому не давал, две камеры за день забил вусмерть, и надзиратели его к лагерникам решили сунуть, достал он их, так буян сразу сник, на коленях ползал, сапоги им целовал, что угодно молил, лишь бы не в лагерную камеру. Не умолил. От его криков даже надзиратели к себе в крысятник сбежали и до утра не показывались. А то, что потом из той камеры вытащили, даже трупом не было, так, ошмёток кровавый. Как… как же это? Андрей… Как же он уцелел? Их же всех, говорят, расстреляли! А сам ты как уцелел? — одёрнул он себя. Но, видно, не смог совладать с лицом, выдал мгновенно вспыхнувший страх. Потому что Андрей отвернулся от него, отошёл к окну и там застыл, опираясь
Медленно, будто из глины вытаскивая ноги, Эркин подошёл к Андрею и пересиливая, выдавливая из себя слова, сказал:
— А я спальник. Из Паласа.
Андрей вздрогнул и медленно обернулся.
— Так что? — Эркин смотрел ему в глаза. — Резать друг друга будем?
Его признание так поразило Андрея, что он впервые на памяти Эркина растерялся.
— Ты… чёрт… вас же всех… как ты выжил?
— Я ж говорю, — Эркин смог усмехнуться непослушными захолодевшими губами. — Самое трудное — выжить. Ну?
Они неуклюже обнялись и так с минуту стояли. И разом отступили на шаг, не убирая рук.
— Ну, чертяка краснокожая, — восхищённо сказал Андрей, — ну ошарашил.
— Ты меня тоже, — эта усмешка вышла уже легче.
— И ты… давно раб?
— С рождения, — привычно ответил Эркин. — Я питомничный. Разве по номеру не видишь?
Андрей скосил глаза.
— А у тебя на правой, и чёрный.
— Велика разница! — Эркин изобразил пренебрежение, вышло это почти естественно, да и в самом деле, раз номер на руке, то расы уже нет.
— Тоже верно, — охотно согласился Андрей.
И вдруг то напряжение, которое ещё держало их, вырвалось в неудержимом хохоте. Они стояли, положив руки друг другу на плечи, и хохотали до слез, до боли в горле, уже не заботясь ни о чём, и эхо их хохота металось по больничному коридору.
И потом, собирая в кучу у двери оставшиеся обрезки и обрубки и складывая инструменты, они то и дело сталкивались взглядами и начинали смеяться. А потом прибежали Даша и Маша с вёдрами, тряпками и мётлами.
— Мы всё равно убираемся…
— Сейчас и вам вымоем…
— Чтобы у вас всё тип-топ…
Андрей решительно отобрал у них всё нужное.
— У вас и без нашего мороки хватает. Покажите только куда мусор свалить.
Девчонки фыркнули, но покорились.
Они домывали пол, балагуря и зубоскаля с девчонками, когда Даша и Маша оборвали очередную шутку на полуслове и исчезли. И прозвучавшие по коридору к их двери уверенные шаги не застали их врасплох.
Кряжистый седой мужчина в белом халате, как бы не замечая их, прошёлся между стеллажами, попробовал два стояка, стол у стены и подошёл к ним. Они как раз подобрали последнюю воду у порога, бросили тряпки в воду и выпрямились.
— Работа выполнена, — он смотрел на них снизу вверх, но с явным превосходством. — За уборку я вам не плачу, уборка в условия не входила. Но, — его глаза еле заметно потеплели, — я прибавлю за качество и срочность.
Он вытащил бумажник и, не спеша, отсчитал им по пять радужных кредиток. Десятки?! Так много они ещё не зарабатывали. А он дождался, пока они уберут деньги, и, уже улыбаясь, достал две яркие блестящие пачки дорогих сигарет.
— И это от меня лично.
— Спасибо, сэр, — Андрей взял пачку, небрежно распечатал её, выщелкнул сигарету и обернулся к Эркину, прятавшему сигареты в карман. — Пошли?