Анекдоты, или Веселые похождения старинных пошехонцев

Березайский Василий Семенович

ПОСЫЛКА ДЕСЯТАЯ

Знаете ли вы, любезный читатель, отъ чего произошла эта присловица: какъ мень лизнцлъ. Ежели нтъ, то я въ угодность вашу растолкую — видите — вотъ что — однажды чрезъ Пошехонье проходилъ какой-то полкъ; по сказкамъ надобно быть артиллерійскому. Но какой бы онъ ни былъ, намъ съ цлымъ имъ куда дваться? возмемъ изъ него тхъ кой надобны, а имянно, коимъ по распредленію досталось ночевать въ горожанской улиц у мщзанина Бывалова. Изъ питомцовъ Марсовыхъ, какъ извстно, еще и нын многіе не такъ то вжливо поговариваютъ съ почитателями мирной и благодтельной Цереры, а тогда, запамятуютъ старики, одинъ солдатъ присутствіемъ своимъ приводилъ въ страхъ и трепетъ цлую усадьбу. Пошехонье хоть было и Пошехонье; то есть: не Тентелева деревня, не скопище пентюховъ и охреяновъ, а городъ какъ рядъ длу, да еще и не изъ послднихъ: однако красныя шапки и прочій снарядъ принагрянувшей на дворъ ватаги, не говорю, малымъ робятамъ, и отъ природы мнительной хозяюшк, да и самому домоначальнику Бываломуц очень въ глаза бросились. И такъ изъ боязни, или изъ усердія, только онъ всемъ, что имлъ, безъ требованія, самъ, предваряя желанія гостей своихъ, старался сколько можно лучше ихъ уподчивать. Дло было подъ вечеръ: въ старину ужинывали рано, и ложились спать вмст съ курами, да правда вмст съ ними и вставали. — Но солдатикамъ, кои за вечернимъ столомъ въ угожденіе вжливаго хозяина гораздо поразвеселились, такъ скоро спать не хошлось, и вздумалось еще позабавиться. Они на тотъ разъ забыли все свое горе; велли засвтить и подать себ огня, и принялись выкидывать разныя штуки, кто во что гораздъ; иной затянулъ походную, тамъ, веселяся съ чистомъ пол. Другіе костей поломать, а нкоторые въ картёжъ наяривать; словомъ, дошли до того, что уже безъ всякаго зазрнія и табакъ стали понюхивать. А знаете ли какая ето трава, и отъ какого смени прозябла? Хозяева смотрли на таковыя ихъ потхи и забавы, сжавъ сердце; но наблюдая долгъ гостепріимства, или лучше, боясь ихъ раздражить, не смли выговорить имъ ни одного противнаго слова. Многіе поступки гостей сихъ имъ не нравились; но ничто столь досадно и больно сердцу ихъ не было, какъ видть у себя проклятое зелье — разсыпаемое по столу — въ переднемъ углу и по всмъ лавкамъ, и къ тому явное презрніе святыни и бусурманство. Ибо они о картахъ не имя никакого понятія, и за неумніемъ грамоте, почитали росписанныя картинки (фигуры, какъ то: Короли, дамы и валеты) нкіими священными изображеніями, толковали оныя совсмъ въ другую сторону, какъ то по своему по старинному; а не но нашему по просвщенному. Нын не только большой, да и малой ребенокъ въ чтеніи и употребленіи сего рода книгъ не ошибется, разв уже будетъ нещастіе, за ето я не ручаюсь; а тогда — видите сами — о времена! о нравы! какъ вы перемняетесь и мы съ вами! — Такимъ образомъ нахальные гости пробсились до полуночи, и не только домашнимъ никому, да и сосдамъ покою не дали: то то принеси, то тово дай, да подай, причуды за причудами, только слушай, да успвай; мднымъ пивомъ то и знай стращаютъ. Наконецъ уже подъ утро, какъ то нелёгкое ихъ угомонило. Но хозяину и хозяйк при всемъ осуетніи было не до сна. Они боясь, чтобы тоже нелёгкое, которое спать уложило, опять ихъ не подняло, скорехонько огонь погасили, и сами прилегли для одного только виду. Они забившись на печь разсуждали съ ужасомъ о виднныхъ своими глазами и въ своемъ дом каверзахъ, не могши во всю ту ночь сомкнуть глазъ своихъ, и не знали, какъ бы по скоре провальныхъ сбыть съ рукъ долой. Такъ больно они имъ насолили! — ночь прошла въ хлопотахъ почти не видаючи: и на двор уже началъ показываться блой свтъ. Ночлежникамъ надобно вставать и снаряжаться проворне; нжиться по барски да растягиваться тутъ нкогда; ефрейторъ стучится подъ окномъ, торопитъ, кричитъ: ворове, скоро сборъ ударятъ, да и въ походъ. Добренькая хозяюшка приготовила гостямъ своимъ позавтракать всего, и кисленькаго и солененькаго, а Бывалой хозяинъ припасъ, чемъ и ротъ прополоснуть. Гостямъ садиться за столъ было нкогда, перехватили кое какъ на скору руку, по солдатски, и какъ услышали барабанной трезвонъ, то недожевавъ куска съ полнымъ ртомъ изъ дому вонъ бросились почти опрометью, такъ что чуть было не за были гостепріимцамъ сказать: Спасибо за хлбъ за соль и за вс ласки. Однако послднимъ лучше всего было то, что Богъ гостей ихъ снесъ съ шеи долой. Какъ они ушли, то у всхъ домашнихъ словно гора съ плечь свалилась. Солдаты въ торопяхъ оставили на ночлег хозяевамъ подарочекъ, и имянно волоній рогъ, и барыша еще съ порохомъ, посл можетъ быть и спохватились, да ужъ поздно, ворочаться нкогда, отстать отъ товарищей не льзя. Попечительная домостроительница прибирая посл нихъ все къ своему мсту, нашла его первая, и посовтовавшись съ муженькомъ своимъ, заключили оба наврное, что онъ набитъ проклятымъ табачищемъ; и такъ она тутъ же его въ огонь бросила, однако не совсмъ безъ примчанія. Она любопытна была видть, какъ ето проклятое зелье [16] въ печи горть будетъ; да правду сказать было чево и поглядть. "Сперва, расказывала самовидица сія спустя нсколько времени другимъ, нацало его корцыцъ и коробицъ, какъ змю, и корцыло, корцыло, да сорокъ дворовъ какъ мень лизнулъ." Вотъ начало, откуда происходитъ сія толь часто употребляемая нами пословица.

16

Въ старину и порохъ называли зельемъ. Смотри древнюю Вивліоику.

ПОСЫЛКА ОДИННАДЦАТАЯ

Быль молодцу не укора, но ему пуще перечосу то, когда говорятъ про него небывальщину. Можетъ быть и про Пошехонцовъ нашихъ иное расказываютъ уже излишнее; чего я по отдаленной древности бытія ихъ ршительно ни утверждать, ни отрицать не смю, боясь, что бы ихъ ни тмъ ни другимъ не обидть, хотя думать о семъ такъ и сякъ можно. Въ числ таковыхъ сомнительныхъ повстей полагаю я для образца дв нижеслдующія; и ради самаго сомнительства ихъ предложу оныя, какъ можно короче.

1) Похвальный обычай поминать умершихъ примчается даже у

дикихъ. Любовь и обязанность налагаютъ на оставшихся долгъ сей. — Пошехонцы были не камни; они имли сердца также нжныя и чувствительныя. Поминать родителей, сродниковъ и друзей всмъ людямъ естественно и свойственно; хотя обряды поминовенія не у всхъ и не всегда бываютъ одинаковы. У стариковъ, о коихъ здсь рчь идетъ, между прочимъ былъ обычай поминать родителей киселемъ съ молокомъ; (разумется въ мясодные дни, въ посные же вмсто молока употребляли они по Христіанскому долгу сыту или овсяной цыжъ); но дло не въ етомъ. Я говорю здсь о самомъ обряд ихъ поминовенія. Сказываютъ — что они при обдахъ на поминкахъ молока на столъ не ставили, а взявъ на ложку киселя прихлебнуть онаго изъ столовой своей ходили въ клть или въ подъизбицу, то есть, туда, гд молоко стаивало, сколь бы далеко, высоко или глубоко ето не было. И что будто бы почерпнувъ молока они возвращались къ столу, садились на прежнія свои мста, скушивали при общей трапез; потомъ опять взявъ на ложку киселя вставали изъ за стола, ходили вдругоредь за прихлебкой, и паки къ столу возвращались, и сей спасительной променадъ до тхъ поръ продолжали, пока опредленной для поминовенія кринки и станца не опорожнятъ. — Ежели такое сказаніе справедливо, то должно думать, что они довольно имли свободнаго времени и умли себя позабавить изрядно. Ибо ету церемонію можно бы гораздо сократить, хотя правду сказать, и тутъ нтъ бды ни малой.

