Анатомия теургии
Шрифт:
— Я думал, что смогу выбраться. Смогу увидеть страну единой и жить дальше. Знаешь, — Эльфгар посмотрел на конскую морду, — тебе я могу рассказать то, чего не рассказывал никому. Всё равно нас никто не слышит, правда?
Хотелось спать, и он знал, что это означает. Но всё равно продолжал цепляться за жизнь.
— Драугр. Деоринг — наполовину драугр… глупо, правда? Знай об этом Багровые, и его бы убили. Я бы и сам, наверное, убил бы, зайди превращение ещё дальше. Но теперь он должен выстоять, понимаешь? Он не превратится в чудовище. По крайней мере, внешне, — Эльфгар тихо засмеялся. — Жаль, что всё так закончилось. Слишком рано… слишком…
Ветер продолжал завывать, но шериф его уже не слышал. Склонив голову на грудь, он засыпал.
* * *
* * *
Фридрих ненавидел зимы. В его родных краях на юге Силумгара снег лежал, как положено, три месяца в году, а бывало, что и того меньше, но и этот короткий период вызывал у него неприязнь. Слишком холодно, слишком много снега и льда, слишком легко умереть. А он, хоть и жил войной, умирать не хотел.
И вот сейчас вся его ненависть слилась воедино. Завывал ледяной ветер, поднимал в небо всё больше и больше снега, и поди пойми, в какой стороне свои, а в какой — враг. Эскадрон силумгарских рейтар ушёл в метель и пропал, не успел Фридрих оглянуться, как остался со своим взводом — и думай-гадай, где сейчас остальные. Он уже не вспоминал об атаке, мысль была только одна: выжить. Потому всадники и шагали вперёд, надеясь, что однажды эта дорога закончится.
А вьюга всё продолжалась, превращая день в ночь — не иначе как её наслал кто-то из харсовых норн. Вот уж кого Фридрих с удовольствием прирезал бы, даже не подумав развлечься. Нынешние сослуживцы его считали, что ведьму достаточно связать да заткнуть рот кляпом, и всё, она не опасна, Фридрих же достаточно повоевал в силумгарских болотах, чтобы стать осторожнее. Уж он-то всякого навидался, и демонов, и такого чёрного колдовства, что кровь стыла в жилах. Видел он заклятье, пробивавшее стальные панцири, как бумагу, видел и колдунью, одним движением пальца швырявшую смертельную магию. Нет уж, если попадётся ему ведьма, никаких раздумий, будь там сколь угодно сочная красотка — нож в горло, и так, чтобы язык перерезать. Чтобы наверняка. Баб на свете хватает — главное, чтобы ребята это поняли. Но это как получится.
Сейчас он был согласен и на встречу с ведьмой, лишь бы закончилась вьюга.
— Кажется, дорога! — крикнул кто-то, пытаясь перебороть ветер. Может, и дорога, подумал Фридрих, глядя на утоптанный снег, а может, здесь просто кто-то ехал, и не один. А может, они и вовсе ходили кругами, и вышли сейчас на собственные следы. Но это было лучше, чем блуждать в бесконечной пустыне, гадая, как скоро закончатся силы.
Рейтары двинулись по ней, в голос проклиная хельвежскую зиму. Только дурак в Силумгаре пошёл бы в поход зимой, а здесь, в Хельвеге, дураками оказались оба короля — что законный, что самозванец. И зима-то здесь куда злей, чем на юге, но всем будто плевать, пошли и всё. А теперь ещё и воюй по такой погоде.
Фридрих дорого бы дал, чтобы оказаться сейчас в лагере, в своей палатке, да увидеть поодаль костёр с кабаньим мясом на вертеле. И забыть хоть ненадолго о снеге, о ветре и льде. А лучше — забыть насовсем.
«Если выживу, — подумал он, — ни за что больше не соглашусь воевать на Севере».
Он знал, что это неправда, и что всё будет зависеть от платы — но утешать себя было слишком приятно. Куда лучше, чем думать о морозе.
Впереди мелькнула тень, или ему показалось?
