Андрей Ярославич
Шрифт:
Все началось неожиданно и набирало силу. Не возвращался гонец, отправленный в Галич, и от Даниила не было вестей. Весть была о сборах Александра, но не могли разобрать, куда он сбирается, держал в тайне…
Александр получил свою весть и знак-приказ: пора! И оттого сбирался. И после Андрей недоумевал, как можно было не понять, куда сбирается Александр и зачем сбирается… И неужели Даниил мог не понять?..
Но всегда держать свой путь в тайне великой Александр не был в состоянии. Константин наладил слежку за Александром и его спутниками. Сначала и вправду не было ясно, куда тот двинулся, но скоро прояснилось — на Дон. А зачем? Туда Сартак перешел, там раскинул свое летнее становище… Решено было, что вслед Александру будет пробираться Андрей Василькович и едва прознает вести верные, как должен тотчас пуститься назад во Владимир. Другой ближний боярин Андрея Ярославича, Дмитр Алексич, отправился на юг, в королевство Даниила. То были трудные опасные дороги. Андрей испытывал некоторую зависть, ему хотелось самому вот так пробираться
Однако не погибли, воротились. Принеслись стремглав. Дурные вести принесли. Алексич не пробрался в Галич, дорогу отрезало войско ордынского воеводы Куремсы. Но следом за Алексичем возвратился долгожданный, давно посланный гонец, едва удалось ему вырваться из города. Он привез письмо от Даниила, тот писал кратко, что придется ему отбиваться от ордынцев и потому не сможет помочь Андрею и советует Андрею, не выжидая более, бежать, бежать на Север, пробираться в свейские земли, к противникам Александра… Сначала это короткое письмо произвело на Андрея мучительное впечатление. Но Андрей был совсем уже взрослый человек и быстро понял, отчего это впечатление возникло. Конечно же, оттого что Даниил ничего не написал ему о будущем, не строил никаких планов, не подбадривал его, даже и о дочери своей ничего не спрашивал. Но и зачем спрашивать? Разве Андрей сможет отослать ответ? И зачем ободрять Андрея, будто малого ребенка, Андрею двадцать два года минуло. И если уж пришла беда, надо встретить беду прямо и спокойно, и сухо даже… Но если бежать на Север, значит, в Псков сначала… Новое чувство самостоятельности заставило Андрея задать себе несколько важных вопросов. Действительно ли надо бежать? Даниил ведь издали смотрит, все ли увидел хорошо? Ведь появление ордынца у своих границ не предусмотрел Даниил! И если бежать, то как же Танас? Ведь он союзник Андрея! Следует предупредить его. И все люди владимирские, все, что поддерживали Андрея… Он должен предупредить их, он не должен бежать тайно!.. Но сначала дать знать Танасу о письме тестя… Андрей отправился снова к брату. Эти поездки давали иллюзию действия. Андрей понимал, что это всего лишь иллюзия, но такая иллюзия нужна была ему. Танас воспринял дурные вести по-своему — решил перевезти жену и детей в Переяславль-Залесский, город хорошо укреплен, и тайный подземный ход есть… Андрею дальнее детство вмиг вспомнилось, как везли его в Переяславль; Анка, Лев, Михаил, отец, маленький Танас на дворе… Как давно Андрей в Переяславле не бывал…
Дома, во Владимире, ждали Андрея вести еще более неладные и подтверждавшие совет тестя — бежать. Вернулся Андрей Василькович. Оказалось, Александр жаловался Сартаку на Андрея… Жаловался?.. Будто Александр и Сартак не знают друг друга?..
— Кто это сказал, будто он жаловался на меня? И на что же он мог жаловаться?..