2) Еще расказываютъ объ нихъ нчто удивительное въ разсужденіи кормленія коровы травою. Но сіе не до всхъ Пошехонцовъ и не до всхъ ихъ коровъ простирается. Одинъ уродъ не длаетъ всей семьи уродами. Посмотримъ дла обстоятельне. Потолки на избахъ и тогда для тепла знали насыпать землею, кровли же на нихъ почитай сплошь были позолоченыя, чему еще и нын въ крестьянскомъ быту отъ разныхъ причинъ видимъ тысячи тысячь примровъ. — И такъ у кого та изъ нихъ отъ долготы времени, а можетъ быть и несмотрнія, подмостки и переплеты кровельные со всмъ развалившись, вмст съ позолоченою крышкою, прилегли опочить на потолокъ. Хозяинъ зная, что все въ свт тлнно и непостоянно, смотрлъ на превращеніе сіе равнодушно, а другіе и подавно. И такъ мало помалу наконецъ все сгнило, и по сродству своему смшалось съ насыпью; отъ чего земля на потолк такъ утучнла, что на немъ безъ посва выросла пребогатая дикая жатва, или попросту трава, только пресочная и превысокая, безмала почти съ хозяина дому того, которой, надобно вдать, хотя по пословиц чужія кровли и крылъ, когда своя капала; однако былъ не совсмъ бездомовникъ. У него была и коровушка; и для сего то милова живота упустить такого добраго корму даромъ ему не хотлось, а какъ достать его, не могъ придумать. Что бы сжать или скосить траву, ему этого не пришло въ башку иль голову; да правду сказать и моды на серпы и косы, какъ мы тотчасъ увидимъ, тогда въ Пошехонь не было. И такъ открываетъ онъ думушку свою тому, другому, третьему, всякому, кто на глаза ни попадется; но совты вс какъ то неудачны; никто не можетъ потрафить въ его мысли — на конецъ приглашаетъ онъ въ совтъ къ себ самыхъ столповыхъ мудрецовъ во всей вси, кой собравшись къ его воротамъ и глядя на потолокъ, по важности дла, трактовали оное со всею тонкостію и напряженіемъ разума, разбирали его со всхъ сторонъ, предлагали другъ другу свои мысли съ выразительнйшими тлодвиженіями, и не нашли лучшаго средства, какъ встащить корову на избу; пусть де она тамъ на всей красот гуляетъ и отъдается. — Корму не състь ей до Дмитрова дни; за выгонъ пастуху не платить — а барыша и волковъ бояться нечего. Сказано, положено — перетолковывать тутъ нкому да и нечево. — Корова тотчасъ представлена была на лицо — и совтники въ тоже мгновеніе принялись за исполненіе своего о ней проекта — какимъ образомъ они ее тащили, я объ этомъ неизвстенъ, а вдаю только то, что созванною помочью вознесли ее не ниже, коли еще не выше, тельца золотова. Блоковъ и подпругъ ныншнихъ у нихъ не было; одна молодецкая силка долженствовала замнить вс сіи городскія прихоти; да ето и для здоровья лучше. Собственныя руки и илеча служили имъ вмсто всхъ отъ праздности выдуманныхъ рычаговъ, воротовъ и щуруповъ; и ето гораздо славне для богатырей и рыцарей. — Коровушка на навосель такъ загулялась, что почгаи вдругъ у всхъ съ глазъ сгибла. И теперь ее надобно искать на другомъ. Она навшись свженькой травки сыскала себ мстечко и отдохнуть — и гд же, думаете вы? гд потепле, близь лечки въ изб, на полатяхъ — самой стало любо — такъ разнжилась — и ножки подняла къ верху. Разумется, что у хозяина потолокъ на етомъ мст былъ очень надёженъ. Еще ето чудо, что они сами не провалились вмст съ коровою, то-то бы была комедь! но что ни говори — помочь даромъ нигд не бываетъ; надобно по крайней мр за труды почестить хлбомъ да солью. Хозяинъ помощниковъ и совтниковъ своихъ запросилъ къ себ въ избу откушать, чмъ Богъ послалъ. Корова забравшаяся туда прежде по прямой лстниц безъ ступенекъ, услышавъ ихъ голосъ, дала знать своимъ, что и она изволитъ быть тутъ же. Удивленіе и раздабары ихъ при семъ случа я оставляю. — Пришло не до банкету — надобно немножко погодить подавать на столъ кушанье, а сперва корову какъ нибудь выручить; ибо она сердешная между потолкомъ и палатями словно въ тискахъ такъ была сжата, что уже не обыкновеннымъ молокомъ, а прямо доила масломъ и сметаною. Такое бдной твари состояніе показалось всмъ чувствительно. Однако слишкомъ печалиться и отчаяваться нечево, кто умлъ поднять, тотъ и опустить какъ должно не станетъ много спрашиваться. Всякое дло мастера боится; а мы своихъ, каковы штукари и проворы, довольно видли. И такъ имъ опростать палати отъ коровы для хозяина такая бездлица, что и говорить не стоитъ; имъ только подрубить перекладину, а такъ сама спрыгнетъ на полъ; за топоромъ же дло не станетъ; безъ него въ крестьянскомъ быту нельзя, безъ косаря же и не подумай; иначе и въ потьмахъ насидишься до сыта. У домовитаго нашего хозяина важивалось и то и другое. Помощники его были тоже не безъ запасу. И такъ кто своимъ, кто хозяйскимъ, начали такъ славно дуванить по перекладин, что вс стны заходили, какъ живыя. Между тмъ какъ одни работали, другіе за бездльемъ, произходящимъ отъ недостатка мста участвовать въ работ, только что на работающихъ, а пуще всего на корову звали, и другъ передъ дружкой пялились къ ней всё ближе да ближе, что бы лучше видть, какъ она съ палатей летть будетъ. Корова для удовольствія любопытства ихъ, постаралась такъ утрафить, что брякнулась прямо въ лики своимъ зрителямъ, и другихъ изъ братіи ихъ толщею своею такъ изрядно позадла, что у нихъ и спектакль выскочилъ изъ ума разума. Впрочемъ главное дйствующее лицо, сирчь корова, посл скачка сего нсколько пообробла; она сдлалась гораздо смирне и ручне прежняго, не бодалась, а только мало дло подрягинала ногами и пошевеливалась, голосъ ея былъ тихъ, и непродолжителенъ; но за то она другихъ заставила или научила распвать своимъ природнымъ, то есть, ревть коровою. Наконецъ предъ глазами всхъ спокойно испустила духъ свой. И хотя по пословиц, смерть ея была самая красная; однако, когда принялись ее освживать, ради одной только шкуры, то хозяйка и на нее глядя ребятишки затянули такой заунывной концертъ, что хоть вс изъ избы бги вонъ. Самъ Владыка дому до любимой своей покойницы, сколь впрочемъ великодушенъ ни былъ, не могъ смотрть на сіе зрлище, такъ какъ на свою кровлю. Онъ подхватывая кулакомъ выскакивающія градомъ изъ глазъ бусы, проклиналъ мысленно и свои зати и своихъ совтниковъ. Однако, чтобы утшить плачущихъ дтей и жену свою между прочимъ говорилъ имъ: "полно вамъ вопицъ, кормильныя мои — жалобные мои: скороль поздольи всмъ намъ такой же конечь будцъ." Такія про штукарей нашихъ обносятся премудрости! — Есть довольно и другихъ подобныхъ симъ обрасчикамъ анекдотовъ, какъ то выносъ дыму изъ избы решетами, обращеніе оглобель назадъ; слдовательно и возвращеніе