Кто-то изготовил пистолет — нет, не показалось, и Фридрих потянул из кобуры свой. Взводить замок пальцами в перчатках — та ещё задачка, да ещё молиться, чтобы нежная сталь не лопнула на холоде. Как у Дитриха, который остался с одним палашом. Хорошо хоть, случилось это не от выстрела — тогда он не остался бы вовсе.
— Красный или чёрный? — рявкнул он в метель, выцеливая ближайшую тень. В ответ грянул выстрел, и тут же вой ветра перекрыла оглушительная россыпь громыханий, а вспышки очертили приближающегося противника. Один лишь Фридрих, кажется, так и не выстрелил: слишком уж неверным был прицел. Лишь когда из мечущегося снега противники показались уже во плоти, он нашёл жертву.
Выстрел. Ледяная чистота сменилась вонью сгорающего пороха, уши заложило от чудовищного грохота — пороху он положил чуть больше, чем надо, но, как оказалось, не зря. Больно уж дорого выглядели доспехи у всадника, который получил от Фридриха пулю: воронёные, тяжёлые, не иначе как лучшими бронниками созданные. Такие от многого защитить могут, но когда стреляешь в упор, да с усиленным зарядом — тут ни один панцирь не спасёт.
Он не успел увидеть, попал или нет — сбоку выросла тень, мелькнул вражеский клинок, и Фридрих едва успел закрыться от молниеносного выпада. Меч лязгнул о его кирасу, и рейтар возблагодарил всех архонтов, что не поскупился в своё время на хорошую броню — а ведь мог бы спустить денег на шлюх, и кто знает, как повела бы себя дешёвая сталь на холоде? Но сейчас она не подвела. Враг проскакал мимо, а Фридрих остался жив.
Ещё через четверть минуты всё было кончено. Взвод Фридриха потерял нескольких бойцов, но оказался сильнее — и теперь язычники останутся здесь, утопая в снегу, а они поедут дальше. Но сперва следует разобраться.
Нет, это не свои: некогда Фридрих потрудился запомнить расцветки одежд армии Красного короля, к тому же многие из союзников надели перед битвой красные повязки, чтобы отличать друг друга в бою. У этих ничего красного на одеждах не было вовсе, а в цветах преобладал чёрный. Как у того богатея, которого Фридрих сразил метким выстрелом — да, сейчас он наконец увидел, что не промахнулся. Пуля пробила доспех, разом снизив его цену в несколько раз, пробила и тело хозяина — но тот был ещё жив.
А ведь он действительно богат, и явно не последний человек в армии, думал Фридрих, подходя ближе. Вон какие узоры на кирасе — такие не делают на настоящих боевых доспехах, потому что эта красота погибнет в первом же бою. А вот если тебя окружают телохранители — тогда можно и такое носить.
Только не был похож северянин на высокородного — Фридрих смотрел на простое лицо, без той породности, какую сразу видно у графов да баронов. Хотя они здесь, на Севере, все такие. Всё у них по-другому. Даже в такой ерунде.
— Кто ты такой? — спросил он, перехватив меч.
— Я был Чёрным королём Хельвега, — прошептал умирающий, закрывая глаза.
Глава 21
Всадники приближались к ставке короля медленно, осторожно, чтобы вражеские стрелки могли хорошо рассмотреть белый флаг. Бернульф не боялся смерти — но не хотел встречать её настолько глупо.
— А поредела армия-то, — сказал ехавший рядом хускэрл. Бернульф тоже это заметил: с холма, где расположился Тостиг, исчезли силумгарские и элассийские штандарты. Видать, наёмники сбежали, едва только запахло жареным. Неудивительно.
О южанах Бернульф был самого низкого мнения.
Они остановились у подножия холма — на самом краю прицельной дистанции для мушкетёров. Хотя, наверное, слитный залп всей линии и так снёс бы четвёрку наповал. Слишком много пуль.
Но залпа не случилось. Вместо этого ряды мушкетёров расступились, выпуская вперёд одинокого всадника. Не было никаких сомнений в том, кто это такой: тяжёлые латы из красной стали — только король мог позволить себе подобное. И своё прозвище Тостиг отрабатывал сполна.