Андрей Кожухов
Шрифт:
Но в этом Андрей вовсе не был уверен, хотя притворяться перед Таней ему было уже не под силу.
Помолчав немного, он наконец собрался с духом.
– Таня!
– заговорил он.
– Ты угадала. Я решился идти на царя.
Сперва она его не поняла.
– Разве ты и прежде этого не делал?
– спросила она.
Она подумала, что слова Андрея относятся к вопросу о борьбе с деспотизмом на политической почве - вопросу, так волновавшему тогда революционные кружки.
Он разъяснил ее недоразумение в нескольких словах ясно и точно, не оставляя места ни сомнениям, ни надеждам.
Теперь удар попал ей прямо в сердце. Таня
– О боже!
– вырвался из ее груди мучительный стон. Она схватилась за сердце, но тотчас же беспомощно опустила руки на колени.
Сухими, горячими глазами перебегала она от одного предмета к другому, останавливаясь на них с удивлением и бесцельным выражением. "Так вот она, награда за все муки ожидания!" - казалось, говорил ее одичалый взгляд и весь ее съежившийся облик.
Андрей подошел и взял ее за руку. Но Таня была безучастна и даже не посмотрела на него.
– Таня, - наклонившись над нею, заговорил он, - можешь выслушать меня? Мне хочется убедить тебя… объяснить, как и почему я пришел к такому решению.
Его голос пробудил ее. Она быстро повернулась к нему и нервно вцепилась пальцами в его руку.
– Да, да! Говори. Я спокойна, я слушаю. Я хочу знать твои доводы, - торопливо отчеканивала она.
Надежда мелькнула в ее голове. Если можно обсуждать, то дело, значит, еще не окончательно решено.
Андрей рассказал ей, как и почему пришел он к своему решению. На этот раз он не щадил ее в своем описании возмутительных подробностей казни и не менее возмутительных подробностей суда. Ему хотелось возбудить в ней то же чувство негодования, какое он сам испытал при виде этих ужасов.
Но он потерпел полное фиаско*. Таня оставалась холодной, равнодушной. То, что минуту тому назад пронзило бы ей сердце, теперь отскакивало от нее, как стрела от кольчуги.
* Фиаско - неудача, провал.
"Но все это ведь кончилось, и непоправимо. Какую же оно имеет связь с твоим решением?" - казалось, вопрошали ее глаза и неподвижное лицо.
Она заняла позицию не слушателя, а бойца, отстаивающего то, что ему дороже всего на свете. А он боролся за верность своему идеалу - за то, что ему было дороже жизни, дороже счастья.
– К тому же я убедился, - продолжал Андрей, как бы отвечая на немые возражения Тани, - что эти ужасы представляют лишь слабый отблеск того, что происходит у нас не с десятками, а с тысячами и миллионами людей, и что конца не будет этим страданиям, покуда мы не подорвем, не опозорим, не уничтожим силу, которая создает их.
Он говорил много и сильно в том же духе, согретый огнем глубокого убеждения. Он надеялся убедить ее и разжечь в ее сердце пламя, пожиравшее его. Ему удалось только слегка подействовать на ее ум.
– Хорошо. Но почему же именно ты должен взять на себя это дело?
– спросила она все тем же тоном упрямого недоумения.
– А почему же не я, дорогая Таня? Я сам пришел к такому решению - я же должен его выполнить. Если завтра кто-нибудь другой явится с тем же предложением, я охотно уступлю ему место. Я не принадлежу к честолюбцам, предпочитающим славную смерть скромной гибели, выпадающей на долю большинству из нас. Но не каждый день делаются такие предложения, и не всякому
"Выберут! Выберут! Выберут!
– как молотом ударяло по голове Тани.
– Стоит ему заговорить, и все будет кончено!"
Картина радостей, изведанных ею в этих самых стенах до поездки Андрея в ужасный Дубравник, пронеслась в ее памяти, точно райское видение. Она не могла добровольно отказаться от счастья, когда оно снова было так близко. Вся ее молодая природа возмущалась против такой жертвы. Она должна отговорить его от этого решения и таким образом спасти и его и себя.
Она употребила над собою чрезвычайное усилие, чтобы привести в порядок свои мысли, прежде чем сделать новую попытку: в голове у нее все перепуталось. Но она надеялась на его доброту, на то, что он не воспользуется ее замешательством и постарается взглянуть на дело с ее точки зрения. Она была уверена, что в сущности правда на ее стороне.
Она взяла его за руку и с мольбой посмотрела ему в глаза.
– Андрей, обдумай хорошенько, - сказала она.
– Не довольно ли убийств и кровопролития? Чего, кроме еще больших ужасов, мы добьемся? Виселицы и опять виселицы! И конца им не будет! Я много думала об этом за последнее время, и сердце мое исстрадалось при виде беспощадного избиения всего, что есть лучшего и благородного у нас. Не лучше ли вернуться к другим средствам - к пропаганде в народе, а на высшую политику махнуть рукой? Я плохо выражаюсь, но ты понимаешь, что я хочу сказать…
– Да, я понимаю, - сказал Андрей и затем вдруг спросил: - Не можешь ли ты мне сказать, когда именно ты обо всем этом думала? Не в прошлую ли среду?
– Не припомню. Зачем ты это спрашиваешь?
– Простое любопытство, - отвечал Андрей.
– В тот самый день при виде возвращавшейся с казни равнодушной толпы я задавал себе те же вопросы, и много горьких мыслей передумал я. Наша миссия очень тяжелая, но мы должны выполнить ее до конца. Что бы выиграла Россия, если бы мы не отплачивали ударом за удар, а продолжали обучение и пропаганду в деревушках и закоулках, как советует Лена? Правда, нас бы не вешали. Но что тут хорошего? Нас бы арестовывали и ссылали в Сибирь или оставляли бы гнить в тюрьмах по-прежнему. Мы не оказались бы в лучшем положении, чем теперь, и ни одного лишнего дня, ни одного лишнего часа нам не дали бы посвятить народному делу. Нет, нам не дадут свободы в награду за примерное поведение. Мы должны бороться за нее всяким оружием. Если при этом нам придется страдать - тем лучше! Наши страдания будут новым оружием в наших руках. Пусть нас вешают, пусть нас расстреливают, пусть нас убивают в одиночных камерах! Чем больше нас будут мучить, тем больше будет расти число наших последователей. Я хотел бы, чтобы меня рвали на части, жгли на медленном огне на лобном месте!
– закончил он полушепотом, впиваясь в нее сверкающими глазами.
Таня с ужасом почувствовала, что почва уходит из-под ее ног. Она не знала, что сказать, что делать. А уступить было слишком ужасно.
– Подожди минутку… Андрей, дорогой!
– вскричала она, схватив его за руку, как будто он собирался тотчас же ее покинуть.
– Одну минуту. Мне нужно тебе сказать что-то… что-то очень важное. Только я забыла, что именно. Все это так мучительно, что у меня голова пошла кругом… Дай мне подумать…
Она стояла возле него с опущенными глазами и с поникшей головой.