Анатомия финансового пузыря
Шрифт:
emp1
Процентные ставки в 1920-1934 годах
Источник: [Rappoport, White 1994, р. 273].
emp1
В-третьих, в середине 1920-х годов кредит можно было взять примерно в соотношении 3:1 к собственным средствам спекулянта (некоторые брокерские конторы требовали наличия 10%, некоторые – 30% собственных денег). На пике бума требования по марже составляли в среднем 40–50% собственных денег, по более рисковым акциям – 60–75%, и по самым рисковым – до 100%. Примечательно, что после краха октября 1929 года многие банки, в частности JP Morgan, вернулись к старым требованиям по марже – 25% собственных денег [Rappoport, White 1994, р. 274]. Эта статистика является свидетельством того, что профессионалы рынка ожидали падения индексов [112] .
112
Используя
Раз уж мы заговорили о том, что профессионалам было понятно, что крах надвигался, отметим и такой признак, говорящий в пользу краха, как резкий рост волатильности индексов (cм. рис.).
Итак, подведем итог. Размер переоценки оценивается в диапазоне от нуля до двух раз, больших данных мы не встречали. Это немного для такого краха, который случился в 1929–1932 году, когда акции упали в 10 раз! Получается, что, как ни крути, лишь часть падения объясняется схлопыванием пузыря, а часть – чем-то еще, но об этом чуть ниже.
emp1
Волатильность индекса Dow Jones Industrials в 1920–1934 годах
Источник: [Rappoport, White 1993, р. 557]
emp1
Попытаемся теперь ответить на вопрос, как же объясняли те, кто верил в адекватность цен на акции в 1929 году, их уровень. По этому поводу самые развернутые объяснения дал Ирвинг Фишер. Его аргументы связаны в первую очередь с повышением производительности труда в экономике в целом. Фишер видел этому несколько причин:
• экономия на масштабе из-за слияний и поглощений [113] ;
• внедрение «инженерного менеджмента», включавшего более тесную привязку объемов производства к продажам и методы научной организации труда, такие как оптимальная планировка цехов и вычленение производственных операций; Фишер даже вводит термин «фордизация» производства;
• высокие инвестиции в НИОКР (одна только ATT имела в штате 4000 ученых);
• переход от конфронтации к взаимодействию между менеджерами и рабочими;
113
Этот же аргумент вытащат из закромов в 1960-е годы – в период активных слияний и поглощений и создания конгломератов, что тоже считается манией.
• стабилизация уровня цен Федеральной резервной системой [114] ;
• и даже введение «сухого закона» (действовал с 1920-го по 1933 год) – считалось, что трезвые рабочие будут лучше работать.
Фишер также указывал на высокий текущий уровень прибыли и отсутствие войн между американскими корпорациями [Barsky, De Long 1990, р. 274; МсGratan, Prescott 2003, р. 1].
Появилось мнение, что страна вступила в новую эру – постоянного высокого роста. Ведь в 1925–1929 годах экономика росла средними темпами – 8,9% в год [Sirkin 1975, р. 228] – это чуть выше среднегодового роста в России в 2000–2008 годах. Гелбрейт в «Великом крахе» приводит такие данные: с 1925-го по 1929 год количество промышленных производств выросло со 183 900 до 206 700; а совокупная стоимость их выпуска увеличилась с 600 до 680 млрд долларов. Индекс промышленного производства Федеральной Резервной системы, который составлял 67 пунктов в 1921 году, вырос до 110 к июлю 1928-го и достиг 126 пунктов в июне 1929 года. В 1926-м было произведено 4,3 млн автомобилей, а через три года – в 1929 году – уже 5,4 млн (в сверхблагополучном 1953-м было поставлено на учет 5,7 млн новых автомобилей). Прибыли росли быстро, и 1920-е годы были очень хорошим временем для бизнеса [Galbraith 1975, р. 31].
114
Я хотела бы прокомментировать стабилизацию уровня цен для современного читателя. Здесь речь идет не об инфляции, а о дефляции. Действовал золотой стандарт, поэтому эмиссия доллара была очень ограниченной, и цены не росли, а падали, особенно на сельхозпродукцию. Это создавало тупиковую ситуацию для фермеров, поскольку они жили на деноминированных в долларах кредитах, выплаты по которым в реальном выражении (тоннах пшеницы) росли. В такой ситуации стабилизация цен была плюсом для экономики.
В 1920-е годы прибыли публичных компаний удвоились. Еще важнее то, что в 1920–1929 годах они увеличивались быстрее ВВП (экономика за этот период выросла на 43%), что контрастировало с ситуацией 1871–1921 годов, когда все было наоборот. Для сравнения: фондовый рынок вырос на 220% с предыдущего верхнего пика, или в пять раз с августа 1921-го (предыдущего нижнего пика) [Napier 2007, р. 114].
