Андрей Ярославич
Шрифт:
Теперь ехали вместе.
Андрей узнал последние новости, которые не без важности были. Хана Батыя им уже не доведется увидеть, совсем недавно он помер. И едут они теперь к сыну Батыя, Сартаку. Андрей пожалел о смерти Батыя, потому что хотелось увидеть хана-полководца, едва ли не равного древнему Александру Македонянину. Другая новость, кажется, должна была встревожить Александра, но ничуть не встревожила, и сказал он Андрею о случившемся легко, как возрастные говорят о проказах буйных и дуростях мальчишьих. Брат их, отчаянный лихарь Михаил, прозванный Хоробритом, согнал ведь Святослава со стола владимирского, сам сел… Андрей подумал тихонько, будто
«А что будет со мною — и думать нечего!..»
Ехали нескоро, ехали рядом.
— Ты слушай меня, Чика, — заговорил Александр. — Я тебя не оставлю. Ты только слушай меня, слушайся, — почти просил, умолял, — для тебя ничего дурного, позорного не будет в таком послушании…
Зыбкие какие-то слова, ненастоящие. Нет, не потому что Александр лжет, а потому что есть эта невозможность, невероятность… все равно как отец хотел во что бы то ни стало вырвать Андрея из когтей судьбы… И Александр напрасно смягчается и все пытается объяснить Андрею. Нет, не судьба Андрею слушаться Александра! С какою радостью слушался бы старшего брата… Но Александра-правителя, творителя страшного несметного войска во имя новой ночи, Андрей слушать не может! Сам ничего еще не надумал, не ведает, как возможно править… Но Александра слушать не может…
— Ты слышишь, Чика?
Андрей губы непослушные, будто закоченевшие без холоду, разомкнул…
— Да… — промолвил…
И не лгал, слышал Александровы слова…
Ах, какая длинная, долгая дорога была…
В простолюдных жилищах курных не ночевали. Шатер ставили, палатку. Костерок разводили, дичь жарили. Днями охотились немного. Уток обмазывали глиной, запекали, перья в глине так и оставались. Проезжали мимо каменных стен, что опояской вкруг больших городов. Мимо крепостей-городков малых деревянных. Берегами речными, высоко над водой текучей…
Однажды днем, когда отдыхали в шатре, явились воины, выставленные для охраны. Александр поднялся и вышел с ними. Затем заглянул в шатер и позвал Андрея. Андрей вышел в одной рубахе и портах, не полагая, что может быть что-то важное. В такой одежде он совсем юным казался, почти ребяческий вид имел.
— Вот он, — сказал Александр просто и повел рукою в его сторону.
Уж после Андрею сделалось понятно, что Александр захотел, чтобы
Одеты они были в кожаные штаны и грубые рубахи. И поклонились Андрею, поднесли ему сотовый мед, шкуру медвежью выделанную и сокола совсем удивительного… Тотчас пожалел Андрей, что не взял в путь Аксака Тимку, вот кто сберег бы такую драгоценную птицу! Но Александр успокоил брата, птицу отдал в бережение одному из своих дружинников, сведущему в соколиной охоте. И тот сберег Андреева сокола, хотя на возвратном пути уж не могло у Александра оставаться никаких обязательств перед меньшим братом, так уж оно вышло…
Но пока Андрей дивился соколу, попробовал мед и тоже подивился — вкусен до чего… Заулыбался… Стал спрашивать у поднесших дары, что за люди… Ему отвечали на непонятном языке… Немного смутился. Тихо спросил Александра, стоявшего рядом с ним, кто же эти люди и чего хотят…
— Не признаешь их? — спросил Александр серьезно.
Андрей в недоумении качал головой.
— То родичи и подданные деда твоего — мордва, лесные жители. Они пришли поклониться внуку славного правителя Пургаса…
Андрей был благодарен Александру за то, что тот не сказал ни слова о матери Андрея. Но растерялся совершенно, не знал, как повести себя. Волнение охватило душу. Но даже таким, растерянным, совсем юным, в простой легкой одежде, он оставался каким-то странно и естественно величавым; это величие, легкое и естественное, гляделось в каждом движении, в каждом жесте, в легком наклоне головы… Он смотрел почти с болью во взгляде на своих нежданных гостей. Воспоминания о самом дальнем детстве, сначала совсем смутные, затем все более ясные, четкие, болью заполоняли сознание и сердце…
— Как ты узнал, кто они? Кто понимает их язык? — тихо спросил Александра.
— Дубул разбирает, — так же тихо отвечал брат, указав на одного из своих дружинников.
— Пусть переводит их речи…
Александр велел дружиннику переводить.
— Спроси их, — обратился к воину Андрей, — как они узнали обо мне и чего бы они хотели от меня…
Вышел рослый старик в меховой — волчьим мехом наружу — куртке поверх рубахи и заговорил. Андрей жадно вслушивался, но языка вспомнить не мог. Дружинник перевел:
— Он говорит, что, когда ты ступаешь на землю предков своих, о тебе земля говорит, и птицы лесные голосами своими подают весть о тебе, и звери лесные бегут вдоль пути твоего, и деревья клонятся перед тобой…
— Это красиво!.. — проговорил Андрей с увлечением, но и с грустью. Ах, не все ли равно, откуда о нем узнали! Ведь этот путь — не тайна…
— Что я могу сделать для рас? — Андрей решительно и взволнованно обратился к своим гостям.
Дружинник перевел его вопрос и то, что ответили гости, перевел Андрею.
— Они просят, чтобы ты, когда возмужаешь, избавил бы их от необходимости, тягостной для них, — платить большую дань хану…
— Я буду пытаться сделать это, — отвечал Андрей и обернулся к дружиннику. — Скажи мне, как это будет на их языке. Я хочу сказать им это на их языке…
Дружинник сказал, и Андрей повторил его слова.
Гости снова поклонились.
Андрей посмотрел на Александра.
— Надо их отдарить, а мне нечем, ты знаешь… — сказал искренне и горестно.
Но тут заговорил предводитель пришедших с дарами. Он говорил громко и, должно быть, складно на своем языке. И несколько раз взмахнул рукой. Андрей посмотрел на переводчика, и тот снова начал переводить: