Анатолий Тарасов
Шрифт:
— в ближнем бою довольно часто борьба ведется не туловищем, а руками и клюшкой — с нарушением правил;
— высокая техническая оснащенность игроков и тактический примитив команды;
— защитники часто даже не стремятся активно поддерживать атаку, рано раскрывают зону противнику, зато подолгу возятся с шайбой у себя в зоне;
— невелика у хоккеистов сумма скоростей в единицу времени.
Делая эти записи ровно за месяц до начала Олимпиады-72 в Саппоро, Тарасов, всегда державший в уме предстоявшие матчи с канадскими профессионалами, говорил, что не собирается ни склонять голову перед профи, ни критиковать их.
Самым главным для него было «сфотографировать» игру, «чтобы знать, что делать, если придется встретиться с ними лицом к лицу,
Записи эти Тарасов делал не для кого-нибудь, а для себя, постоянно надеясь на положительное решение вопроса об организации матчей СССР — Канада. Разумеется, в роли тренеров советской сборной он видел себя и Чернышева.
Бывая в Северной Америке, Тарасов всегда старался посещать тренировки клубов НХЛ. Так было и в конце 1971-го — начале 1972 года. Организаторы «Турнира трех» шли навстречу пожеланиям Тарасова и договаривались на этот счет с тренерами профессиональных клубов. И проблем не возникало: имя Тарасова служило пропуском.
Тарасова поражали однообразие и монотонность тренировок в командах НХЛ. «Ничего не изменилось, — сокрушался он, — с того дня, когда в ноябре 1957 года мы впервые попали в Канаду и “завидущими глазами” смотрели тренировки и особенно матчи профессионалов». И в то же время Тарасов никак не мог совместить «упрощенные тренировки» с «исключительно высоким индивидуальным мастерством», а «высокую техническую оснащенность игроков» с «внутренним содержанием игры, лишенной того творчества, того искусства, что характерно для лучших европейских команд, для советской хоккейной школы».
Оценивая в начале 1972 года уровень команд НХЛ, Тарасов подчеркивал: раньше, когда в НХЛ было только шесть клубов, в каждом из них было много настоящих, выдающихся мастеров. Теперь, когда клубов стало в два с половиной раза больше, количество выдающихся хоккеистов — в лучшем случае — осталось таким же.
«И еще убежден я в том, — говорил после возвращения из Америки Тарасов, — что однообразие — результат того, что профессионалы варятся в своем соку, что не встречаются с противником, играющим в иной манере, исповедующим иные идеи. Нет борьбы мнений, не с кем богатому канадо-американскому хоккею сравнивать себя, не с кем по-настоящему помериться силенкой».
Советскому хоккею, надо сказать, тоже не с кем было сравнивать себя в сложившейся тогда ситуации. Но хоккей продолжал интенсивно развиваться, поскольку оставался молодым видом спорта. За короткий отрезок времени наш хоккей добился многих международных побед и быстро превратился в стране во второй — после футбола — по популярности вид спорта.
Тарасов всегда был уверен в том, что в истинно коллективной игре советский хоккей опережал зарубежный, прежде всего канадский. Да, игра везде ведется посредством паса. Но взаимосвязь, взаимопонимание между игроками одного звена — в советском хоккее всё это отработано почти до автоматизма в тренировочном процессе. Плюс — весомое дополнение в виде взаимовыручки, заложенной на генетическом уровне.
Тарасова обвиняли в том, что его команды превращаются в машины, механизмы, предназначение которых — загнать как можно больше шайб в ворота соперника, что это запрограммировано тренером, запрещающим, дескать, даже малейшие попытки игроков импровизировать на площадке. С истиной подобное обвинение даже не соседствует. Время в хоккейной игре измеряется долями секунд. Тарасов, добиваясь на тренировках слаженности и синхронности в действиях каждого звена, выкраивал тем самым дополнительные доли секунд для импровизации игроков, которым не требовалось ломать голову над тем, как поступить в простейших, стандартных ситуациях. Стереотипы для их реализации были заложены многочисленными повторениями на тренировках, и тем самым высвобождалось время для ярких, неожиданных ходов, хоккей Тарасова всегда украшавших.
