Андрей Беспамятный - Кастинг Ивана Грозного
Шрифт:
— Добре, — кивнул боярин Умильный. — Тогда коней седлайте. Я так мыслю, молебна не будет, татар в рати много. Стало быть, кто желает, пусть сам молится. Потом некогда будет, скоро выступаем.
Первыми из лагеря, как всегда, ушли татары. Во всех походах всех русских ратей они завсегда первыми выискивали врага, первыми кидались в погоню, первыми завязывали перестрелку. Следом пошли три десятка шуйских холопов, за ними — боярин Умильный.
Споров про местничество среди вятских бояр не возникало давно. Все прекрасно знали родословную каждого из соседей и понимали, кто за кем стоит. Все молчаливо уважали древность и почетность рода Умильных — но пока еще новагородские переселенцы считались здесь не совсем своими, не местными. А поставить
Учитывая близость врага, воины не отправили заводных коней в обоз, а вели рядом с собой, в поводу, чтобы при необходимости быстро пересесть на свежих скакунов. С тяжелым вооружением, естественно, также никто не расстался. Витязи шли широким галопом, в бронях, шлемах, придерживая поставленные на стремя рогатины с широкими, остро наточенными наконечниками. Издалека казалось, что по дороге, ведущей от Паныпонок до соснового бора, ползет огромная стальная змея, играющая на солнце радужными отблесками каленой чешуи.
В лесу движение колонны замедлилось. По узкой дороге, накатанной телегами живущих в Пароне смердов, всадники едва разъезжались, так что с заводными конями воинам пришлось и вовсе двигаться по одному. К счастью, лесная просека тянулась всего две версты — и вскоре кованая рать снова перешла в галоп, подтягиваясь к отряду воеводы, расплескиваясь по жнивью далеко в стороны от пыльного тракта. Сенокос простирался почти до самой реки Себятицы, рассекающей владения боярина Зорина на две неравные части. Себятица — речушка мелкая и извилистая, с извечно подтопленными берегами, на которых звонко шелестел на ветру округлыми листьями густой березняк. Дорога опять сузилась, и здесь, чтобы не задевать низкие ветви, ратникам пришлось взять в руки рогатины, опустив их, словно перед атакой, остриями вперед.
Татар Ирим-мурзы они нагнали на берегу. Илья Федотович увидел рядом с Федором Шуйским сына боярина Зорина в дорогой байдане и шеломе с яловым флажком на острие и понял, что враг находится уже совсем рядом.
— Переседлать коней, на заводных садимся, — кинул холопам приказ боярин Умильный и спешился, подошел ближе.
Федор Шуйский, увидев его, тоже спустился на землю, кивнул своим воинам: «Седла перекидывайте» — и двинулся навстречу. За его спиной татарские полусотни единым движением качнулись вправо, помчались вдоль реки.
— Там басурмане, в двух верстах за березняком, — махнул рукой вдаль царский родич. — На месте стоят. Я так мыслю, нам по дороге идти не след. Узкая она. Пока через рощу всей ратью переберемся, узреют нас вороги. Посему я татар к юшкинскому бору послал. Через сосняк конные все разом пройдут, задержки не случится. А мы кованой ратью вверх по ручью к схрону бортниковскому поднимемся. Там на левый берег перейдем и по полям до Парона доберемся, с татарами разом и ударим.
Юный Шуйский словно ждал от более опытного соседа одобрения своим приказам, и боярин Умильный согласно кивнул:
— Лепо. А сигнал кто даст?
— Мы дадим, как на место выйдем. Татары уже переседлались, а кованая рать еще только собирается. Уставших коней здесь под присмотром пары холопов оставим, чтобы на последнем переходе не мешали.
Илья Федотович снова согласно кивнул. Молодец мальчишка, толковый воевода из него вырастет.