В становище Сартака говорили, будто жаловался Александр на непочтение Андрея к нему, Александру, к старшему брату… Андрей усмехнулся, плечи приподнялись и опустились… Но помимо жалоб на это самое «непочтение», Александр обратил внимание Сартака на то, что Андрей не выплатил хану «дани» и «выходы» — обязательные княжеские денежные подношения. Но ведь Андрей и не должен был ничего платить, ярлык, данный ему Огул-Гаймиш, освобождал его, он мог почитать себя независимым и от Сарая на Волге, и от Каракорума… Но Огул-Гаймиш давно уже не существует. И что теперь могут значить данные ею права? Один ветер!.. И одно право теперь — право сильного!.. Но и это право должно подкрепляться чем-то. Сартак вручил Александру подобное подкрепление — ярлык на великое княжение владимирское, власть над всей Русью Северо-Восточной. Да, Андрей Боголюбский был не Андреевым прародичем — Александровым. Александр воплотил его мечту. Александр теперь являлся на Русь почти что самодержцем, над ним стояла лишь тартарская власть, но она стояла и за ним, и он мог за нею укрываться, опираться на нее… Александр чувствовал себя в своем праве. Он был сильнее Андрея и умнее цепким практическим умом, устремленным к цели, четко определенной. Василькович привез известие и вовсе страшное: по указу Сартака снаряжается войско, но куда направят это войско, покамест содержится в тайне…
Андрей покривил, растянул губы… Александр более не хочет играть в шахматы ни с ним, ни с Даниилом. Игральная доска опрокинута, фигуры сброшены. Александр выиграл, потому что вместо изощренных шахматных ходов он теперь будет рассыпать простые, грубые я прямые удары…
Андрей подошел к Васильковичу, после — к Алексичу, обнял каждого и сказал так:
— Милые мои товарищи в несчастье моем, нечем одарить мне вас за вашу храбрость безмерную, за вашу службу верную! Теперь нам одно остается: положиться на милость Господню и бежать в чужие земли. Согласны ли вы делить со мною и далее судьбу свою?
И когда они выразили согласие, он попросил их предупредить всех, кто опасается власти и мести Александра и потому желает бежать.
— Решите сами, кого следует известить. Говорите открыто. Пусть узнают все! Я не тайно покидаю мой город!..
Андрея, казалось, утомили эти высокие и немного путаные речи. Он опустился на лавку и спросил Васильковича уже попросту:
— Расскажи, друг, что они еще говорили обо мне, что ты слыхал?..
Василькович снова заговорил, и трое молодых людей принялись иронизировать и даже посмеиваться над Александром, хотя понимали, что
Александр указывал Сартаку на то, что управление при Андрее идет — хуже некуда, сам Андрей только и делает, что пирует да прохлаждается на охоте, окружил себя людьми низкородными и разбойными да боярами младоумными… Тут все трое расхохотались. Ясно было, что Александр имел в виду Темера, Тимку и Алексича с Васильковичем…
Но, конечно, если уж зашла речь об управлении городами и землями, то ни Александр, ни Андрей не думали ни о каких хозяйственных реформах. Оба не сомневались в своем праве на власть, и борьба за эту самую власть и составляла их жизнь. Андрей мечтал о богатом независимом княжестве, таком, как у Даниила, мечтал о замках и храмах белокаменных, о том, как соберутся во Владимир лучшие мастера. Но для того чтобы все это начать, надо было опять же сначала укрепить свою власть… И в глубине души Андрей чувствовал верно — у него никогда не будет власти, такой, как у Даниила, и княжества такого не будет; и после него не останется ни храмов белокаменных, изукрашенных искусными мастерами, ни замков-кремлей, ни стен крепостных зубчатых… Но все равно он чувствовал, что жизнь его — не напрасна!.. Что-то, что-то останется…
Так было с Андреем.