назадъ; воротились! — ха! ха! ха! Какая путешествователямъ слава, и какой же стыдъ и срамъ домашнимъ и сосдамъ ихъ дуракамъ; нтъ — опять робята назадъ! и проч. и проч. Но я ихъ оставляю, дабы вмсто забавы, не навести скуки просвщенному читателю чудесностями превосходящими вроятіе; однако слдующее сказаніе, приносящее не малую честь уму, разуму нашихъ витязей, знатоки древностей признаютъ за истинное и дйствительно съ ними случившееся. Утверждаютъ, будто въ Пошехонь, въ первые годы не знали ни серповъ, ни косъ художественныхъ, а все жали и косили своими природными, то есть, хлбъ и траву вырывали съ корнемъ руками, или по ихному церебили точно такъ, какъ у насъ огородную зелень полютъ. Однажды вечеркомъ или ночью, только знаю, что это было посл Ильина дни забрались къ нимъ въ режь откуда то гости, на добрыхъ коняхъ и съ самыми исправными жатвенными орудіями, ржи нажали, въ снопы связали, на телги уклали, да сами только и были, лишь поминай какъ звали; ибо они и дйствительно оставили по себ поминочекъ, а имянно, серпъ такой острой, какъ бритву. Съ какимъ намреніемъ они это сдлали, то есть, съ тмъ ли, чтобы Погаехонцовъ научить жать, или надъ ними посмяться, или же какъ нибудь въ торопяхъ етотъ серпъ забыли, того за достоврное не утверждаю. Наутріе приходятъ владтели земли на то же самое мсто по обыкновенію своему церебицъ рожь, всякой свою, но видятъ, что самыя лучшія полосы такъ очищены, оглажены, какъ Сидорова коза; одни только стебельки торчатъ — ходятъ они по остриженымъ полосамъ и чувствуютъ, что какъ будто кто ихъ за лытки пощипываетъ, оглядываютъ все рачительно, дивятся и не могутъ понять, чтобы ето была за причина. Да и правда, кто чево не видалъ, не вдругъ догадается. Подъ конецъ находятъ они серпъ, и ета окаянная находка разршила все ихъ сомнніе. "О! — о! — о! — цервякъ — цервякъ — цервякъ" — кричатъ они благимъ матомъ ударившись бжать отъ него, кому куда ближе, и отбжавъ на такое разстояніе, гд могли быть безопасны, собрались опять вс въ кучку, и уже боле не сомнвались, что виднныя ими на полосахъ чудеса, есть дло этой мерской и ненасытимой гадины. "Ахци — хци ребяци! іонъ ентакъ всю росъ подтоцицъ, и всіо, насе Пошехонья будццъ съ голоду омрецъ; надобецъ робяци, какъ нибудцъ сгубицъ его." Все ето хорошо — сказать згубицъ не мудрено. Да какъ? вотъ въ чемъ дло. Подойти ближе къ червяку всякой труситъ; на видимую бду добровольно лесть никому нехочется. Издали швыряютъ, фуркаютъ въ него всмъ, чмъ ни попало; но лютая гадина ни съ мста, ниже поворохнется, лежитъ себ согнувшись боярскимъ слугою, и ухомъ не ведетъ, только что изъ подлобья выглядываетъ, и нажидаетъ, чтобы подскочилъ къ ней какой нибудь вострякъ поближе. Наконецъ безполезно выбившись совсмъ изъ мочи, придумываютъ они прибгнуть къ своему Догаду, мужу знаками премудрости преукрашенному, которой въ трудныхъ обстоятельствахъ всегда подавалъ имъ благіе и полезные совты. Такъ — "давай, восклицаютъ они вс, позовіомц суды, Догадця, сцо іонъ намъ скажецъ, такъ тому дцлу и быцъ." Вздумано, сказано — сдлано; послали за Догадцмъ, котораго лишь только завидли, и вдругъ бросились къ нему на встртеніе, подхватили подъ руки, и понесли сперва какъ на крыльяхъ; но по мр приближенія къ предмету своего ужаса и горя, они умряли свою запальчивость, такъ что наконецъ приступая на цыпочкахъ, подводятъ его къ червяку, котораго Догадецъ увидвъ, сперва было самъ остолбенлъ, но подумавъ нсколько далъ совтъ такой, чтобы какъ можно имъ стараться, подкравшись къ червяку сонному; (ибо вс не исключая и Догадца думали, что онъ облупивъ столько полосъ изволить почивать) накинуть ему на шею мертвую петлю, и потомъ уже спровадить съ камнемъ въ воду. Вотъ собственныя слова Догадцевы: "Давайц ребяци его прицалимъ и сбуркамъ его въ велико ци насе озеро, а то іонъ не токмо сцо росъ, да и головы наси подтоцыцъ." Толь мудрый и спасительный совтъ принятъ всемъ собраніемъ съ рукоплесканіемъ и радостію. Теперь они дожидаются только вечера, чтобы червякъ заснулъ покрпче, и чтобы напасть на него въ расплохъ, а самимъ между тмъ поисправиться. Уже приближилась и сія желанная минута: ибо червякъ подъ вечеръ въ ушахъ ихъ началъ такъ храпть, какъ сильной втеръ, съ преужаснымъ ревомъ и свистомъ. Такого благопріятнаго времени къ своему намренію они не прозвали; напали на червяка соннаго со всхъ сторонъ, будучи вооружены дреколіемъ и бердышами, и отваливъ ему напередъ порядочно бока, накинули на него глухую петлю. Бичева была занесена; и такъ припрягшись къ ней съ лямками, тащатъ они гадину топить въ озер, которая и не хотя, толикой сил должна была повиноваться. Догадецъ только покрикиваетъ, да погаркиваетъ: о о йіо! разомъ — самому любо — такъ ребяци его приняли дружно — выносятъ какъ на лету — инда ушки смются. Однако червяку что то вздумалось поупрямиться; онъ носомъ своимъ захватился за попавшійся на дорог вересовой кустъ, и такъ крпко въ него впился, что бичева лопнула, а его не могли скрянуть съ мста. Тутъ они, сростивъ бичеву на скору руку и перевязавъ свои лямки, такъ дернули, что онъ съ визгомъ взвился къ верху, и видя свою неминучую въ ярости своей вскочилъ на плеча къ Догацю, и обвившись около шеи, такъ проворно стоцилъ ему съ плечь голову, что никто того и не примтилъ. Но пожертвовать одною головою для спасенія цлаго общества не есть еще велико. Благо лиходй попался въ руки — вотъ это важно! Теперь ужъ онъ не вывернется, какъ бы силенъ и проворенъ ни былъ. Нтъ — нашла коса на камень. Уже чудище на берегу озера. Восхищенные радостію Кадмы торжествуютъ свою побду и одоленіе лютаго дракона: привязываютъ поспшно къ бичев жерновой камень; и забравъ все нужное въ ладію, по общему совту проворнйшіе изъ нихъ отъзжаютъ на средину озера топить гадину. Вотъ ужъ скоро — скоро — ей будетъ кранкенъ — не бось, теперь не станетъ боле ржи точить. Проворы бывшіе въ ладіи, боясь руками дотронуться до червяка, сперва бросили въ воду камень: и какъ сеіи притягательною своею силою началъ манить къ себ товарища, бывшаго съ нимъ на одной привязи, только что на другомъ конц, то послдній, не разсудивъ за благо на зар купаться крпко ухватился носомъ своимъ за край лодки, такъ что ее вдругъ верхъ дномъ поставилъ, и губителей своихъ первыхъ отправилъ жить вмст съ раками. Оставшіеся на берегу, видя все сіе, имли причину радоваться но крайней мр тому, что проклятаго червяка сгубили: "Слава цеби Господци, говорили они крестясь обими руками, сцо не многа потонуло, а то всіо бы насе Посехонья пропало."

