Андерсен
Шрифт:
Нет никаких сведений, как ощущаешь свою смерть изнутри. Может, всё ещё продолжаешь после этого думать. Может, и нужно после этого продолжать думать.
Может, эти мысли и есть то, что называют чистилищем. Тогда бессмертие было бы наказанием.
Всё это вообразимо, но не убеждает меня. Я довольно часто видел переход от жизни к смерти, и мне всегда казалось, что в нём есть что-то окончательное. Лица меняются основательно. С некоторым опытом можно это узнать ещё до того, как Дядя Доктор приставит свой стетоскоп, чтобы проверить, не понадобится ли ещё
Если я мёртв – я не принимаю это как допущение, а лишь взвешиваю теоретически, – если бы моё тело было мертво, застреленное или разрушенное как-то иначе, а я знал бы, несмотря на это, кем я был, это означало бы, что память человека существует независимо от его клеток.
Если подумать как следует.
Каждый человек имеет память или каждая память имеет человека?
Или есть нечто вроде души?
В это я никогда не верил. Я считаю, что это вспомогательное представление, которым люди утешают себя от действительности.
«Душа»; «бессмертие»; «справедливость». Я всегда верил только в те вещи; которые можно потрогать. Кто умер; тот умер. Я не умер.
Волны. Да; я чувствую волны.
Когда я стал Андерсеном; я был далеко от моря. Зачем они затащили меня на корабль; в моём состоянии? Куда они собираются меня доставить?
Мелкие; едва заметные волны. Корабль; стоящий в порту? В каком?
И; если бы это было так: почему корабль не отчаливает? Чего они ждут?
Я известен своей способностью находить ответы. Но теперь не знаю; какие вопросы должен задать. «Тыкать палкой в туман»; как говорят. Но туман – это хотя бы не ничто.
Какой смысл пытаться делать выводы; если не знаешь предпосылок. Слишком много того; чего я не понимаю. Об этом они позаботились. Кем бы ни были «они». Кто бы ни вверг меня в эту ситуацию. Это метод; которым я не владею. Хотя принцип мне; конечно; ясен. Если отнять у человека его органы чувств; он в какой-то момент теряет контроль. Полезная техника; если у тебя достаточно времени. Когда спешишь; то лучше применить силу. Человек выносит не всякую боль и ещё меньше выносит представление о ней. «Нас страшат не сами вещи; а наши представления о них». Кто это сказал? Не могу вспомнить. Должно быть; они мне что-то вкололи.
В любом случае я должен исходить из того; что попал в плен. Это вовсе не означает; что они знают; кто я такой. Поскольку война; многим приходится пребывать в одинаковом положении.
Я Андерсен.
Фамилия; дата рождения; чин, кодовое число.
Андерсен. Андерсен. Андерсен. Никогда не было никого другого. Я всегда был Андерсеном.
Андерсен. Андерсен. Андерсен.
Я чувствую волны. Я совершенно уверен, что это волны. Почти уверен. Это означало бы…
Стоп.
Не пускать мысли на самотёк. Они бегут туда, где сидит страх. Занять голову другим.
Занять ум. Задать себе задачу и решать её.
Слова, хоть как-то связанные с морем. В алфавитном порядке. Армада. Борт. Волны. Галион. Дизель. Епиктет. Но это имя. Был такой Эпиктет, который сказал… Слова, связанные с морем. Почему мне не приходит в голову слово на букву Ж? Жалюзи? Я не туда зашёл. Залп. Игла-рыба. Килевая качка. Корма.
Слепой и глухой. Но мой рассудок функционирует так, как я этого хочу.
Лодка. Мачта. Наутилус. Остров.
Паром. Прилив.
Если я сосредоточусь на ритме волн, я могу использовать их для измерения времени. Если минуты растягиваются и сжимаются, то теряешь ориентацию. Они хотят, чтобы я потерял ориентацию. Но я сильнее их. Опытнее.
Рыба. Старшина. Трюм. Улов.
Филировать. Я не знаю, что такое филировать. Никогда не знал или забыл? Мне отказывают мои воспоминания?
Это было бы объяснение. Забываешь в первую очередь то, что было недавно, и потом, постепенно…
Хляби. Цинга. Чан.
Можно измерять время по собственному дыханию.
Только теперь мне приходит в голову, что я не дышу. Это должно было бы внушить мне страх, но это не внушает мне страха. Почему?
Мне надо приготовиться к допросу.
Дело всегда доходит до допроса. Они будут думать, что довели меня до готовности, но я опытнее их.
Главные вещи должны приходить в голову автоматически. «Если я разбужу вас среди ночи, – говорил Бойтлин, – вы должны мне без запинки сказать правило бинома». Мы над ним посмеялись, как мы всегда над ним смеялись, но он был прав.
Меня зовут Андерсен. Андерсен. Андерсен.
Мне никогда не встречался человек с фамилией Андерсен. Если не считать сказочника, конечно. Новый наряд короля. Он идёт по улице голый, а люди видят наряд, надетый на него. Это позиция, которая убеждает. Или выдаёт с головой. Если кто-то пытается строить из себя героя, хотя трясётся от страха, тогда я знаю: он виноват. Тогда это только вопрос времени.
Как Андерсен – так я себе положил – я буду лёгким. Не раболепным, это был бы фальшивый тон, который часто берут на допросах и который сразу вызывает подозрения. Лёгким, потому что всё позади. Немного растерянным. Позиция маленького человека, которому оказались не по плечу большие времена. Которому после ранения пришлось ампутировать левую кисть.
Если они спросят меня о семье, я расплачусь. Если начнут разузнавать – а они не начнут, иначе я сделал что-то не так, – но если всё-таки, то найдут в списке жертв бомбёжки фамилию моей невесты. Фридерике Мюленбах. Родилась 23 октября. Католичка. К её последнему дню рождения я послал ей серебряный крестик. Снятый с мёртвого. Такие детали важны. Я знаю всё, что знал бы Андерсен, если бы Андерсен был.
В деревне, где родился Андерсен – деревни лучше, чем города, – церковная книга сгорела вместе с церковью. Я потом побывал на этом месте.