Андропов(Политические дилеммы и борьба за власть)
Шрифт:
Меньше года работал Андропов со своим патроном: с начала второй мировой войны Куусинен уезжает в Москву, а Андропов уходит в подполье для участия в партизанском движении. Но после освобождения Карелии Куусинен и Андропов вновь встречаются в Петрозаводске, Куусинен — в надежде на советских штыках возвратиться в Финляндию, а Андропов — в качестве второго партийного секретаря города. Финляндии еще раз удалось выскользнуть из смертельных объятий Москвы и сохранить независимость, и Сталин теряет интерес к Куусинену, — влияние его в партийном аппарате падает и о нем забывают в Москве. Бывшие соратники Куусинена, недавно раболепствовавшие и угодливо заискивавшие перед ним, спешат от него отдалиться. Андропов, однако, сохраняет добрые отношения с бывшим шефом, хотя, как и другие, ищет и находит новых покровителей. Суслов представляет его Маленкову, и в 1948 году Андропов уже второй секретарь ЦК Компартии Карело-Финской ССР.
Второй
К этому времени Андропов закончил университет в Петрозаводске и заочно Высшую партийную школу в Москве. Не прошло и года, как он идет на повышение: из инспектора по кадрам становится завсектором ЦК, а в декабре 1952 года, после 19-го съезда партии, он уже — начальник подотдела ЦК КПСС.
В советских кругах разворачивается драматическая борьба, происходят перетряски, снятия, аресты в партии и армии, но перед Андроповым, обласканным Маленковым, открываются блестящие перспективы.
И вдруг — смерть Сталина. Перетасовка кадров Хрущевым — и Андропов оказывается вне партийного аппарата. Его назначают заместителем заведующего четвертым отделом МИДа, который курирует восточно-европейские страны. По советским понятиям переход с партийной на дипломатическую работу — понижение, а тем более — с места Андропова: оно, как минимум, «обменивалось» на должность заместителя министра.
Но в партийном аппарате у Андропова остаются друзья — Суслов и Пономарев. Они не забывают Андропова, и вскоре, в конце 1953 года, в жизни Андропова происходит новый зигзаг — на этот раз его посылают в Венгрию советником советского посольства. А спустя некоторое время назначают там же послом.
По существу, посол в коммунистической стране — та же партийная работа, но в особых условиях. Именно в этих условиях таилась для Андропова определенная опасность. Все советские послы в коммунистических странах должны были быть представлены в Центральном Комитете, и Андропова кооптируют в ЦК — сперва как члена ревизионной комиссии, затем — как кандидата. Как кандидат в члены ЦК КПСС, он является в Будапеште не столько «человеком» Министерства иностранных дел, сколько партийным аппаратчиком и обязан отчитываться, главным образом, перед Центральным Комитетом. А это создавало угрозу трений с МИДом. Но Андропов сумел проявить на незнакомом поприще недюжинное и не столько профессионально приобретенное, сколько прирожденное — дипломатическое дарование. Он не давал почувствовать своему непосредственному начальнику — Громыко — свою независимость: ни тогда, когда был послом, ни позже, когда был назначен заведующим отделом ЦК и стал полноправным членом Центрального Комитета, формально сравнявшись с министром по статусу.
Обязанности советского посла в коммунистической стране многообразны и противоречивы: с одной стороны, он представляет партию, с другой — МИД, с третьей — КГБ. Удобный путь сделать карьеру — выбрать одну из этих могучих организаций и опереться на нее. Выгоднее всего, конечно, опираться на партию. Тогда можно сразу начать плести сложную сеть интриг: посылать, минуя МИД и КГБ, в Секретариат ЦК (а если есть влиятельный покровитель, каковым у Андропова был — Куусинен, то непосредственно в Политбюро) отчеты с обзором положения в стране, в которой работаешь, и с анализом, а попутно — с ненавязчивой критикой действий МИДа или КГБ. Такие усилия, как правило, не остаются незамеченными. И спустя некоторое время удачливого посла назначают генеральным директором Министерства иностранных дел или даже заместителем министра — так, например, сделал карьеру замминистра Фирюбин — посол в Югославии. Путь соблазнительный, но рискованный. Если министр иностранных дел в силе и почете, посла могут отозвать в Москву и назначить на малозначительный пост. И хорошо еще, если в МИДе, а то сошлют в «глубинку» России районным или городским секретарем до самой пенсии! И здесь могут оказаться бессильными самые высокие покровители: они отступятся от посла, если их интересы или расстановка сил в ЦК подскажут им не противодействовать министру. Больше того, незадачливый посол своим падением сослужит им добрую службу — его кровью, ценой его головы они завоюют расположение и благосклонность МИДа, что (при всей их значительности) не помешает: даже у самых влиятельных есть дети, которых совсем неплохо пристроить на дипломатическую работу.
