Андрей Тарковский. Жизнь на кресте
Шрифт:
— Это был Закариадзе, играющий Сталина в фильме «Освобождение».
Даже не улыбнувшись, Андрей задумчиво смотрел на истерзанную Хари. Предстоял сложный эпизод. Актриса должна быть на высоте. Раз так… Одно уж к одному.
— Наташа, пойдем покурим.
Они вышли на лестничную площадку с переполненной урной и клубами дыма. Он поймал ее руку, «окровавленную» клюквенным соком, поцеловал. Держал долго, не отпуская и не поднимая глаз.
— Девочка моя, я люблю тебя, я готов прожить с тобой всю свою жизнь… Но я не могу второй раз предать сына. Лариса сказала, что, если мы разведемся, она навсегда лишит меня Тяпы.
Наталья
— Я понимаю, а как же… Понимаю, — пробормотала, загасила сигарету и ушла в павильон.
Сцена была снята прекрасно. Хорошо прошли и последующие съемки. Эпизод добровольной аннигиляции Хари — ее бесповоротного ухода из жизни Криса, Тарковский снимал, смахивая слезы.
А когда выяснилось, что материал отснят без брака и роль Хари завершена до этапа озвучивания (озвучивала Хари другая актриса), Наташа пыталась уйти из жизни. «…С горечью и стыдом вспоминаю, как когда-то хотела уйти из жизни… В висках стучало: жизнь без Тарковского мне не нужна. Но как быть? Я замужем, и он не свободен. Голова затуманилась, мысли путались. Вошла в ванную. Едва сознавая, что делаю, схватила опасную бритву и полоснула ею по венам…»
Самоубийство не удалось — Наташа вернулась к жизни, и семья сумела скрыть неприятный эпизод.
Тарковский объяснил Ларисе, что у них все остается по-прежнему. Наташа отступила.
Лариса не была наивна, она знала, что женщины, предвкушающие близость свадебного марша, редко сдаются без сопротивления. А потому пригласила Наташу в кафе, сказав, что должна передать от Андрея нечто чрезвычайно важное. Выглядела как заботливая, любящая мать.
— Наташенька, да у тебя вся жизнь впереди. И муж — Коля Бурляев — такой милый, заботливый человек. Не важно, что брак гражданский! А как он талантлив! Понимаю, ты увлеклась Андреем. Так случалось со всеми, кого он снимал. Посмотри-ка на меня — попалась! И сколько потом слез пролила… Надежности в нем нет — вот самое страшное. Каждый день живу как на вулкане.
Наташа теребила салфетку и думала, что зря встретилась с этой женщиной с лживыми глазами под хлопающими ресницами в комках синей туши.
— Он что-то хотел мне передать?
— Андрей Арсеньевич болен, но я научилась справляться с этой его ужасной болезнью. Раньше запои случались довольно часто.
— У Андрея?! — не верила своим ушам Наташа.
— Увы, он очень больной человек. И вообще, Андрей не такой, каким тебе кажется. Это очень тяжелый человек. Увлекается женщинами, может запить, загулять на неделю. Не так давно я узнала, что моя подруга беременна, — Лариса с трагическим лицом затянулась сигаретой. — Беременна от Андрея! Что мне оставалось делать? Я оплатила аборт этой дурочке… Да, несладко мне приходится. Но я его за всё прощаю, это мой крест. Мое жизненное обязательство перед великим человеком. Я обязана спасать его ради того, чтобы он мог снимать фильмы. Для истории, для вечности.
Лариса роняла слезы с давно отработанным умением не испортить макияж:
— Девочка, он не для тебя! Ты такого не вынесешь.
«За окном шел мокрый снег.
— Я всем приношу несчастье, — тихо сказал Андрей, — и тебе!» — вспоминает Наталья Бондарчук и добавляет: «За этими словами была
От Тарковского потребовали более 30 поправок к фильму и выпустили «Солярис» на экран лишь через полгода.
Премьера состоялась в мае, в зале «Мосфильма», а затем и в Доме кино.
На один из просмотров пришел Сергей Федорович Бондарчук и после, под впечатлением от фильма и по просьбе Наташи, подошел поздравить Тарковского.
Двадцатилетняя Наташа, так радовавшаяся сближению дорогих ей людей, выпалила:
— Вам надо вместе снимать «Униженных и оскорбленных» Достоевского!
Опешивший Бондарчук закивал головой, а Тарковский сказал:
— Можно и не по роману, интересно было бы снять фильм о самом Достоевском.
Увы, этим двум столь разным режиссерам не суждено было прийти к сотворчеству, а внутреннее взаимное отторжение будет лишь усиливаться во многом благодаря мнительности Андрея, подозревавшего коллег по цеху в зависти и злокозненности, отчасти из-за несовместимости творческих позиций и личной, вполне обоснованной антипатии Бондарчука к соблазнителю своей дочери.
Новая работа Тарковского собирала полные залы. Зрители в первую очередь восприняли «Солярис» как фильм о бессмертии и любви, о любви, царящей в космосе. Как фильм о вечных вопросах. Главный герой Крис Кельвин после всех душевных испытаний размышляет: «А может быть, мы вообще здесь для того, чтобы впервые ощутить людей как повод для любви?!»
В прессе появились одобрительные рецензии и отклики зрителей:
«Солярис — это испытание любовью. Любовь — это испытание на человечность. Благодаря любви мы становимся людьми. Без сочувствия и без любви мы не люди. Только любовь делает человека Человеком!»
«Любовь — это чувство, которое можно переживать, но объяснить нельзя. Объяснить можно понятие. А любишь то, что можно потерять: себя, женщину, Родину. Вначале Крис отвергает любовь, боится любви. Потому что любовь — это наша совесть. Хари — незасыпающая совесть. Благодаря Хари Крис понимает, что любовь важнее науки, любовь превыше всего!» — писали зрители о фильме, пересматривая его по нескольку раз».
«Вселенная — это женщина, это Хари! Хари — это вечная женственность! О такой женщине мечтает почти каждый мужчина. Это воплощение мечты мужчины об идеальной женщине…»
— Вот, читай, что у нас получилось, — положила перед Андреем газеты с рецензиями Наташа Бондарчук. — Моя Хари — идеал каждого мужчины.
Андрей виновато опустил глаза и перевел разговор на другое:
— В Канны мы поедем с сопровождающими. Ты в курсе?
— А как же! — усмехнувшись, она отвернулась. Фильм оказался для нее тяжким испытанием.
В мае 1972 года «Солярис» был отправлен для участия в конкурсном показе Каннского фестиваля.
Мало кто сомневался, что этот фильм — претендент на главный приз. Тарковский с Донатасом Банионисом и Наташей Бондарчук присутствовали на показе. Фильм был принят восторженно. Финальный кадр — стоящий на коленях перед отцом Крис — был встречен бурными аплодисментами. Затем камера начала подниматься выше и выше, и вместе с этим дом Криса все уменьшался, превращаясь в точку на крошечном островке — очередной фантом «Соляриса».