ПОСЫЛКА ДВЕНАДЦАТАЯ

Баламъ нынче не годъ: кажется такъ говорится отъ разныхъ особъ и при разныхъ обстоятельствахъ слыхалъ я это до тысячи разъ, да думаю, и ты неменьше. Говоримъ мы вс, что баламъ или лясамъ не мода; однако они изъ употребленія или моды какъ то невыводятся. — Но естьли и самою вещію, имъ любезнымъ нашимъ пришло не лто, то и я въ безполезныхъ приступахъ, и въ Риторскихъ прикрасахъ, словомъ, въ многоглаголаніи, въ немъ же отъ вка не бывало спасенія, терять времени не буду. — Можетъ быть описанію не послднихъ чудесъ въ свт, каковы суть наши Ирои, обладающіе купно и тонкостію ума Архимедова и храбростію неукротимаго Феррага, приличествовалъ бы слогъ боле Азіятскій, нежели Лаконическій; но я описываю не подробно житіе ихъ, а представляю только нкоторыя черты дяній ихъ, а сверхъ того надобно сказать и то, что я живу не въ ихъ вк, и потому долженъ соображаться нравамъ и обычаямъ своего времени [17] . Съ модою ссориться очень не ловко. Эта барыня такъ щекотлива, такъ своенравна, что естьли чуть чуть не по её, то она тотчасъ разгнвается, и въ наказаніе велитъ тебя зауказать пальцами. Надобно иногда и не хотя плясать по ея дудочк. Почему и я въ угожденіе ей не хочу слишкомъ высоко забираться.

17

Еще до насъ сказано:

Si fueris Romae,

Romano vivito more,

Si fueris alibi,

Vivito sicut ibi.

Музой, Лирой, Аполлономъ,

Конемъ Парнасскимъ, Геликономъ — и прочими толь громкими словами пускай владетъ, кто хочетъ. Вс сіи слова суть громки и величественны, и для пламеннаго воображенія прекрасны, необходимы; но намъ он не приличны. Мы не поему, ниже высокопарную сочиніяемъ оду, а просто, безъ прикрасъ побасёночки сплетаемь да мараемъ. — Однако — не полно ли мн съ модами? — Видите! какъ он отводятъ отъ пути надлежащаго. Лучше говоришь о самомъ дл, какъ было. — Случилось однажды какъ то загулять въ Пошехонье двоимъ съ большой дороги коноваламъ. Мужики были рослые и дюжіе, которые, надобно знать, вмсто вывски своего мастерства, обвшаны были кругомъ операторскою своею збруею. И какъ тогда время было обденное, и у Heтрусяги ворота стояли растворены настишъ; то они по дорожному, безъ дальнихъ околичностей, затесавшись къ нему на дворъ, безъ спросу махъ прямо къ нему въ избу, да еще и въ передній уголъ. Отъ усталости начали они отдуваться, встряхиваться и раскладываться по столу и по лавкамъ съ бряцающими ужасными своими инструментами. Хозяину и хозяйк, кои родясь не видывали людей въ такомъ странномъ убор, что-то вздумалось вдругъ изъ избы выскочить въ сни, изъ сней на дворъ, со двора на улицу, да и къ сосдамъ, такъ что съ горяча не вспомнили и о родимыхъ своихъ дтушкахъ. Ребятишки оставшись одни съ гостями ударились было въ слезы, но гости наши отъ сего не оторопли, и ласковостію своею скоро съ ними поладили; однако кром квасу, отъ этихъ домовничихъ ничего достать было не можно. Ибо у хозяйки на етотъ разъ все състное было заперто и припрятано. Постителямъ же, коимъ по выход хозяевъ не трудно было примтить свою ошибку, ломать замки, озарничать и буянничать не разсудилось заблаго: сойти со двора то же не было охоты. Ибо имъ подумалось и то что въ другомъ мст по разнесшемуся о нихъ слуху можетъ быть ихъ и совсмъ на дворъ не пустятъ. И такъ чтожъ имъ осталось длать? — Голодъ не тетка, разбираетъ вплотную, а отъ ребятъ проку нтъ никакого — Спрашиваютъ у нихъ и того и сего, но отвты все отрицательные — какъ ни быть, а видно пришло дожидаться самихъ хозяевъ, и при нихъ доигрывать начатую комедію — между тмъ велли они ребятамъ достать огня, принести подтопки и дровъ; и они нашостк развели такой свтъ, что хоть быка жарь. Надобно сказать, что въ тогдашнее время, какъ пораскажутъ старики, коновалы были не плоше, коли еще не поглаже, ныншнихъ мельниковъ. Они длывали такія чудеса, что и теперь, какъ послышишь объ нихъ, такъ волосъ дыбомъ. — И какъ хозяева возвращаться домой сами не спшили, то гости, чтобы ихъ заманишь поскоре, вотъ что сдлали! они съ ребятами такъ начали играть и шутилъ, что на голосъ ихъ прибжали тотчасъ не только родители, да и сосди, хотя и т и другіе не вдругъ вскочили въ избу, а у окна и дверей хорошенько поприслушались. Мать первая отважилась, а за нею и другіе принахлынули. Много кое чего тутъ было; но подъ конецъ мало помалу все утихло, угомонилось. Коновалы ршились тутъ отобдать, во что бы то ни стало. Но дабы многими вдругъ требованіями слишкомъ не озадачить, просили они у хозяевъ, чтобы они позволили имъ самимъ сваришь себ похлебочку, увряя ихъ, что имъ для сего ничего боле не надобно, опричь одного камня. "Ахъ? оприцъ іодново камня? — и взабыль такъ? говорили удивленные хозяева, это оцнь цудесно! — Ну ужъ какъ бы то ни было, мы вамъ за ето ручаемся, подхватили коновалы, вотъ вамъ правая рука! И ежели вы хотите, то, мы и вамъ откроемъ сію тайну; а вы за, это дайте намъ только воды и камень." Что коновалами сказано, хозяевами сдлано. Домоначальникъ бросился на улицу и притащилъ каменья цлой подолъ; изволь себ выбирать любой. Тогда просители выбравъ одинъ изо всхъ по видимому посочне и помягче, вымыли его чисто начисто, налили въ горшокъ воды и опустивъ благословясь въ него камень, поставили горшокъ на огонь, увряя, что похлебка ихъ тотчасъ поспетъ. Уже вода въ горшк бьетъ блымъ ключемъ, но камень не упрваетъ нимало. Предубжденные въ ихъ пользу хозяева, каждую минуту въ горшокъ посматривали съ наилучшею врою и прихлебывали; но — подъ конецъ стряпуны, коимъ сть хотлось не на шутку, начали выходить изъ терпнія. Они видя, что камень ихъ не упрваетъ, и зная, что ему даже въ Папиновомъ горшк упрть не льзя, приписывали всю вину сей мшкатности вод, говоря, что етому пособить иначе не можно, какъ бросивъ въ горшокъ немножко соли. Солоница тотчасъ была подана; соли положили; но какъ и сія не слишкомъ скоро дйствовала надъ камнемъ, то для смягченія его, почли они за нужное, положишь туда нсколько коровьяго масла и сметаны. Хозяева желавшіе нетерпливо видть окончаніе сего новомоднаго молодецкаго стряпанья, ради были дать все, чего бы они ни спросили, и такъ были къ нимъ ласковы, какъ тёща къ молодому зятю. Повара пользуясь минутами сего изступленія, достали еще яицъ, ветчиннаго сальца, крупъ и муки для притирки, всего столько, сколько имъ было надобно; ребята же по приказу ихъ сбгали въ огородъ принесли капусты, луку и другой зелени, что все бывъ положено въ горшокъ гораздо скоре поспло, нежели камень. Тогда попробовавъ — они сказали: "Теперь варить полно — упрло хорошо — пора садиться обдать." Горшокъ съ огня сняли и поставили на столъ — тутъ имъ подали хлба, и они накушались съ голодухи такъ, что любо дорого. Камень служилъ имъ вмсто изряднаго каплуна, и какъ все еще онъ былъ нсколько жестковатъ, то они до его почти и недотрогивались. Хозяева для любопытства присвъ съ ними къ горшку, насилу отъ него отстали. Такъ имъ сладко показалось! Гости посл хлба, соли, поблагодаривъ ихъ, какъ водится учестныхъ людей, за угощеніе, сказали имъ, что бы они обвертвъ вареной въ похлебк камень въ чистенькое полотенцо берегли до случая, открывая имъ за тайну и слдовательно шепча на ухо, хотя постороннихъ тутъ и никого не было, что если не когда вздумается имъ покушать такой доброй похлебки, то стоитъ только этотъ камень безъ всякихъ хлопотъ и снадобья въ простой вод поваришь, давъ ей прокипть хорошенько. И поелику первая показалась имъ очень вкусна, то они не успвъ дорогихъ гостей проводить за порогъ, тотчасъ бросились разсказывать о семъ чуд своимъ сосдамъ, которые сбжавшись и отвдавъ похлебки не могли надивишься и нахлбаться ее досыта; ибо ее застали уже на донышк. Слухъ о семъ чудесномъ стряпань разнесся въ мигъ по всему Пошехонью, гд нсколько мсяцовъ сряду все о томъ только и разговаривали. И какъ никому не пришло въ голову принять во уваженіе соль, масло, яицы и проч., то вс единодушно утвердились въ томъ, что тутъ неотмнно должно быть что нибудь чрезъестественное и превышающее догадку человческую.