Двадцатые годы прошлого века действительно были годами резкого научно-технического прогресса, и в этом смысле ситуация сравнима с 1990-ми, когда был изобретен Интернет. А в 1920-е годы появилось радио, возникла телефонная связь, была закончена электрификация страны [115] . Возникли энергосбытовые компании. Их появление улучшало ситуацию в экономике радикально – передача энергии на дальние расстояния позволяла теперь размещать производство где угодно, например поблизости от источников сырья, в местах с дешевой рабочей силой или рядом
115
Электричество, разумеется, не было изобретением 1920-х годов, Томас Эдисон устроил иллюминацию нижнего Манхеттена еще в 1882-м, однако потребовалось 40 лет, чтобы электрифицировать половину фабрик США.
116
Кстати, энергосбытовые компании до недавнего времени стабильно выплачивали хорошие дивиденды.
В результате электрификации резко возрос спрос на электроприборы – пылесосы, кофеварки и тому подобное. С 1921-го по 1929 год продажи электроприборов – а в эту категорию входили фонографы, стиральные и швейные машины, пылесосы и изобретенный в 1919 году холодильник, считавшийся тогда умопомрачительной роскошью, – прибавили 189% в долларовом выражении. Продажи радио подскочили в 30 раз! [Там же, р. 81]. Считалось, что потребительский спрос будет продолжать расти.
Подогревал его и потребительный кредит, который теоретически существовал с 1807 года, но получил бурное развитие только в 1920-х годах, когда компания «Дженерал Моторс» начала продавать в кредит автомобили. Доля покупок автомобилей в кредит выросла с 4,9% в 1919 году до 15,2% в 1929-м [Там же, р. 81].
Помимо прочего, в США произошел настоящий патентный бум. Были запатентованы и такие открытия и изобретения, как беззаклепочный мост, передняя передача в автомобилях, кукурузная целлюлоза, беспроводной железнодорожный путь, искусственный шелк и «автомат с электрическими глазами». Помимо энергосбытовых компаний, радио и производства электробытовых приборов «горячим» сектором был и кинематограф – набирал силу Голливуд, росла популярность «говорящих» фильмов. Чем это не новый мир!
«Приметы времени» можно найти в гениальном романе Синклера Льюиса «Бэббит», вышедшем в 1922 году. Вот как описывает Льюис новый дом главного героя, Джорджа Бэббита, – торговца недвижимостью в провинциальном городке [117] : «Дом, где жили Бэббиты, был выстроен пять лет назад. Он весь был такой же удобный и такой же вылощенный, как спальня. Здесь все было выдержано в лучшем вкусе – самые лучшие недорогие ковры, самая простая и добротная планировка, самые новейшие удобства. Везде электричество заменяло свечи и грязные камины. В спальне было три штепселя для ламп, скрытые крошечными медными дверцами. В коридоре были специальные штепсели для пылесосов, а в гостиной – для торшера и для вентилятора. В нарядной столовой (с отличным дубовым буфетом, стеклянной горкой, кремовыми стенами и скромной картиной, изображающей лосося при последнем издыхании рядом с горой устриц) тоже были специальные штепсели для электрического кофейника и электротостера».
117
Роман «Бэббит» цитируется по: [Льюис 1965а].
А вот и о росте производительности труда в результате внедрения электроприборов – правда, не в промышленности, а в домашнем хозяйстве: «На Цветущих Холмах и в других зажиточных кварталах Зенита, особенно среди “молодоженов”, было много женщин, которые ничего не делали. Хотя прислуги они держали мало, но при газовом отоплении, электрических плитах с мойками для посуды и пылесосами в выложенных кафелем кухнях квартиры у них были настолько удобные, что домашней работы делать почти не приходилось, а кроме того, их стол главным образом состоял из полуфабрикатов и готовых закусок. Редко у них бывало больше одного-двух детей, чаще браки были бездетными, и хотя существовала легенда, будто мировая война приучила людей считать всякую работу респектабельной, их мужья не позволяли им “тратить время зря и забивать себе голову дурацкими идеями”, занимаясь бесплатно общественной деятельностью, и еще больше возражали против платной работы, чтобы не было повода для разговоров, будто мужья их плохо обеспечивают. Забот по дому им хватало часа на два, не больше, а в остальное время они объедались шоколадом, ходили в кино, разглядывали витрины магазинов, собирались по двое, по трое сплетничать и играть в карты, робко мечтали о любовниках, которых и в помине не было, и накопляли невероятную энергию, находившую выход в грызне с мужьями».
В другом произведении того же Льюиса – повести «Человек, который знал Кулиджа», находим [118] : «И чего я только для Мэми не делал – и чего ей только не дала современная американская наука! Ты подумай, как облегчают жизнь консервы, а магазины полуфабрикатов, где все – от салата до холодной индейки – покупаешь в готовом виде, прямо подавай к столу, а свежий хлеб в булочной – ведь его не надо печь дома. Только подумай об электромойке для посуды – работа хозяйки сводится, можно сказать, к минимуму – и о пылесосе. Что за изобретение! Не надо больше подметать и выколачивать ковры – пусть проповедники толкуют обо всяких таинствах; изобретя пылесос, Америка дала миру собственное таинство, и оно останется, когда колонны Акрополя рассыплются в прах».
118
Повесть «Человек, который знал Кулиджа» цитируется по: [Льюис 1965б].