Правда, задержки кованой рати бояре опасались напрасно. Немногим более сотни воинов собрались все вместе за четверть часа и пересели на свежих коней; отряд вытянулся в длинную цепочку, идущую по узкой тропинке вдоль реки. Примерно через полверсты березняк на левом берегу оборвался, взглядам открылось обширное колосящееся ржаное поле. Хлеба топтать — оно, конечно, грех, но случаются беды и куда более страшные. Посему всадники пересекли вброд мелководную
Разумеется, засевшие в Пароне степняки не могли не услышать этой переклички — но и изменить что-либо они также не могли.
Кованая рать перешла на рысь, разгоняясь по золотистым хлебам. Впереди уже виднелись несколько собравшихся вокруг колодца с высоким «журавлем» дворов, разбегающиеся к стреноженным за околицей коням люди. Умильного неприятно удивило отсутствие у разбойников шатров и малое количество коней — но до деревеньки оставалось всего полверсты, и руки уже привычно тянули из колчана тугой лук, натягивали звенящую тетиву.
Зажужжали, подобно злобным осам, летящие в сторону врага стрелы. Со стороны соснового бора показался еще один конный отряд, также закидывающий непрошеных гостей из луков. Разбойники, сбиваясь в единое войско, попытались отстреливаться — на атакующую кованую рать посыпались стрелы с гранеными бронебойными наконечниками, то тут, то там падали на землю витязи. Илья Федотович злобно зарычал, почувствовав, как чиркнула по спине вражеская сталь, как содрогнулось от попадания седло — он кинул лук обратно в колчан, выхватил из веревочной петли рогатину, опустил ее острием вперед, готовясь к удару — но так далеко мужество степняков не простиралось. Когда до сближающихся с двух сторон ратей осталось не более двух сотен шагов, разбойники дружно развернулись и во весь опор помчались прочь, по единственному оставшемуся для них пути — мимо Елового распадка, через Лысую вязь. Бросив на единственной улочке деревни и в поле за ней несколько распластанных человеческих тел и два десятка хромающих или бьющихся на земле коней, полутысячная орда во весь опор неслась по дороге, выхлестывая за ее пределы, и даже не пыталась отвечать на жалящие ее в спину стрелы.
Боярин Умильный придержал поводья и поднял рогатину. Он знал, что через полторы сотни саженей дорога повернет в густой ельник между холмов и стрелять станет бесполезно. Дальше начнется болото — проходимое, если знать надежные тропы. Но сечи на узких тропинках быть не может. Удастся порубить несколько отставших или заплутавших степняков, да и только. Еще и сам, чего доброго, в бездонную яму попадешь. Но основная масса разбойников уйдет. Коли к топи повернули, не испугались — стало быть, тропы знают. Или сами тут бывали, или проводников нашли.
— Больно просто все оказалось, Илья Федотович, — высказал вслух тревожащую боярина мысль подъехавший Касьян. — Пришли через болото, грабить никого не стали, даже до зоринской усадьбы не дошли. А как ополчение появилось, назад повернули. Без чести, без добычи. К чему приходили?
— Как бы не за ополчением, Касьян, — вздохнул боярин Умильный. — Нас они сюда выманивали. А биться и не собирались. Зачем?
Неспешным шагом доехав до деревни, он спешился — при этом от удара ноги с сухим треском сломалась стрела, по самый наконечник вонзившаяся в заднюю луку. Илья Федотович выругался, попытался выдернуть из обитого кожей дерева сам наконечник, но не смог. Боярин махнул рукой и вошел в ближайший двор. Сено из стога надергано — это понятно, коней разбойники кормили. Но вот двери дома и сараев не выбиты, раскрытыми стоят. Ничего по двору не раскидано. Боярин заглянул в один сарай, в другой — крови нет. Изба затоптана грязными сапогами, пара сундуков стоит раскрытыми, вокруг валяются серые от старости наматрасники, рваные рубахи. Но, опять же, крови нет. Разбитых кувшинов или мисок — тоже. Красный угол пустой — а икону басурмане красть не станут, не притронутся. Получается, не застали врасплох хозяев. Успели смерды в схроны лесные уйти, скотину угнать, самое ценное из домов вынести. Никакой добычи здесь степняки не нашли, только старье, никому не нужное. Но что же они тогда делали в Пароне полных три дня?