П. П. Ето не лучше того, какъ разсказываютъ про одного унтеръ-офицера, стоявшаго гд-то въ большомъ дом на караул, которому тамошній поваръ, чтобы отвадить его отъ кухни и отучишь отъ нкоторыхъ повадокъ, въ пирог скормилъ его же лосинную парадную перчатку. И чтобы сего усерднаго постителя кухни, посл уврить, съ чемъ былъ пирогъ тотъ, не усовстился показать ему при глазахъ всхъ служивыхъ и своей куханной братіи, одинъ только отъ перчатки пальчикъ, сказывая что все прочее ушло въ начинку.

ПОСЫЛКА ТРИНАДЦАТАЯ,

Да будетъ теперь позволено толь славныхъ Ироевъ, каковы суть наши, пустить погулять по блу свту. Съ ихъ достоинствами сидть все дома очень стыдное дло, а особливо, когда есть еще имъ и хорошій случай показать себя въ людяхъ. Опять когда, поди жди же его, да когда то еще дождешься, либо будетъ, либо и нтъ. Синица въ рукахъ лучше соловья съ лс. Но я долженъ сказать, какой именно случай представился драгоцннымъ нашимъ бисерамъ блеснуть по блу свшу. Изволите видть — вотъ что! — изъ Военной Коллегіи къ Пошехонскому Воевод насланъ указъ, повелвающій ему какъ можно скоре набрать подъ извстную мрку нсколько молодцовъ, считая съ двухъ сотъ пятидесяти душъ по одной, и выстригши поплотне имъ лаверже отправить въ чемъ кто есть, въ Москву; гд для нихъ все будетъ готовое и единообразное. Чегожъ лучше искать этой оказіи? — Хотя пресловутое Пошехонье тогда душами и очень было не скудно; однако они не могли не представить себ, что при таковомъ разчисленіи въ число избранныхъ могутъ попасть не многіе. И такъ они отчаяваясь, еще прежде выбора, какъ только имъ указъ объявили и растолковали, по всмъ домамъ и улицамъ подняли такой стонъ да вой, какъ словно волки въ зимнее время умирающіе съ голоду — Но разсудите пожалуйте, не ужели вс они были безнадежны? — Не ужели всмъ надлежало погрузиться въ отчаяніе? — Изъ десятка тысячь полныхъ душъ, (ибо толикое оныхъ число состояло тогда въ Пошехонь по послдней переписи) ежели съ двухъ сотъ пятидесяти взять и по одной, то наврно сорокъ человкъ будутъ столько счастливы, что не платя прогоновъ, на казенныхъ подводахъ и барыша еще съ провожатыми въ Москву матушку прокатаются, и всего даромъ насмотрятся. Такъ — ето все сущая и истинная правда; да дло вотъ въ чемъ? Какъ ты угадаешь прежде времени на кого падетъ жеребій? — Вишь это не жареное, не пахнетъ. Хорошо, кому Воевода съ руки, то есть: кто забжалъ къ нему поране съ задняго крыльца, такъ тотъ таки можетъ быть понадежне, и съ подушкой мене думаетъ — а другой и всемъ бы кажется взялъ, да — безъ вины скажутъ виноватъ — поди же судись, да толкуй посл. Таково-то безъ заступы и безъ дядюшекъ! — видно уже такъ и быть — не нами свтъ начался, не нами и скончается. — Я говорю, человкъ сороковину съ барышкомъ подхватили, скрутили какъ надобно. Кто попалъ въ число сіе, тотъ правъ; а другіе поди оставайся, да горюй дома сидя, пожалуй припвай себ залётныихъ малыхъ пташечекъ, кукушечекъ, подъ окошичкомъ сидючи, на чужихъ родныхъ глядючи, а своихъ вспоминаючи. Новоизбранные Марсы, будто ясные соколы, взвились и полетли на ямскихъ съ колокольчиками въ Москву блокаменну, служить врой, правдою самому Царю: въ Пошехонь ихъ только и видли. Такимъ образомъ дучи они прибыли въ Москву славную, пути не видаючи. На другой день прибытія ихъ въ столицу, они вс съ ногъ до головы осмотрны, никакой худобы въ нихъ не примчено; и потому они въ дйствительную службу безъ замедленія приняты. Снарядили добрыхъ молодцовъ пощогольски, обучили искуству воинскому; и ежели бы теперь посмотрть ни нихъ, то право такіе молодцы, хоть куды возьми. Уже многіе изъ нихъ занимаютъ посты, да и весьма важные; и служа всею врою и правдою они славно прославились. Оставляя прочихъ для примру, я упомяну здсь только объ одномъ изъ нихъ по прозванію Толстолобовъ. Однажды пришла ему очередь постоять съ ружьемъ для забавы часиковъ полдесятокъ на часахъ у главнаго своего штаба N. во внутреннихъ покояхъ. Толстолобовъ нашъ, хоть и самъ разумлъ воинскую регулу, однако для предосторожности его и повторенія, капралъ еще до разводу на квартир такъ крпко надулъ ему въ уши, что онъ чуть не оглохъ, нижеслдующее: 1) "чтобы никакого шуму и стуку въ той комнат, гд онъ стоять будетъ, не было; 2) чтобы никого изъ постороннихъ и незнакомыхъ не пускать безъ особливаго на то приказу; и 3) въ случа чьего нибудь сопротивленія или ослушанія поступать съ таковымъ въ силу воинской регулы, то есть: безъ всякой пощады дуть прикладомъ, во что ни попало." Толстолобова привели и поставили съ четвертаго по полудни до смны. Приказъ и лозунгъ ему отдали, что все по острот своей онъ такъ перехватилъ, какъ будто огонь пожралъ. Но не усплъ онъ, такъ сказать, хорошенько установиться, какъ слышитъ нкоторый смшанный шумъ, похожій на стукъ древоточнаго червячка. Настораживаетъ уши и въ ту и въ другую сторону, поглядываетъ туда и сюда, глазами ничего не видитъ, а слухъ не обманываетъ; и чмъ тише, тмъ слышне, чемъ дал, тмъ громче. И такъ, думаетъ себ, это худой червякъ. Ибо (по причин глубокой окрестъ тишины и пустогладкихъ въ томъ поко стнъ) гулъ такъ отдавался, какъ будто кузнецъ молотомъ по наковальн бьетъ. Наконецъ прислушавшись хорошенько подходитъ онъ къ тому мсту, откуда стукъ происходитъ — останавливается, и какое же ужасное привидніе представляется глазамъ его! вполтора раза выше его ростомъ, головища какъ артельной котелъ, ротикъ маленькой и тотъ во лбу, поетъ кукушкой; глаза длинные, остроконечные, ходятъ кругомъ, а шрешій другихъ по меньше такъ и бгаетъ; лицо какъ скобелью вытесано, гладкое, круглое, блое инда лоснетъ, и вокругъ его все черненькія меточки; рукъ совсемъ не видать, на голов малахай кажется мдной; кафтанъ деревянной, не подпоясанъ, а не распахивается; ногъ нтъ, а стоитъ прямо, я же прибавлю: и ходитъ, подлинно это нчто не простое! Столько отличительныхъ признаковъ нашедши часовой нашъ въ семъ призрак, не узналъ кореннаго своего имени, отъ коего онъ происходитъ. Ибо это были существительные часы, хотя они и сами, какъ Митрофанушкина дверь, къ стн приставлены были. Подошедъ ближе къ сему чудовищу, хотлъ было его окликнуть; но на ту пору языкъ у него какъ словно примерзъ, а въ горл будто нарочно сдлался такой засадъ, что не могъ промолвить ни слова: однако мало по малу онъ ободрился — и по сил данной ему инструкціи велитъ перестать стучать мнимому своему чертополоху: "цисе, гой перстань я цебя баю, подзи вонъ, а не то знашъ, вотъ ецимъ (показывая на ружье) да смерци устосаю. " Но нтъ — заведенная махина словъ не слушается; а герой почитая ее нкимъ одушевленнымъ вооружаетя противу её всею силою и храбростію своею. Наконецъ вышедши уже изъ терпнія, хлопъ изо всей мочи; что называется не въ бровь, а прямо въ глазъ, прикладомъ — и еще разъ, давай покачивать и по голов, и по бокамъ, и спереди и сзади; словомъ онъ воинствовалъ до тхъ поръ, пока не натшился досыта. Ибо не только мужественно низложилъ силу вражію, но и раздробилъ въ мелкіе дребезги, чтобы духъ не пахъ. Одержавъ толь знатную побду, и запыхаясь отъ усталости говоритъ онъ глядя яростными очами на поверженный и разгромленный трупъ: "много ли васъ асцо есь етакихъ, выхоци, всхъ подавай суды — о-го! я васъ приберу къ рукамъ — ато вишъ іони — это сцо? (продолжаетъ Ираклъ увидвъ себя нечаянно и въ первой разъ отъ роду въ зеркал) ты сцо за чел — экъ! процъ цуцела — пугало огородное — (такъ Нарцисъ нашъ славно себя отчестилъ), а сцо подразнись — я ци дцьявола — о! такъ ты асцо сталъ со мной — я ушъ одново ваша брата проуцылъ, ажно и цбе тавожа хоцется — подразнись, ой спохватисса — видно баяньемъ съ тобой по добру не раздзлацьса." По сихъ словахъ бацъ со всего размаху по зеркалу; гласъ огромныя серенады раздался по всему дому. Полковникъ легшій отдохнуть, вскочилъ безъ памяти — не сметъ выдти въ переднюю — такъ раскудахталось ретивое чадо Алкменино! все побдилъ, все преодоллъ — торжествуетъ и не можетъ самъ надивиться своей храбрости. Размышляетъ о достойномъ за подвигъ свой воздаянія; неувядаемые лавры почестей ему мерещутся, какъ на яву. Но пожалуйте — что-то побдитель нашъ станетъ теперь поговаривать? Народу набжало полны хоромы — раба Божія скрутили при всей его храбрости. Не запоетъ ли онъ самъ теперь кукушкою? въ военномъ быту знаковъ отличія за подобное геройство не занимать; они готовы и ожидаютъ только спины его, чтобы достойно увнчать ее. Ибо полковникъ, за толь храбрые подвиги, усердіе къ служб и неустрашимость для примру другимъ, приказалъ съ прописаніемъ его заслугъ, влпить ему предъ фрунтомъ хорошій памятникъ въ спину.

