Анатомия рассеянной души. Древо познания
Шрифт:
Было несколько совсем бессовестных студентов, которые доходили до величайших дерзостей, кричали, ревели, прерывали профессора. Одним из любимых их развлечений было называться вымышленными именами, когда профессор обращался к ним.
— Вы! — говорил профессор, указывая пальцем и тряся от злобы, бородкой. — Вы! Как вас зовут?
— Кого? Меня?
— Да, сеньор! Вас! Вас! Как вас зовут? — спрашивал профессор, заглядывая в журнал.
— Сальвадор Санчес [299] .
299
Сальвадор
— Фраскуэло тож, — прибавлял другой, сговорившийся с ним.
— Меня зовут Сальвадор Санчес; не знаю, кому дело до того, что меня зовут так; а если кому-нибудь это не нравится, пусть скажет, — возражал студент, смотря по направлению, откуда раздался голос, и принимая оскорбленный вид.
— Ступайте прогуляться! — отвечал тот. — Давай-давай! Прочь! Пошел! — раздавалось несколько голосов.
— Ну, хорошо, хорошо. Довольно. Садитесь! — говорил профессор, опасаясь последствий таких препирательств.
Студент возвращался на свое место, а через несколько дней повторял ту же шутку, называясь именем какого-нибудь знаменитого политического деятеля или тореадора.
В первые дни Андрес Уртадо не мог опомниться от изумления. Все это было крайне нелепо. Ему хотелось обнаружить здесь дисциплину строгую, но в то же время сердечную, а вместо того он попал в какую-то карикатурную аудиторию, в которой студенты издевались над профессором. Подготовка к научной деятельности не могла идти более неудачно.
Почти всю свою жизнь Андрес испытывал чувство одиночества и заброшенности.
Смерть матери оставила в его душе огромную пустоту и наклонность к грусти.
Семья Андреса была очень многочисленной и состояла из отца и пятерых детей. Отец, дон Педро Уртадо, был высокий худощавый элегантный господин, в молодости красавец и большой повеса.
Он отличался страшнейшим эгоизмом и считал себя центром мирозданья. Характер у него был неровный, какая-то невыносимая смесь аристократических и плебейских замашек. Пристрастия свои он выражал самым неожиданным и необычным образом. Дом вел деспотически, переходя от мелочной придирчивости к полной небрежности, от упрямой властности к капризной взбалмошности, выводившей Андреса из себя.
Много раз, слыша, как дон Педро жалуется на беспокойство и хлопоты, который ему причиняет хозяйство, сыновья говорили ему, чтобы он передал его ведение Маргарите, которой было уже двадцать лет, и она лучше справлялась с домашними заботами, но дон Педро не соглашался.
Ему нравилось распоряжаться деньгами; он считал естественным время от времени тратить двадцать-тридцать дуро на свои прихоти, даже и зная, что дома не хватает на самое необходимое.
Дон Педро занимал лучшую комнату, носил тонкое белье и не признавал бумажных носовых платков, какие были у остальных домочадцев, а только полотняные и шелковые. Он состоял членом двух клубов, водил
Жена его, Фермина Итурриос была жертвой; она всю жизнь пребывала в уверенности, что страдание — естественный удел женщины. Когда она умерла, дон Педро Уртадо стал превозносить покойницу за ее высокие добродетели.
— Не похожи вы на свою мать, — говорил он детям, — та была святая.
Андреса раздражало, что дон Педро так много говорил о его матери, и часто он резко возражал ему, прося оставить мертвых в покое.
Старший и младший из детей, Александр и Луис, были любимцами отца.
Александр был искаженной копией дона Педро. Еще больший лентяй и эгоист, он не желал ничего делать, ни учиться, ни работать: его пристроили в какую-то контору, куда он ходил только за тем, чтобы получать жалованье.
Александр устраивал дома постоянные скандалы, возвращался поздней ночью, часто совершенно пьяный, и тогда его тошнило, и он поднимал на ноги весь дом.
Когда Андрес поступил в университет, Маргарите было около двадцати лет. Это была решительная, немножко сухая девушка, властная и эгоистичная.
Следующим за нею по возрасту был Педро, философски равнодушный покладистый юноша. Он готовился в адвокаты и по протекции довольно удачно сдавал экзамены, но нисколько не интересовался своей карьерой, ходил по театрам, щегольски одевался и каждый месяц менял невест. По своим средствам он жил легко и весело.
Младший брат, пятилетний Луисито был слабого здоровья.
Отношения в семье были довольно своеобразны. Дон Педро любил Александра и Луиса, смотрел на Маргариту, как на совершенно взрослую женщину, относился равнодушно к Педро и почти ненавидел Андреса за то, что тот не подчинялся его воле. Пришлось бы долго копаться в его душе, чтобы отрыть в ней хоть какое-нибудь отцовское чувство.
Александр разделял по отношению к домашним симпатии отца; Маргарита больше всех любила Педро и Луисито, уважала Андреса и почитала отца; Педро был равнодушен к отцу и Александру, но питал некоторую привязанность к Маргарите и Луису и восхищался Андресом.
Андрес же страстно любил младшего братишку, был очень привязан к Педро и Маргарите, хотя с последней постоянно ссорился, презирал Александра и почти ненавидел отца; он не мог выносить его, находил его взбалмошным, эгоистичным, глупым и самодовольным.
Между отцом и сыном существовало полнейшее несогласие; они никогда не могли сойтись ни в чем. Достаточно было кому-то из них сказать одно, чтобы другой тотчас же стал утверждать обратное.
Мать Андреса, фанатичная наваррка, водила своих детей к исповеди, как только им исполнялось девять-десять лет.
Андрес мальчиком испытывал всегда жестокий страх при одной мысли об исповедальне. День первой исповеди запечатлелся в его памяти, как нечто сверхъестественное, он помнил список всех своих грехов, но священник в этот день, должно быть, торопился и отпустил его, не придав никакого значения маленьким нарушениям нравственности.