Андропов не пошел по этому пути. Имея отличные связи в Центральном Комитете, он неизменно подчеркивал свою лояльность и к Громыко. И не проиграл: спустя почти 30 лет Громыко вспомнит об этом
В ЦК КПСС Андропов посылал отчеты, всегда доброжелательные по отношению к Громыко и его сотрудникам. Даже когда готовились специальные конфиденциальные доклады для международного отдела ЦК, Андропов и тогда находил возможность посоветоваться с Громыко. Старался он сделать его сопричастным и к своим сообщениям в КГБ.
В результате все три ведомства — ЦК КПСС, МИД и КГБ — были довольны Андроповым. И даже когда в Венгрии вспыхнула революция, в Москве — ни в ЦК, ни в МИДе, ни в КГБ — не пытались свалить вину на посла, как это принято в Советском Союзе. Андропов оказался удобным и для КГБ, и для МИДа. Перед лицом неизбежного разноса за венгерский провал, МИД и КГБ, вообще-то постоянно конкурирующие друг с другом, на сей раз проявили единодушие и поддержали деятельность Андропова в Будапеште. Андропов, со своей стороны, верный принципу «быть хорошим для всех», отводил удар от КГБ и МИДа, убеждая ЦК в том, что вся вина за брожение в Венгрии лежит… на Сталине, который допустил серьезные ошибки при выборе и расстановке руководителей Венгрии и в предложенных им методах управления. Такая интерпретация венгерских событий была удобной и выгодной для Хрущева — она снимала с него ответственность за восстание в Будапеште, которую стремились возложить на него Маленков и Молотов, считавшие начатую Хрущевым десталинизацию началом распада советской империи.
С первых своих шагов в Венгрии Андропов оказался в благожелательном фокусе ЦК, КГБ и МИДа — его приглашают в Москву для консультаций, встречи с ним ждут, чтобы узнать новости из первых рук, высокопоставленные работники Министерства обороны и Совета Министров, его доклад заслушивают — высокая честь для посла — на специальном заседании Политбюро. Манипулируя КГБ и МИДом, апеллируя к ЦК, Андропов постепенно получает в Будапеште полную свободу действий — явление небывалое для советского посла ни до, ни после этого. Тогда-то Андропов дает выход своему тщеславию — начинает одеваться у лучших портных Будапешта, посещает дорогие рестораны, устраивает в посольстве вечера и приемы с французскими винами, с шотландским виски, с цыганским ансамблем (взятым напрокат у будапештской полиции).
Он ведет себя раскованно и независимо: охотно музицирует, проникновенно и с чувством — так во всяком случае, тогда казалось — поет венгерские народные песни (особенно часто — балладу о журавле, который оставляет свою любимую и улетает в чужие края) /3/.
При всем этом образ жизни Андропова был полностью в рамках той социальной роли, вернее — тех ролей, которые отводились ему КГБ, МИДом и ЦК. В соответствии с установкой КГБ он часто посещал европейские посольства, позволял себе там многозначительные высказывания, в которых, при желании, — а оно всегда есть у западных дипломатов, — можно было усмотреть признаки независимости мышления и либеральных взглядов. Об одном из таких высказываний вспоминает австрийский дипломат Вальтер Пайнсип: «Вот я коммунист, — как-то сказал ему Андропов, — а вы представляете противоположную точку зрения, но это не мешает нам понимать друг друга». Заявление явно необычное для советского официального представителя. Но Андропов продолжал: «Каждый человек имеет убеждения — должен их иметь. Без них человек ничего не значит. Было бы прекрасно и просто, если бы все люди на земле имели одни и те же взгляды…» Тут Андропов сделал паузу и закончил доверительно, слегка понизив голос, словно не желая быть подслушанным: «Но поверьте мне, это было бы скучно…» /4/.
И Вальтер Пайнсип ему поверил.
Со своей стороны ЦК требовало от Андропова сблизиться с новыми венгерскими руководителями. Здесь пропуском ему служили декларируемая им терпимость, показная демократичность и… улыбка. Вот сразу же после заявления Имре Надя о желании вывести Венгрию из Варшавского пакта, Андропов посылает венгерскому премьеру ноту протеста, но… по поводу «проникновения хулиганов на территорию советского посольства». В атмосфере гнетущей напряженности, ожидая подвоха, венгерское правительство спешно снаряжает на встречу с советским послом Бела Кирали, командира венгерских повстанцев. В посольстве Кирали встречает тишина и… улыбающийся Андропов. За спиной советского посла полукругом стояли работники посольства. Андропов, все так же улыбаясь, мягко объяснил, что протест — недоразумение. Хулиганов вообще-то не было, — просто старые женщины зашли погреться в посольстве. Андропов кажется даже смущенным. Он заверяет Кирали, что завтра, самое позднее — послезавтра начнутся переговоры (которые он, Андропов, уполномочен вести с правительством Имре Надя) о выводе советских войск из Венгрии. Кирали пристально смотрит на посла. Ему кажется, Андропов искренен. На следующий день 3 ноября 1956 года — действительно подписывается соглашение о выводе советских войск. А еще через день начинается советское вторжение в Венгрию.