Андропов(Политические дилеммы и борьба за власть)
Шрифт:
Брежнев и Черненко хотели вбить клин между кадровыми офицерами и Устиновым — маршалом по воле партии, первым министром обороны, назначенным не из генералитета, а из числа номенклатурных работников партийного аппарата. Отсюда — широкие реверансы армии («Советские вооруженные силы являются главным фактором мира») и обещания генералитету оснастить армию самым совершенным оружием и военной техникой («Центральный Комитет партии примет все меры к тому, чтобы удовлетворить все нужды вооруженных сил»). И в заключение, чтобы ни у кого — ни в зале заседаний, ни вне Кремля — не оставалось сомнений, кто командует парадом, кому должна подчиняться армия, Брежнев сказал: «Устинов постоянно докладывает мне о состоянии наших Вооруженных Сил. Я… по долгу своей работы постоянно занимаюсь вопросами укрепления Армии и Флота» /37/. Брежнев, которому оставалось жить всего 13 дней, несколько часов подряд простоял на трибуне, усталый, измученный болезнью. Но с ролью он справился, хотя говорил с трудом,
Этот фальсифицированный снимок поместили «Правда» и «Известия» — газеты ЦК КПСС и советского правительства. «Красная звезда», издаваемая Министерством обороны, опубликовала подлинную фотографию, которая изображала Брежнева на трибуне, а позади него — ряд президиума с пустым креслом Брежнева; справа от кресла сидит Черненко, слева — Устинов [5] .
Историю «двух фотографий» следует, видимо, рассматривать как отражение изменившейся расстановки сил в Кремле. «Акции» Андропова, надо полагать, упали настолько, что он, ответственный за пропаганду и идеологию, то есть, по существу, за все издания и публикации в стране, не в состоянии был противодействовать фальсификации. Но Устинов, сохраняя верность Андропову, посмел бросить вызов Черненко, дав указание опубликовать в «своей» газете подлинное фото.
5
См. газеты «Правда», «Известия» и «Красная звезда» от 28.10.1982. Фотомонтаж угадывается легко: на подлинном снимке Черненко сидит под бюстом Ленина, на поддельном — резко, чуть ли не на метр, сдвинут вправо, к виднеющейся за ним колонне. Предположение о том, что советские лидеры, вставая, сдвинулись со своих мест, приходится отставить, ибо в газетах восточно-европейских государств и стран Запада советские руководители изображены стоя, но между ними отчетливо и ясно просматривается пустое место, где стоит кресло Брежнева. (См. также «Руде Право», 28 октября 1982, «Новое русское слово», 29 октября 1982 г.).
Между тем Черненко продолжал осуществлять свой политический сценарий. Брежнев сделал то, что от него требовалось: оттеснил Устинова, заручился (как ему хотелось верить) поддержкой армии; теперь Черненко нужно было внести некоторые коррективы в программу, изложенную в брежневской речи: в его планы никак не входила конфронтация с Западом в переходный период межвластия. В речи Брежнева не упоминалось о разрядке, мирном сосуществовании, не говорилось о разоружении — цель у него была иной, да и генералы сочли бы неуместным разговор о таких пропагандистских пустяках. И Черненко решил воспользоваться своей поездкой в Тбилиси, чтобы успокоить мировое общественное мнение. Умеренный характер политических заявлений Черненко в столице Грузии должен был засвидетельствовать его стремление избежать чрезмерной гонки вооружений в случае, если он возглавит советское руководство. Черненко рассчитывал, что его, не столь агрессивный, как у других партийных лидеров, тон расценят на Западе, как личную готовность «смягчить напряженность в советско-американских отношениях», и как готовность вступить в «деловые и детальные переговоры с учетом интересов обеих сторон» /38/.
Черненко выступал 20 октября. До ноябрьского пленума Центрального Комитета оставалось две недели, до торжественного заседания, посвященного 60-летию образования СССР, на котором намечалась смена власти, — 50 дней.
2 ноября Брежнев — вне всякой юбилейной даты — вручил председателю Совета Министров Тихонову высшую советскую награду. Это не было неожиданностью: новое руководство во главе с Черненко должно было предстать перед народом (а еще важнее перед партократией), как умудренное опытом, заслуженное, облеченное доверием партии.
Обращаясь к награжденным, «видным деятелям государства, выдающимся представителям рабочего класса и науки» /39/ (так они представлены советской прессой), Брежнев сказал: Тихонову вручается Орден Ленина и вторая Золотая медаль Героя Социалистического Труда за «большие заслуги в укреплении экономической мощи» (дается понять: советский премьер — блестящий организатор, проделывающий громадную работу в народном хозяйстве. Значит, ему можно довериться, на него стоит положиться). И далее: «…За укрепление оборонной мощи» (следовательно, ему, а не Устинову, советская армия обязана своими
7 ноября Брежнев появляется на Красной площади. Три часа выстоял на мавзолее — при морозе, на сильном ветру; вечером в последний раз произнес короткую речь в Кремлевском Дворце. Спустя 2 дня он умер (10 ноября между 8 и 9 часами утра) «от внезапной остановки сердца», как сказано в медицинском заключении. И тут происходит явление, неожиданное даже для СССР. В тот же день — тело еще не привезли в Дом Союзов для последнего прощания, и похороны ожидались спустя несколько дней — созывается экстренное заседание Политбюро. Оно заседает весь день, и только назавтра, когда оно закончилось, и Андропов был назначен Генсеком, ТАСС объявил о кончине Брежнева.
