Андриеш
Шрифт:
Резво скачет, лихо пляшет,
Белой рученькою машет,
То меняет вдруг повадку —
Лихо пустится вприсядку,
Ножкой движет взад-вперед…
А Пэкала все поет.
Скачет, скачет попадья
От хорошего житья —
Скачет, пот не утирает,
А шутник наш все играет
На своей любимой дудке:
Плохи с ним, как видно, шутки!
«Злой батрак,
Ты дурак!
Прекрати,
Отпусти,
А не то
Палок
Палок двести
Здесь, на месте,
Уж поверь мне, ждет тебя!»
«Нет, хозяина любя,
Должен камни я сейчас
Размолоть с веселой песней,
И теперь уже, хоть тресни,
Не нарушу я приказ!
Дотемна
Буду петь!
Ты должна
Потерпеть!»
Попадья, судьбу кляня,
Танцевала так три дня.
Жаждая ужасной мести,
Все кружилась по двору,
В день четвертый, поутру
Окачурилась на месте.
Воротился поп домой —
Во дворе застыл, немой,
Хвать! — за лысину свою,
Увидавши попадью,
Жалкий труп ее, верней, —
Захрипел святой над ней.
А Пэкала говорит:
«Что, святейший, вас томит?
Что столь огорчило вас?
Я исполнил ваш наказ!
Ну, а то, что попадья
Померла — при чем тут я?
Померла — какая жалость!
Я работал, пел я малость…
Ваша верная жена,
Гнева праведного вместо,
Вдруг решила, что она
Новобрачная невеста!
Может быть, была пьяна,
Может, попросту больна,
Или просто так, сама,
В миг один сошла с ума?
Отчего бы ей плясать бы
Как не в ожиданьи свадьбы?
Я скажу вам, не тая,
Что рехнулась попадья.
Сколь печальна смерть сия!
Только чем виновен я?»
Поп, очнувшись в миг единый,
Потянулся за дубиной.
«А, святой отец, уже?
Что же, вспомним о ноже…»
Поп одумался. «Да нет,
Что ты, мой дружок, мой свет!
Как ты мог подумать так?
Это, право же, пустяк!
Мы немедля, без заминки,
Справим славные поминки!»
Поп угрозу понимает,
Нос ладонью прижимает,
Наконец с большим трудом
Со двора уходит в дом.
Всю-то ночь святой, бедняжка,
На постели думал тяжко,
Размышлял святой всю ночь:
Как услать Пэкалу прочь?
И сказал, как встала зорька:
«Друг, мне расставаться горько,
Но послушай речь мою:
Я расчет тебе даю!
Расстаюсь я с лучшим другом,
Но и самым верным слугам
Мне платить сегодня нечем:
В мире злобном человечьем
За мою святую жисть
Корку обречен я грызть!
Пусть разлука — но бескровная!
Беден я, как мышь церковная!»
«Ну, а как же уговор?
Не менялся он с тех пор!
Мне покуда — не пора!
Не пойду я со двора
Ни силком, ни доброй волей,
И ничем другим, доколе
Не отрежут в добрый час
Носа одному из нас!
Уговора не забуду,
Ждать минуты этой буду!
Что ж до денег — то пустяк:
Послужу и просто так!»
Да, как видно, — делу крышка!
Поп напружил свой умишко,
Он с поникшей головой
Ходит-бродит сам не свой.
У него дрожат поджилки, —
Ногтем он скребет в затылке,
Ходит-бродит, глух и нем,
Полысел уже совсем,
На Пэкалу смотрит косо,
Чует: быть ему без носа,
И кипеть готов со зла.
Рассказать еще придется:
Жадный поп имел осла
По прозванью Боробоца.
Говорят, любовь слепа.
Ну, так вот, любовь попа
Вся тому ослу досталась:
Только поп подвыпьет малость
В нежном, сладостном пылу
В стойло поп бежит к ослу.
Попрощавшись со стыдом,
Животину тянет в дом
И с собой за стол сажает,
Всем, чем может, услужает.
А как в церковь соберется,
С ним на пару — Боробоца
Появляется в притворе,
Прихожанам всем на горе,
И поет в церковном хоре.
На закуску ввечеру
Получает просфору,
Жрет что хочет, без числа,
Лишь любовь — тому причина:
Жадный поп любил осла
Больше брата, больше сына!
Вот и Пасха подошла.
А Пэкала все батрачит.
Говорит ему святой:
«Должен ты, Пэкала, значит,
Выполнить наказ простой
(Службишка тебе зачтется,
Ты приучен к ремеслу!):
Выйди к речке с Боробоцей,—
Драгоценному ослу
Много там найдется пищи,
Ты ж — вознаградись сполна:
Прихвати с собой, дружище,
Штоф пасхального вина!
Пей, Пэкала, пей до дна!
Чистый воздух там, покой —
Заночуешь над рекой!»
Тихо песню напевая,
Кое-что подозревая,
Не боясь попа нимало,
С Боробоцей встал Пэкала
На ночевку у реки,
Но, наказу вопреки,
В добродетельном пылу
Все вино споил ослу,