Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ
Шрифт:
Для проведения официальной проверки руководство отдела получило санкции у заместителей генерального прокурора СССР и председателя КГБ. В мою задачу входило ввести в курс дела Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности (ОБХСС) ГУВД г. Москвы и Московскую городскую прокуратуру. В результате были получены первичные материалы о скупках краденного металла, подделке отчетных документов, присвоении денег и других нарушениях закона. Прокуратура возбудила уголовное дело. Но когда его передали для производства двум лучшим в то время следователям Московской городской прокуратуры, то через пару месяцев дело развалилось. От агентуры поступили сообщения, что следователи получили крупную взятку. Однако прямых доказательств ее получения не имелось.
Спустя короткое время этих двух следователей
Во время судебного заседания возникла возможность вскрыть получение ими взятки от высокопоставленного работника Московской патриархии, но суд посчитал эпизоды по основному делу достаточными для обвинительного приговора и решил не направлять дело на дополнительное расследование. Свою роль сыграло также «телефонное право» в московской прокуратуре — слишком неприглядно для нее смотрелось мздоимство следователей.
Дело по Остапову до суда не дошло, но наша цель была достигнута: положение его заметно пошатнулось. Через агентуру мы довели до его сведения, что нам известно о даче взятки, и если он не прекратит незаконные операции с металлами, то расследование возобновится. Проблем с ним больше не возникало.
Много внимания уделялось работе Иностранного отдела Московской патриархии. Устанавливались связи с экуменическим движением, священнослужители стали чаще выезжать в заграничные приходы, принимать зарубежное духовенство в Союзе. В отдел приходила светская молодежь со знанием языков. Требовалась надежная агентура, способная работать по иностранцам и выполнять контрразведывательные, а иногда и разведывательные задачи. Ее нужно было готовить. У меня возникли деловые контакты с опытными работниками ПГУ Василием Ивановичем Вирюкиным и Иваном Ивановичем Михеевым, занимавшимися использованием церковной линии в целях разведки.
Вспоминается случай, когда по просьбе ПГУ в Иностранный отдел патриархии мне пришлось устроить на работу переводчиком князя Александра Львовича Казем-бека, известного деятеля белой эмиграции, неистового вождя русской националистической партии «младороссов» в фашистской Германии. Хотя его партия насчитывала всего около двух тысяч членов, он принимался Гитлером и Муссолини. Было передано нам и дело его агентурной разработки по шпионажу в пользу США. Но разработку князя примерно через год я прекратил, так стало очевидным, что шпионажем он не занимается. Наоборот, является патриотом своей родины и к советской власти относится вполне лояльно. Несколько месяцев я общался с ним под видом работника Советского комитета защиты мира
Завершая краткий рассказ о работе по церковной линии, хочется подчеркнуть, что и в мое время — в конце 50-х и начале 60-х годов — органы госбезопасности не вмешивались в религиозную деятельность церкви, не принуждали церковнослужителей нарушать церковные заповеди и выполнять какую-либо антицерковную работу. Периодически появляющиеся в прессе сообщения о «связях» отдельных служителей церкви с органами госбезопасности в прошлые годы, с моей точки зрения, ни в коем случае никого не компрометируют. Они не наносили вреда ни церкви, ни своей пастве. Совесть их чиста. В своей работе также не вижу греха. Вся моя деятельность на этом участке работы была подчинена главной задаче — обеспечению безопасности государства. Конечно, в то время я относил себя к стойким атеистам, но спустя много лет все-таки отвел двух своих сыновей в церковь для крещения.
Постепенно в 4 Управлении, как и во всем КГБ, происходила смена оперативного состава. На работу брались только лица с высшим образованием. В центральном аппарате еще после бериевских времен увольняли работников грузинской и еврейской национальности. На многие руководящие должности среднего уровня назначались комсомольские аппаратчики, которые зачастую вызывали неприязнь у оперативного состава своим, мягко говоря, «вольным» поведением, пьянством, причем за государственный счет, использованием служебного положения в личных интересах. Они в доверительных разговорах сетовали, что перспективы их работы в органах госбезопасности ограничены временем пребывания у власти Никиты Хрущева. Я близко знал начальника Ростовского управления КГБ Юрия Тупченко, бывшего ранее секретарем обкома ВЛКСМ в Ростове-на-Дону. Он хотя и положительно отличался от многих других комсомольских выдвиженцев, но все-таки свою работу в органах рассматривал как временную. Интересными были его рассказы о жизни Михаила Шолохова, любимцем которого он являлся. По его словам, Шолохов написал много литературных произведений, но при жизни публиковать их все не хотел и складывал рукописи в специальную комнату. До сих пор не знаю, так ли было на самом деле.
В конце 50-х и начале 60-х годов в центральном аппарате КГБ «чистились» архивы. Как стало известно десятки лет спустя из многочисленной мемуарной литературы, чистка проводилась по указанию Хрущева и других партийных деятелей того времени, пытавшихся уничтожить свои кровавые следы годов сталинских репрессий, в которых они принимали активное участие.
Многим сотрудникам давали архивные дела для заключений, представляют ли документы историческую или оперативную ценность или подлежат уничтожению. В подавляющем большинстве те дела уничтожались.
Одно из таких дел — оперативно-розыскное на Кулик-Симонич, жену будущего маршала Советского Союза Григория Ивановича Кулика, тогда заместителя наркома обороны Климента Ворошилова и начальника Главного артиллерийского управления РККА, — дали мне. По материалам, эта женщина в июле 1939 года вышла из дома, чтобы поехать на служебной машине мужа в Кремлевскую поликлинику, и домой не вернулась. В связи с этим по ней был объявлен всесоюзный розыск.
Дело состояло из двенадцати томов. В нем находились циркулярные и отдельные телеграммы во все территориальные и транспортные органы НКВД с приметами пропавшей, кратким изложением факта — «вышла из дома и не вернулась» — и указанием о розыске. Сообщения, в том числе на имя наркома Берии, о проведенных агентурно-оперативных мероприятиях и их результатах. Заявления самого Кулика об исчезновении жены не было. В томах были подшиты многочисленные агентурные сообщения о Кулике, начиная со времени его обучения в Военной академии имени М.В. Фрунзе, об оценках им других военачальников. Сам Кулик характеризовался как военный со средними способностями, прямолинейный и недостаточно образованный человек. Приводились его высказывания в узком кругу знакомых, что назначенный наркомом обороны в 1940 году вместо Ворошилова Семен Тимошенко не обладает необходимыми качествами, чтобы занимать такую должность, и он, Кулик, должен быть наркомом. В служебных академических характеристиках о его военных способностях говорилось как об ординарных. В некоторых агентурных донесениях кратко описывались рассказы Кулика о его участии в боях против Белой армии вместе с Ворошиловым.
Большинство материалов дела относилось к Кулик-Симонич и двум ее сестрам, с которыми она проживала в 20-30-х годах в Ленинграде. В частности, сведения об их весьма свободном образе жизни, кутежах и близких связях с иностранцами. В отдельном томе находились справки о содержании периодически прослушиваемых телефонных разговоров Кулик-Симонич, а также ее разговоров на квартире одного из известных деятелей советской культуры, с которым она находилась в весьма близких отношениях. В отдельных конвертах было много фотографий ее и сестер в разные годы. По всеобщему признанию, она была красавицей, привлекала внимание мужчин, и ее исчезновение вскоре стало известно семьям членов правительства и вполголоса обсуждалось в их кругу.