ПОСЫЛКА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Да — не забыть бы теб сказать, какъ чудоди наши ходили на славную ярмонку, не такъ далече отъ Пошехонья, въ Пугніево, [18] и что съ ними въ семъ путешествіи приключилося. — Изволишь — они собрались хорошею ватагою, запасшись въ дорогу хлбомъ, солью, а для покупки разныхъ галантерейныхъ вещей алтынами, и вооружась свойскими рогатинами, выступили въ путь дороженьку благополучно, радошно. Но забывши дома бездлицу, сирчь справиться со зрячею Пасхаліею, они къ ярмонк не множко не утрафили, и пришли въ Пугніево на третій день посл оныя; однако такъ рано, что тамъ посл праздника вс еще спали безъ просыпу. На досугахъ разгуливая по Пугніеву, и разсматривая все съ примчаніемъ, увидли вс они вдругъ на кровл помщика нчто весьма странное, и себ дюже не по сердцу, а именно въ подобіе человка, съ метлой, съ веревками, и еще Богъ знаетъ съ чмъ, такого чернаго, страшнаго, что съ перваго взгляду поздравили они видніе сіе Нечистымъ д. Да и дльно; ибо чудище сіе дйствительно было все перепачкано въ саж. При таковомъ необычномъ явленіи, нкоторые изъ братіи разсудили было навострить лыжи подале; но другіе посмле и поразумне, ихъ отъ сего отговорили, представляя, что всякую нечисть можно прогнать кресшомъ и молитвою. И такъ кое какъ вс установившись на одномъ мст, отъ глубины души принялись креститься и творить молитву; отъ чего Нечистаго на труб стало такъ корчить, іожить и коробить, что и глядть было ужасно. Всякой благоразумной читатель и безъ моего напоминанія видитъ, что это былъ трубочистъ, отправлявшій обыкновенную свою должность; Но проидоши наши сочтя трубочиста Нечистымъ д. почли работу его слдствіемъ духовнаго своего оружія — пріосанились, ободрились, а особливо, когда сей нечистой отъ нихъ въ трубу спрятался. Они видя сіе, стали балансировать другъ съ другомъ отъ радости, торжествуя и духомъ и тломъ надъ врагомъ рода человческаго свою побду. "Смотрицко, робяци! узо пряцыцьса — а га! да небось — отъ насъ неупрыгніось — пойдціомц робяци воровй въ хоромы, сцопъ окаянной надъ намъ, не смялся, кричали они изо всего горла, размахивая рогатинами: не бось мы укорощаемъ животъ ему — и избавимъ енцихъ бдныихъ (разумя жителей Пугніевскихъ) отъ такой ужести." Сказамъ сіе полетли они какъ ястребы за голубемъ, подступили, атаковали со всхъ сторонъ домъ помщичій. Теперь уйти нечистому не куда. Стучатся въ ставни безъ милосердія, напираютъ въ ворота всею грудью, калитку высадили — ворвались на дворъ — приступаютъ къ снямъ — дверь выломили — прихожую взяли штурмомъ, все стало отверсто — всемъ овладли — ступай куда хочешь — по покоямъ словно лютые зври, суются по всмъ угламъ, бьютъ, ломаютъ, швыряютъ, кричатъ, словомъ, воюютъ такъ, какъ будто какой городъ взяли. Кратко сказать они вооруженіемъ и ухватками своими всхъ въ дом столько переполохали, что никто не смлъ головы приподнять, а всякъ пряталъ свою отъ свту по дале. Ибо вс незваныхъ прогонителей бса, почли съ просонья не иначе, какъ забредшими съ большой дороги промышленниками, или такими выходящими съ того свта, каковымъ они вообразили себ трубочиста, то есть ихъ почли дьяволами. Наконецъ Пронюхинъ, парень великой проворъ и смльчакъ, первой осачилъ нечистаго д. въ кухн, которой какъ скоро его завидлъ, притворился, будто въ труб обметаетъ сажу. Однако Пронюхинъ симъ обмануть себя не далъ, и при всмъ лукавств лукаваго зналъ, что ему длать. Онъ не говоря ни слова, схватилъ домоваго за ногу, и въ попыхахъ скликалъ къ себ какъ птухъ куръ своихъ товарищей: "Сцса — сц — са робяци! я осацылъ!" Но прежде нежели друзья его подоспли къ нему на помощь, нечистой д. усплъ его ядромъ своимъ осачить такъ славно по боку, что онъ только крякнулъ и ни живъ, ни мертвъ такъ и растянулся. Не смотря на сіе, подскакиваетъ къ нему Силацонъ, размахиваетъ руками, чтобъ его охапить и стащить живаго всмъ на показъ; но трубочисту удалось такъ наелектризовать щоки и скулы Силацоновы, что онъ отъ чрезмрнаго въ глазахъ блистанія, свту Божьяго не взвидлъ. Ему казалось, что на тотъ разъ вся Вселенная объялась пламенемъ. За сими пробовали было потормошить его и еще нкоторые поудале и посмле; но нечистой д. остервенившись и скрежеща зубами умлъ ото всхъ отбояриться безъ дальнаго себ вреда, не оставивъ самъ ни одного человка безъ клейма своего. Иному отпечаталъ онъ на лиц чертовскую свою лапу, другому расквасилъ носъ, третьему расчесалъ лобъ, четвертому подрисовалъ глаза и брови, всхъ какъ быть надобно подрумянилъ, чемъ ни попало. Но когда ратоборцы наши принялись за свои добрыя рогатины, то онъ позапорошилъ имъ глаза сажею сгребая и кидая ее обими руками, которой ему не занимать стало, за благоразсудилъ оборотиться вдьмою и убраться въ трубу повыше, что къ удивленію всхъ предстоящихъ такъ проворно сдлалъ, что опричь столбомъ ходящей сажи въ кухн, вдругъ ничего стало не видно. Етакой проклятой оборотень! — Между тмъ Господинъ дому имлъ время придти въ себя, и узнавъ все достоврно, прогонителямъ крпостнаго своего бса, за толикое ихъ усердіе, вздумалъ прибавить на закуску нещитая того, что они получили отъ трубочиста, и въ знакъ должныя своей благодарности веллъ ихъ проводить со двора своего, какъ возможно лучше, не жаля ни рукъ, ни колья. Во исполненіе сего господскаго приказа, одержимые Нечистымъ духомъ, исцлителей своихъ такъ изрядно на растаньяхъ укачали, уподчивали, что сіи не вспомнили, за чмъ пришли, и поворотили изъ Пугніева назадъ во всю прыть — откуда взялись ноги? — На добромъ рысак успвать за ними было въ пору. Имъ казалось, что все за ними гонятся. О закупк товаровъ и о ярмонк тутъ ни слова. Но отбжавъ етакъ верстъ пятокъ, высуня языкъ, они осмлились оглянуться, и видя себя вн опасности, рыси своей поубавили; уговорились или лучше сказать, принудились идти легче, съ роздыхомъ. Но поелику каждой изъ нихъ наровилъ, чтобы не остаться назади, а быть въ передней шеренг, или по крайней мр въ середней, ради всякаго случая, а имянно, чтобы не попасть первому въ когти; то и посл условія сего шествіе ихъ мало чемъ разнилось отъ прежняго. Однако они начали тутъ побахоривать, и о чемъ же? — все объ одномъ своемъ нечистомъ, котораго они въ тотъ день сподобились видть своими глазами, осязать своими руками, и обратно. "Тото дзиво ребяци! у насъ въ Посехонь, раздобаривали они, домовой ходицъ толко по ноцамъ до пуновъ, да и то невицимкой, а тутъ окаянной поосерецъ бла дня, и люцй не полохоитца. — Да мышъ ево цосно отпотцывали." Много и премного они кое чево о семъ разсуждали. Они о семъ толковали разно. Иной бахвалился своею храбростію и смльствомъ; другой съ простоты говорилъ о передряг, какую себ отъ Нечистаго и имъ одержимыхъ видлъ: третій изъявлялъ сожалніе свое о бдныхъ Пугніевцахъ; но вс единодушно закаявались ходить впредь на ярмонку, ни за другимъ чемъ въ Пугніево. Такъ-они и вспомнили, за чемъ ходили, да ужъ поздо — не ворочаться стало — многія довольныя причины ихъ отъ сего удерживали; но одно дльцо, котораго я не скажу, было всхъ причинъ причинне. Если они и остановливались на возвратномъ пути своемъ, то весьма мало, и для причинъ самыхъ важныхъ и переговоровъ необходимйшихъ. Но бшеные Свтовидовы кони не длали имъ компаніи для подобныхъ ихнымъ нуждъ и побасокъ. Они безъ разсужденія повиновались