Любое импровизационное движение хоккеиста в матче, опускающее гирьку на командные весы, Тарасов приветствовал и выговаривал игрокам лишь в тех случаях, когда их
Тарасов, сам великий артист, умевший сыграть так, что все его действия принимались за чистую монету, приветствовал лукавство, ложный маневр и хитрость на спортивной площадке. Одна из его любимых историй — из довоенного футбола, когда он еще играл сам: за ЦДКА в 1940 году и за ККА в 1941-м. В 40-м армейский клуб проводил матч в Киеве с местным «Динамо». Григория Федотова «взял в оборот» центральный защитник киевлян Иосиф Лифшиц. Он не отходил от армейца ни на шаг. Играл против него на грани фола, а то и переступая эту грань. Во втором тайме, пытаясь перехватить адресованный Федотову мяч, Лифщиц сбивает московского футболиста с ног. Судья не реагирует. Федотов с трудом поднимается с газона, поднимает вылетевший после столкновения из-под его гетры щиток и… протягивает его Лифшицу, что-то при этом говоря. Киевский футболист недоуменно берет щиток, начинает оправдываться. «И в этот момент, — делал акцент в своем рассказе Тарасов, — мяч попадает к нашему инсайду Петру Щербатенко, а он длинной передачей посылает его на ход Федотову. Тот, убежав от продолжавшего что-то объяснять Лифшица, устремляется к мячу, выходит один на один с вратарем киевлян Издковским и забивает гол. А Лифшиц как стоял, так и остался стоять как вкопанный. С федотовским щитком в руках. Обнаружив это, он, вне себя от ярости, бросает его в сторону трибун, что-то бормочет и грозит рукой Григорию Ивановичу…»
Глава шестнадцатая АКАДЕМИЧЕСКИЙ ОТПУСК
По завершении сезона 1969/70 года Тарасов отправился в «академический отпуск». Необходимо было немного передохнуть, для того чтобы подготовить диссертацию и сдать кандидатский минимум. Никто не собирался ставить Тарасову оценки и принимать от него незавершенную работу, что называется, за «красивые глаза». Да и сам тренер, привыкший каждодневно пахать по 24 часа в сутки, не так был воспитан, чтобы выпрашивать для себя поблажки, организовывать через кого-то послабления и что-то получать без приложения усилий. К тому же на переходе Тарасова на работу, где меньше нервотрепки, в тот момент настаивали врачи. Остановились на годичном варианте под названием «академический отпуск».
Неправда, что Тарасов никак не обозначил вероятность своего возвращения в ЦСКА. Об «отпуске» он заранее договорился со всеми, кто имел тогда отношение к руководству армейского клуба вообще и хоккейного в частности. Тарасов согласовал все условия своего отсутствия в команде. Разумеется, возник кадровый вопрос: кто заменит Тарасова? Анатолий Владимирович назвал имя единственного кандидата, способного, на его взгляд, без замешательства и шараханий из стороны в сторону, продолжить присущую хоккейному ЦСКА планомерную, годами налаженную работу, — Борис Павлович Кулагин. С Кулагиным, своим бессменным помощником, с которым они проработали десять лет, Тарасов тоже обо всем договорился.
В опубликованной в начале сентября 1970 года заявке команды старшим тренером ЦСКА впервые за многие годы значился не Тарасов, а другой специалист. Заслуженный тренер СССР, Кулагин получил это звание — редчайший для советского спорта случай! — пребывая постоянно в роли ассистента.
В первых матчах с новым тренером ЦСКА выиграл у горьковского «Торпедо» (6:2) и «Крыльев Советов» (4:3). Результат приемлемый. Настораживало лишь одно: в обеих встречах армейцы проиграли третьи периоды. То же самое случилось и в первом полуфинальном матче Кубка европейских чемпионов с «Лександом» в Швеции. «Лександ» дважды был обыгран — 6:2 и 6:1, и Кулагин впервые в карьере вывел свою команду в финал еврокубкового турнира. В соперники армейцам достался «Спартак», и афиша решающих игр за чемпионский Кубок ожиданий не обманула.