Андрей Кожухов
Шрифт:
Колеса громко затрещали и с шумом покатились по неровной каменной мостовой. Теперь уже недалеко. Вот и полукруглый Кронверкский проспект. Каждый дом, каждая лавка, каждое дерево, казалось, приветствовали его как старого знакомого в этом тихом, мирном уголке, где он провел самые счастливые месяцы своей жизни. Радужные воспоминания этих дней ворвались ему в душу и прогнали мрачные образы и тяжелые впечатления того ада, из которого он только что выбрался. Он хотел верить, и ему верилось в ту минуту, что его возвращение на старое место, к Тане, означает также возврат к их старому счастью, к их скромной общей работе, доставлявшей
Когда он увидел в окне неподвижную фигуру Тани, ее улыбку и сияющие глаза, когда он взбежал по лестнице и схватил ее в свои объятия, все его планы и соображения, царь и конспирация - все исчезло в высшем счастье взаимной любви.
– Дорогой мой!
– шептала она.
– Я думала, что больше не увижу тебя!
– И напрасно ты так думала, - отвечал он с улыбкой.
– Ведь я сказал, что вернусь жив и невредим, и вот я опять с тобою!
Да, вот он, ее герой, любимый, бесстрашный, вырвавшийся из тысячи опасностей, которым подвергался ради их общего великого дела. Она с трудом верила, что он снова с нею; надолго ли - об этом она не хотела спрашивать.
Он сидел в кресле, и она у него на коленях.
– Расскажи, как тебе жилось без меня?
– спрашивал Андрей.
– Дитя мое, ты так похудела и так бледна. Здорова ли ты?
– Я была не совсем здорова, но это пустяки. Об этом теперь не стоит говорить.
Она слегка коснулась своих тревог и со смехом рассказала про хитроумное письмо Жоржа, допускавшее такое широкое толкование.
Но из ее слов Андрей догадался, что одно время она считала его погибшим, и сразу понял все остальное.
– Прости меня, родная. Только теперь я вижу, как я виноват перед тобою!
– воскликнул он.
– Ничего!
– прервала она его.
– Это может случиться со всяким. Мало ли что, - приходится иногда уезжать из города, скрываться где попало, и, наконец, у тебя и времени не было подумать о таких мелочах. Было глупо с моей стороны тревожиться из-за пустяков. В следующий раз я буду терпеливее… - Но при одной мысли о вновь предстоящих бессонных ночах, ужасных кошмарах и бесконечном ожидании ее стоицизм рушился.
– Нет, не хочу!
– вскрикнула она, ухватившись за него.
– Мы больше не будем расставаться. Зачем? Я всегда могу быть тебе полезной. Ведь ты не считаешь меня трусихой?
Положив руки к нему на плечи, она отодвинулась, улыбаясь, чтобы он мог посмотреть ей прямо в лицо.
– Нет, я не считаю тебя трусихой, - отвечал Андрей, целуя ее.
– Не опасности страшат меня, - продолжала она.
– Разве я думала о них, когда ты тут был со мною? Но неизвестность… Я никогда не сумею передать, что я выстрадала с тех пор, как ты уехал. Я только и жила ожиданием твоих газет. Глаза высмотрела. Но и получивши их, я не находила утешения, потому что говорила себе: кто знает, его могли арестовать через час после того, как он отправил мне газету… А дни и ночи, когда не было вестей! Чего я только не пережила! Чего только мне не представлялось! Ах, нехорошо, что я об этом говорю. Я знаю, ведь ты недолго усидишь на месте. Но только дай мне слово, что, какое бы ни предстояло дело, даже если оно будет серьезнее последнего, я приму в нем участие и стану делить с тобою опасности. Согласен?
Заключительные слова она произнесла свойственным ей очаровательным тоном, в котором слышалась и нежность, и в
Андрей ничего не сказал в ответ, в смущении глядя на ее прелестное доверчивое лицо. Она своим вопросом сама рассеяла волшебные чары счастья, отуманившие его голову. Он вспомнил последнее утро, проведенное в Дубравнике на квартире Ватажко, и великий обет, взятый им на себя в тот день… Он - обреченный человек! Обыкновенные человеческие радости, и счастье, и любовь не для него. В деле, на которое он пойдет, не может быть товарища, и впереди ничего не предвидится, кроме могилы.
Открыться ей теперь же - вот все, что он может сделать в ответ на ее просьбу. Но он молчал. Закаленный в суровой школе конспираторов, он, однако, колебался теперь и весь затрепетал, когда настал момент вонзить нож в сердце горячо любимой жертвы.
– Андрей, голубчик, в чем дело? Отчего ты так странно смотришь? Ты не согласен? Ты боишься, что я постоянным страхом за тебя буду тебе мешать? Но ты ошибаешься. Ведь я не полюбила бы тебя, если бы ты не был тем… тем, что ты есть! Когда мне рассказывали об опасностях, которым ты так бесстрашно подвергался, то я, хоть и трепетала за тебя, но вместе с тем была счастлива и гордилась тобой! "Так похоже на моего Андрея!" - думала я. Нет, я не буду тебя удерживать.
– Я в этом не сомневаюсь, родная моя!
– сказал Андрей, целуя ей руки.
– Но отчего же ты так смутился? Может быть, ты меня уже не так любишь и тебе не всегда хочется быть со мной?
– Не так люблю?! Что ты говоришь!
– вскричал Андрей.
Она улыбнулась, потом весело рассмеялась.
– Можешь, пожалуй, оставить при себе свои специальные возражения. Только знай наперед: когда будешь собираться в новую экспедицию, ты от меня не отделаешься. Покамест не будем об этом разговаривать. Расскажи лучше обо всем, до мельчайших подробностей, что было в Дубравнике. Не скрывай ничего, я хочу знать все, что тебе пришлось испытать.
Ей показалось, что напоминание о Дубравнике вызвало внезапную грусть в Андрее. Она знала, что коснулась тяжелых событий, но ей хотелось ему доказать, что у нее крепкие нервы.
Андрей же обрадовался, что роковое личное объяснение таким образом откладывалось. Да и к чему торопиться? Почему не дать себе отсрочки, не оттянуть, если не на несколько дней, то хоть до завтра? Никто не упрекнет его за эту последнюю минуту мирного счастья.
Он рассказал ей про Дубравник, не доставив ей, однако, случая показать крепость своих нервов. Имея в запасе страшный для нее удар, он теперь употреблял все усилия, чтобы не причинить ей страданий изображением того, что уже свершилось.
Он едва коснулся казни, заметив, что об этом она, конечно, прочла в газетах, и распространился главным образом о собственных приключениях, казавшихся особенно забавными теперь, когда опасность миновала.
Таня обратилась вся в слух. Но ухо ее не было обмануто развязностью его рассказа. Когда Андрей кончил, радуясь, что ему удалось ее развлечь, она прижалась к нему и пристально стала всматриваться в его глаза.
– Андрей, ты что-то скрываешь от меня, - произнесла она с расстановкой, - что-то очень важное и очень тяжелое для тебя. Скажи, в чем дело! Я хочу взять на себя часть твоих страданий. Поверь, тебе лучше станет, когда ты выскажешься.