Андрогин
Шрифт:
– Наслышан, наслышан о борзых твоих диспозициях, – начал посланник Санкт-Петербурга. – Вовремя сделать ноги тоже нужно уметь. Кто не сумел, тому сейчас черти пятки жарят. Что тебе известно о планах крестника Иуды? [121]
– Знаю, что собирается в эти края. Желает договориться с турками о войне.
– Это нам и раньше было известно. Мне, Гриша, нужно знать следующее: какой дорогой он будет ехать, в каком отеле остановится, с кем именно будет ехать и с кем из турков встречаться намерен. С Давтар-агою? С Черуметом? С Касимом?
121
Ивана Мазепу в Российской империи считали нарушителем церковной клятвы императору и, соответственно, официально именовали Иудой.
– Об сем не ведаю, господин. Об этом он должен был написать Констанце, но ее схватили…
– У тебя есть его письма к ней или копии писем?
– Нет, господин.
– Знаешь, где они лежат?
– В секретной шкатулке банкира Тома.
– Знаешь, как ее открыть?
– Нет.
– Сможешь нарисовать чертеж банкирского дворца и указать, где эта шкатулка лежит?
– Смогу.
– Семен говорил, что банкирша открылась тебе как Орликова аманта. Это правда?
– Да.
– А где и когда он имел с ней любовь, она тебе поведала?
– Говорила, что в Париже.
– Странно, – закрутил ус Хвощов. – В Париже у Орлика есть жена, тамошняя придворная графиня. Она там его от себя далеко не отпускает, и любовь, говорят, между ними знатная. С чего бы это он повелся на какую-то итальянку?
– Вы ее не видели, господин.
– Красивая?
– Supra modum! [122]
– Понятно, – кивнул Хвощов, но Григорий догадался, что ему не удалось развеять сомнений начальника. – Значит, ни о чем полезном точно не ведаешь…
122
Сверх меры! (Лат.)
– Констанцу арестовали как раз, когда…
– А с кем из фармазонов, кроме нее, ты тут знаешься? – перебил Хвощов.
– С двумя венецианцами, – соврал Григорий.
– Как их зовут?
– Росси и Пульчини, – Сковорода назвал фамилии кучера и камердинера банкира Тома.
– Кто такие?
– Местные патриции.
– Не слышал, но проверю, – заверил Хвощов, записывая придуманных патрициев в хартию. – Я вот о чем думаю, Гриша: здешние фармазоны теперь будут держаться от тебя как можно дальше. Они же могут именно тебя, карася такого, подозревать, что это ты их красавицу сдал местным властям. Скорее всего, и подозревают.
– Меня? – сделал удивленные глаза Сковорода, хотя, по правде, он давно допускал такую возможность. Ему показалось, что он уже понял, куда клонит Хвощов.
– Тебя, карасик, тебя, – подтвердил агент и чихнул: дух перца брал свое. – Исходя из сего, я придумал тебе новый наряд. Сейчас в австрийских землях начинается большое движение. Православных людей мучают, отбирают церкви и земли. Православные не хотят пребывать под католической короной и подают прошение к австрийской цесаревне, чтобы отпустила их к нам, в Малороссию, на поселение. Там всем этим движением руководит деятельный сербин Хорват.
– Но… – начал Григорий.
– Это приказ, – голос Хвощова стал твердым. – Пока что, до того как сделаем тебе новый паспорт, посидишь на баркасе. Тихо, как мышь. Думаю, несколько дней, не дольше. За это время нарисуешь план дворца банкира и письменно, со всеми деталями, изложишь, как выглядит его секретная шкатулка… Да, чтобы я не забыл, – он снова чихнул, – еще напишешь все, что знаешь, о тех двух твоих знакомых фармазонах. Как они выглядят, в каких чинах-званиях, из каких семей вышли, где их имения, ну и все остальное, что тебе о них известно. Когда получим для тебя паспорт, поплывешь в Сплит, а оттуда поедешь в Вену. Мы должны действовать быстро. Царская служба, Гриша, не терпит промедления. Все.
Агент дал знак, что больше не задерживает Григория. Тот на миг заколебался, но потом поднялся со скамейки и медленно, слегка прихрамывая, направился к выходу. Хвощов провел его равнодушным взглядом.
Александр Петрович так и не притронулся к текиле. Он упрямо глотал свое теплое пиво под насмешливыми взглядами девушек. А затем, когда на Ведьмин лаз надвинулись аквамариновые горные сумерки, вдруг клюнул носом в нагрудный карман куртки и захрапел.
Младший Вигилярный удивленно уставился на спящего «карпатского эсквайра».
«Вот тебе и бдящий старший брателло, – подумал он. – Это ведь он спецом не пил крепкого, чтобы, типа, контролировать ситуацию. Доконтролировался старшой, мда…»
– Устал твой Саша, – заметила Лидия.
Ее голова удобно расположилась на животе Павла Петровича. Девушка уже дважды позволила поцеловать себя в губы и совсем не сопротивлялась младшему Вигилярному, чья рука блуждала где-то между ее ослабленным ремнем и тетивами стрингов.
– Интересное здесь место, – сказала Лидия, вглядываясь в отвесную скалу. – Со всех сторон окружено горами, сразу и не найдешь.
– Говорят, здесь ведьмы испытания проходили, – вспомнил легенду Павел Петрович.
– Кто говорил? – поинтересовалась Лидия.
– Вон тот, утомленный пивом местный житель, – младший кивнул на спящего Александра Петровича. – Рассказывал, что молодых ведьм здесь намазывали волчьей кровью и голых пускали бежать к какому-то озеру.
– Волчьей кровью? – переспросила Лилия и скривилась. – Какая гадость!
– Фольклор, – фыркнула ее подруга и отхлебнула текилы. – Эти народные легенды так уже все переврут…
– А травки здесь интересные растут, – заметила Лилия, протянула руку и вырвала из скальной расщелины клок травы с подсохшими цветами, в которых еще угадывался голубой цвет. – Это ведьмовская травка.
– Как называется?
– Горечавка.
– А по-научному «гентиана», – добавила Лидия. – Был такой царь Гентий, лечил этой травкой чуму.
– А почему она «ведьмовская»?
– Из нее колдуньи зелье варят, – сказала Лилия. – Сильное зелье, целебное… Это тебе не байки про волчью кровь.