Анатомия рассеянной души. Древо познания
Шрифт:
— Что здесь такое? — спросил он.
— Это общая молитва, — сказал секретарь и объяснил, что по местному обычаю в дом покойника знакомые его приходят помолиться.
Выйдя из города, они пошли по пыльной дороге; четырехколесные повозки возвращались с поля, нагруженные горами снопов.
— Мне хотелось бы видеть весь город, я не представляю себе его размеров, — сказал Андрес.
— Мы поднимемся вон на тот маленький холмик, — указал секретарь.
— А я покину вас, потому что должен навестить больного, — сказал доктор.
Они простились, и Андрес с секретарем стали подниматься на бурый холм, на вершине которого стояла старая, наполовину
Было невыносимо жарко; все поле казалось сожженным, обуглившимся, свинцовое небо с медными бликами освещало пыльные виноградники, и солнце, садившееся в густой пелене испарений, мерцало сквозь нее беловатым, тусклым диском.
С вершины холма видна была равнина, замыкавшаяся серыми возвышенностями, сожженными солнцем; в глубине раскинулся огромный город с белыми стенами, пепельного цвета крышами и золоченой башней, возвышавшейся в его центре. Ни рощицы, ни деревца; только виноградники и виноградники, занимавшие все пространство, насколько хватал глаз. И лишь в оградах нескольких ферм одинокое фиговое дерево простирало свои широкие темные листья.
В этом сумеречном свете город казался нереальным, призрачным; казалось, что порыв ветра сдунет и развеет его, как облако пыли, по раскаленной и сухой земле. В воздухе стоял сладковатый, довольно приятный запах какой-то гари.
— Это жгут выжатый виноград, — сказал секретарь.
Они спустились с холма. Ветер вздымал с дороги тучи пыли; снова зазвонили колокола.
Андрес поужинал в гостинице и вечером снова вышел погулять. Стало прохладнее; впечатление призрачности города еще усилилось. По обеим сторонам улиц слабо мерцали тусклые электрические фонари. Взошла луна; огромный город с белыми фасадами тихо спал. На балконах, над выкрашенными голубой краской фронтонами, поблескивали цветы герани; решетки со своими крестами производили впечатлите чего-то романтического и таинственного, напоминая средневековые замки или монастыри; с верха какого-нибудь забора, сверкавшего белизной, как снежная пелена, ниспадала гирлянда черного плюща, и весь этот большой, пустынный и безмолвный город, залитый мягким светом луны, казался огромным кладбищем.
Андрес Уртадо подробно переговорил с доктором Санчесом о своих обязанностях. Они решили разделить город на две части, назначив границей Широкую улицу. Один месяц Уртадо должен был посещать правую половину города, на следующий — левую. Таким образом, им не было надобности обходить сразу весь город.
Доктор Санчес поставил непременным условием, что, если в той части, которую посещал Андрес, больной пожелает, чтобы его лечил не Андрес, а он, или наоборот, то желание больного должно быть уважено. Уртадо согласился, хотя знал, что никто не пожелает позвать его; но это было ему безразлично.
Он начал делать обходы. Обыкновенно количество больных, выпадавших на его долю, не превышало шести или семи. Андрес делал визиты по утрам, днем ему почти не нужно было выходить из дому.
Первое лето он прожил в гостинице; жизнь его шла однообразно и скучно, за столом он слушал разговоры заезжих коммивояжеров, да изредка ходил в театр — деревянный балаган, выстроенный во дворе одного дома.
Визиты, по большей части, не требовали от него особого умственного напряжения; сам не зная почему, он решил в первые дни, что у него будет много неприятностей, что больные будут держать себя по отношении к нему недоброжелательно, грубо и вызывающе; но нет, большинство оказалось очень простыми, приветливыми, доброжелательными
В гостинице ему сначала понравилось, но потом скоро надоело. Разговоры проезжих наскучили, — еда, состоявшая всегда из мяса с острыми приправами, вызывала расстройство пищеварения.
— Разве здесь нет никаких овощей? — спросил он однажды слугу.
— Есть.
— Я хотел бы, чтобы мне готовили зелень, бобы, чечевицу или что-нибудь вроде этого.
Слуга удивился и через несколько дней сказал ему, что это невозможно, придется готовить отдельный обед, потому что никто из постояльцев не пожелает есть овощей, а кроме того, хозяин считает позором для своего заведения подать на стол блюдо бобов или чечевицы. Рыбы в разгаре лета нельзя достать, потому что она прибывает в несвежем виде, а на месте, в городе, по части свежей рыбы, имеются только лягушки, блюдо не особенно подходящее.
Другой неприятностью было отсутствие купанья. Купаться было невозможно. Вода в Альколее считалась роскошью, и дорогой роскошью. Ее привозили на возах в бочках, за четыре мили, и каждое ведро стоило десять сантимов. Колодцы были очень глубоки; доставать из них воду в достаточном количестве для купанья был большой труд, требовавший по крайней мери часа времени.
От жары и постоянного мясного питания, Андрес находился все время в возбужденном состоянии. По ночам он уходил гулять один по пустынным улицам. Вечером у дверей домов собирались группы женщин и детей, выходивших подышать относительной прохладой. Много раз Андрес садился на ступеньки какого-нибудь крыльца на Широкой улице и смотрел на два рада электрических огней, мерцавших в мутном воздухе. Какую грусть, какое чисто физическое недомогание вызывала в нем эта обстановка!
В начале сентября Андрес решил переехать из гостиницы. Санчес подыскал ему квартиру. Санчесу не нравилось, что его конкурент живет в лучшей гостинице, там он знакомится с приезжими и, живя в центра города, мог бы отбить у него практику. Поэтому он подыскал ему квартиру на окраине, в квартале Маррубиал.
Это был большой старый дом, белый с голубым фронтоном и решетчатой верандой в первом этаже. Над воротами его, выходившими в переулок, располагался широкий балкон с кованой решеткой. Хозяин дома был земляк Санчеса, по имени Хосе, но во всем городе его шутливо звали Пепинито. Андрес и Санчес пошли осмотреть дом, и хозяйка показала им маленькую, узенькую, очень заставленную комнатку с альковом, задернутым красной занавеской.
— Мне хотелось бы иметь комнату внизу, и по возможности побольше, — сказал Андрес.
— В нижнем этаже у нас только и есть одна большая комната, — сказала она, — только без всякой обстановки.
— Если можно, покажите ее.
Женщина ввела их в старую залу без мебели, с окном, выходившим в переулок.
— Эта комната свободна?
— Да.
— Тогда я останусь здесь, — сказал Андрес.
— Хорошо, как вам угодно, здесь вымоют, приберут и поставят постель.
Санчес ушел и Андрес отправился к своей новой хозяйке.
— Нет ли у вас какого-нибудь ненужного кувшина? — спросил он.
— Для чего?
— Для купанья.
— В амбаре есть.
— Покажите мне его.
Позади дома находилась каменная ограда с навесом из хвороста, в которой находились разные хозяйственные службы, скотный двор, конюшня, сарай, амбар, кладовая, винный погреб и маслобойня. В одном отделеньице, служившем для размалывания зерна, и выходившем на скотный двор, Андрес увидел большущий кувшин, срезанный, посередине и зарытый в землю.