Избрание Андропова произошло с такой быстротой, что есть Основания говорить о «партийном перевороте». Судить в подробностях и деталях о том, что произошло в Политбюро в ночь с 10-го на 11-ое, очень трудно — заседание окутано тайной и ложью. Но стало известно: Черненко выдвинул в Генсеки премьер-министра Тихонова. Тихонов, сославшись на преклонный возраст (77 лет), дал самоотвод и предложил кандидатуру Черненко. Все представлялось и выглядело пристойно и убедительно: второй человек в государстве рекомендует второго человека в партии. Тихонов упомянул Брежнева («Черненко сформировался под впечатляющим воздействием личности Леонида Ильича»), теперь его именем и памятью он пытался провести в Генсеки его наследника. Но «русский блок» не захотел «второго Брежнева». Этот блок еще не оправился от унижений последних месяцев, когда Черненко и Тихонов, доминируя под покровительством Брежнева, почувствовали себя хозяевами в Политбюро. Пережитый страх, открыто проявленная слабость, попранная гордость, оскорбленное самолюбие — все это придало им силу и решимость отчаяния. Они потребовали — Устинов, опираясь на армию, Гришин от имени партийного аппарата столицы, Романов, Громыко, Щербицкий, апеллируя к сложной международной обстановке и тяжелому экономическому положению, — избрания Андропова («Страна нуждается в руководителе с новыми взглядами, с незаурядным опытом»). Мнения разделились, и Андропов был утвержден Генсеком лишь с незначительным перевесом голосов (по одним сведениям 6 против 5, по другим — 6 против 4 при одном воздержавшемся — Горбачеве; Кириленко и Пельше отсутствовали) /41/.
Состоялся второй тур голосования, и в соответствии с «ленинскими нормами партийной жизни» (потерпевшие поражение обязаны поддержать победителя: партийный аппарат заботился о сохранении «единства и монолитности») Андропов был избран «единогласно». А Черненко было поручено на основе тех же «ленинских принципов» от имени Политбюро рекомендовать Пленуму ЦК утвердить избрание его соперника Генеральным секретарем.
В этих условиях Черненко пришлось подчиниться требованию Политбюро. Но с тем большим упорством и настойчивостью он и его сторонники решили дать «бой» на заседании членов ЦК. Однако, и там они потерпели неожиданное поражение. На Пленуме, так же как и на Политбюро, Андропов в первом туре выборов «прошел» с незначительным перевесом голосов, а при повторном голосовании был утвержден единогласно.
Свидетельства развернувшейся в Политбюро и на Пленуме борьбы за власть просмаливаются в формулировках «Информационного сообщения о Пленуме ЦК», в докладах Андропова и Черненко и в разночтениях русского и английского текстов Коммюнике о Пленуме, переданных ТАСС.
В «Информационном сообщении», опубликованном в советской прессе, отмечается, что Андропов выступил на Пленуме дважды: открывая заседание, сделал доклад и, закрывая Пленум, произнес речь /42/.
Это — явное отступление от партийного протокола. В обычных обстоятельствах Пленум открыл бы председательствующий, затем он представил бы слово наиболее почтенному и заслуженному члену Политбюро, — хотя бы тому же Черненко. И лишь затем, после избрания, надлежало выступить новому Генсеку. Но Андропов не мог рисковать: обстановка на Пленуме обещала быть сложной, и исход голосования представлялся проблематичным. И Андропов, опираясь на большинство в Политбюро, решил вести заседание сам: он — председатель, он — и кандидат в Генсеки. В его обращении к членам ЦК: «Пленуму предстоит решить вопрос об избрании Генерального секретаря… Прошу товарищей высказаться по этому вопросу» — угадывается не просьба и даже не предложение, а требование. «Высказаться» в контексте советского языка означает — безоговорочно поддержать, покорно и бездумно следовать за рекомендациями «сверху».
Отзвуки еще не замолкнувшего, непогасшего сражения, горькой обиды и грозного предостережения слышны в речи Черненко, хотя не может быть сомнения, что предложенный для публикации в газетах вариант его выступления был тщательно отредактирован, смягчен, ослаблен и заглушен. Рассказ о Брежневе для него повод для собственного восхваления, и он ставит в заслугу себе, а не Андропову, что имел счастье «быть рядом с Леонидом Ильичем, слушать его, воочию ощущать остроту ума, находчивость, жизнелюбие».