Что же до Александра, то он уже понимал, какая она бывает, большая власть, он применялся к ней, он служил ей, но уже и примеривал на себя, как примеривают на голову державный венец, примеривают те, кому он впору придется…
Александр еще не воротился от Сартака, а на земли русские уже двинулась великая рать, огромное войско, ведомое полководцами, которых летописи русские назвали Неврюем и «храбрым Олабугой». В те далекие времена еще плохо была ведома ненависть к врагам и за храбрость почитали и врагов и союзников…
Алексич и Василькович начали собирать всех, кто надумал бежать с Андреем. Андрей еще успел съездить в Переяславль, где уже сидел Танас с женою и малыми детьми, а воеводе Жидиславу — «славному силой» — уже было все ведомо, и он еще укреплял город и готовил оборону и дружину. Говорить было не о чем. Братья простились, понимая, что, быть может, прощаются навсегда. Андрей почувствовал холодность Танаса. Тот выглядел таким унылым, угнетенным. Андрей понял ясно, что тревожит брата: участь любимой семьи…
— Послушай! — Андрей схватил брата за обе руки. — Я виновен! Тебе не надо было поддерживать меня. Но ведь еще не поздно. Для тебя еще не поздно. Покорись Александру. Ему не о чем спорить с тобой, он не станет отнимать у тебя твой удел, тебе много не надо. Покорись, скажи, что поддержал меня по глупости, ошибкой! Он простит. Не иди на крайность, оставь Переяславль. Сохрани жену и детей…
Ярослав, нахохлившись, слушал. Затем резко прервал взволнованную Андрееву речь:
— Сказал бы я тебе, Андрей, что глуп ты, да поздно уже, и не глуп ты вовсе, а умен, только ум твой — бессчастный! Ну да ты сам это знаешь… — Ярослав резко высвободил руки. — Александр не простит меня. Ты, должно быть, позабыл, что такое Александр! И я ведь не хуже тебя, и я — сын великого князя Феодора-Ярослава и недаром отцово княжое прозвание взял. И ты ошибаешься, когда полагаешь, будто я удовольствуюсь властью Александровой и собственной покорностью!.. Ты вспомни лучше тот день давний из детства дальнего… Ты вспомни!..
Ярослав смотрит прямо в глаза Андреевы. И вспоминается — широкий двор, два маленьких мальчика, Александр, походя замученная стрекоза… Александр…
— Да… — тихо произносит Андрей.
— То-то! — хмуро подтверждает Ярослав. — Он простит! Как оборвет крыльца да лапки, так простит…
Во Владимир вернулся Андрей к полудню, усталый, ночь не спал, проговорил с братом. Прилег, не раздеваясь, на лавку, но уснуть не мог… Александр — угроза самая страшная, Александр — смерть! Надо бежать и уводить всех, кому грозит власть Александрова, всех, кто поддерживал Андрея… Не мог спать, нет. Взял книгу. Раскрыл житие Андрея Стратилата, воина… Но и читать не мог, буквицы сливались перед глазами… То ли от бессонницы, то ли просто от всего того, что происходило, но он чувствовал, как возбуждение лихорадочное овладевает им, заставляет подняться, отложить книгу… Он стал ходить по комнате, от стены к стене, и даже не сразу приметил, что сильно размахивает руками… Внезапно — и будто ударило его по нервам возбужденным — зазвонили колокола… И не ко времени вовсе… Колокольный звон всегда любил Андрей. Любил перезвон в день Воздвижения Креста Господня, и мерные удары благовеста, и трезвоны всенощного бдения и литургии. Но сейчас раздавался звон частый, всполошный, набатный — звон беды и тревоги. Людской гомон достиг до спального покоя. Андрей не знал, что происходит… Наверное, надо позвать, узнать… Ничего хорошего он не ждал. Вошел Петр и сказал, что люди собрались, ждут князя. Андрей понимал, что надо показаться людям, горожанам… А зачем? Разве ему есть что сказать? Продолжался частый звон. Прежде никогда ему не ведомое чувство испытал Андрей — он подумал вдруг, что люди погибнут и очень много будет погибших… А прежде никогда… Или нет, кажется, было, когда-то, в детстве… Или не было?.. И все было с ним как в лихорадке, с быстротой отчаяния… Мелькнула странная внезапная мысль о том, что, быть может, следовало послать на Волгу, к мордве, к материнским его родам и племенам… Но как бы они могли поддержать его? Крепко держит их Орда. И разве есть у них воины, хорошо обученные?..