вождю своему, и уже весьма не далеко были отъ предловъ раздляющихъ день отъ вечера, какъ наши Галантомы завидли съ горы сельцо Закуряево. Радость ихъ была при семъ видніи неописанна. Ибо сельцо сіе по близости своей къ ихъ родин, а особливо по имвшейся въ немъ винной продаж, имъ было такъ знакомо, какъ свое Посехонье. И такъ напрягши послднія свои силы, они принялись въ полтора полотнища кроить шаги свои, удвоили скорость движенія мышцъ, бжали заскаля лбы и выпуча глаза, и за то правду сказать въ Закуряево поспли прежде, нежели оные свтловолосаго бога возницы кони во свои стойла. Здсь ршились они взять себ покой до утрія, и отъ сугубаго перелому, то есть: какъ нравственнаго, такъ и физическаго хорошенько полчиться Закуряевскимъ зеленымъ бальзамомъ. Почему и привалили они прямо къ казенной аптек, украшенной изъвн еловыми лапками- И какъ имъ въ этотъ день умыться и вытереться было недосужно, то они въ Закуряев по деревенскому быту представили собою маскерадъ довольно веселой. Однако имъ самимъ было не до того — сложились въ складчину — тяпнули по доброй чарк, клюнули по другой, давай еще по третьей — только подноси, да не обноси — вс стали живе, бодре — боль въ костяхъ какъ рукой сняло, сердце ныть перестало — духъ храбрости оживотворился. Словомъ, все пошло другое. Но какъ въ семь не безъ урода; то и между ими замшался одинъ фалалей именемъ Микха, которой ни пилъ съ ними, ни тшился, а только изъ подлобья на куликавшихъ товарищей поглядывалъ. Надобно вдать, что етотъ Микха былъ парень молодой, дюжой, зажиточнаго отца сынъ и въ вин еще неискусившійся. Товарищи его долго просили, подчивали, уговаривали, ублажали, но безъ успха. Покуда хмлинушка не разъигралась путемъ въ головушкахъ ихъ, онъ все кое какъ отказывался; отнкивался, отговаривался. Но убдительнйшіе ихъ доводы принудили его выпить для удовольствія и за здравіе кампаніи сперва сладенькаго медку, потомъ съ пивцомъ, тамъ съ винцомъ, а подъ конецъ и голенькаго простачка — и непивоха нашъ подъ конецъ такъ разохотился что лилъ себ на лобъ все безъ разбору какъ воду, и уже не требуя подчиванья, самъ присусдился къ растворенной плох такъ плотно, что полчаса мсто съ нею полабзившись, такъ одурлъ, словно блены обълся — ахъ, батюшки свты! какихъ, какихъ шутокъ онъ тогда не выкидывалъ! — ужъ тото прямо было чего и послушать и поглядть. Какими, какими не воспвалъ онъ голосами! — кричалъ благимъ матомъ, хриплъ, стоналъ, мычалъ, ворчалъ — кривлялся, билъ, ломалъ, бросалъ, топталъ — или попросту плясалъ, писалъ М. отбивалъ головою часы объ стну, считалъ носомъ половницы, руками же при всемъ безпамятств дйствовалъ такъ исправно и мтко, что разв рдкому изъ земляковъ его не досталось по доброму отпечатку отъ оныхъ, а иной и гораздо довольно схватилъ себ отъ нево тепленькихъ. Словомъ, онъ колобродилъ, блажилъ и куралесилъ до тхъ поръ, покуда была мочь, и въ сіе малое время оказалъ столько мужества и проворства, что подчивальщики его ужъ сами не ради были своимъ затямъ, а его храбрости. Весьма вроятно что онъ съ подобными шутками провозился бы еще доле, если бы силы его не отреклись во все служить ему. Съ нимъ случилось то, что по пословиц бурк причиняютъ крутыя горки. Подобно сей рьяной лошадк споткнулся и палъ нашъ доброй молодецъ. Какое вдругъ неожиданное зрлище! поглядите пожалуйте — се онъ лежитъ распростертъ яко древо, но не древо — зврь? не зврь — кому же уподобить его? безгласенъ, безчувственъ, недвижимъ. И судя по его виду, безъ сомннія былъ бы положенъ подъ святые, еслибы нкія дйствія природы, старающейся переработать его ошибку, не подавали еще знаку о его жизности — за обморокомъ его скоро послдовавшіе ики воздымали грудь его, какъ добрыя дрожжи опару, или лучше, какъ раздувальный мхъ легкій пепелъ. Невинные и принужденные свидтели его пированія, испужавшись такой казни, спрятались совсмъ подъ лобъ. Нжныя розы, процвтавшія на щекахъ будто обдало варомъ — блдность покрыла все лицо — губы запеклись какъ Вестфальской окорокъ. Вотъ каковъ нашъ теперь Микха! — любезная юность! блюди красоту свою и цломудріе — ето еще незрлые и не вс плоды піянства; они чмъ спле, тмъ ядовите. Ты видишь, сколь опасно дружество съ развращенными, и сколь блиско въ бесд ихъ искушеніе, пагуба! — сказалъ бы я и еще кое что, но длать поученіе другимъ и безъ меня есть кому. Естьли я обратился къ теб, то единственно по любви моей. Наслаждайся ты въ непорочномъ и сладчайшемъ веселіи драгоцнностію лтъ своихъ; а я примусь опять за стариковъ своихъ, сирчь, за товарищей Микехиныхъ. Они видя съ парнемъ такую притчу долго не знали, чему приписать ее, но видя наконецъ ясно, что въ него вселился нечистой д. и именно, тотъ самой, которой имъ показался въ Пугніев, заключили, что все ето ево окаяннаго пакости. Заключеніе ихъ, судя по дйствіямъ было не такъ то дурно; и чмъ оно вроподобне имъ представлялось, тмъ глаза ихъ становились свтле и боле, а волосы ежове. Я говорю здсь о объявшемъ удальцовъ нашихъ страх: но для чего молчу о ихъ уныніи, стованіи, стуженіи, кои етому пучеглазу кром старшинства ни чмъ не уступали? — Такъ — они обставъ вокругъ Микху, глядятъ на распростертое его тло изступленными глазами, изъявляющими душевное смущеніе и глубокую скорбь ихъ. Долгое время не отверзаютъ они устъ своихъ — стоятъ какъ стопочки, какъ вкопанные, повсивъ свои буйные головушки. Уже внчающійся плющемъ и разъзжающій на львахъ и тиграхъ пухленькой красавчикъ не занимаетъ ихъ боле. Степенная жена, представшая въ черномъ одяніи съ распущенными волосами, обратила на себя все ихъ вниманіе. Тьмы разныхъ думъ и грзъ лзутъ безъ докладу въ столицы ихъ разума: то представляется имъ отчаянный Микхи отецъ, рыдающій о сын своемъ, то мечтается жестокой и неукротимой его нравъ — одна страсть преодолвается другою — питаемая любовь къ парнюх, открылась тутъ всеобщею о немъ жалостію. Сія послдняя какъ ехидна деретъ немидосердо ихъ утробы — вырывающіеся изъ Адамантовыхъ грудей охи, слышны были далеко на улиц — слезы подобно жемчугу катились изъ источниковъ своихъ по ланитамъ умащеннымъ Пугніевскою сажею — какъ быть? Микха часъ отъ часу становится недвижиме, разслабленне, трудне, только и надежды, что храпитъ сердешненькой — не знаютъ, не придумаютъ, какъ пособить своему горю горемыхиному. Уже мрачное отчаяніе начинало изображаться на ихъ лицахъ; уже было хотли Микху напутствовать въ жизнь будущую, какъ вдругъ предстаетъ имъ Ангелъ утшитель, избавитель, въ лиц отставнаго служиваго Смкала, которой хотя съ перваго взгляду увидлъ все дло до полушки; однако примтивъ въ нихъ сильную охоту къ повствованію своей Исторіи, показывалъ имъ, будто ничего не знаетъ, и просилъ ихъ, ничего не утаевая, расказать все дло какъ что было. — Тутъ у всхъ языки засвербли — каждому хотлось показать свое краснорчіе — и какъ безпорядочно они ради чрезмрной печали не изъяснялись; однако Смкала понялъ ихъ изрядно. Когда рчь дошла до вселенія нечистого д. въ Микхк, то онъ почти при каждомъ ихъ слов задумывался, вздрагивалъ отъ ужасу, то пожималъ плечами, то нахмуривался и качалъ головою, оплевывался, бормоталъ нкоторыя таинственныя и невнятныя слова, длалъ разныя рожи, одувался и одувалъ предстоящихъ своимъ дыханіемъ осматривая каждаго съ головы до ногъ — глядлъ въ ставецъ съ водою — крестился на вс стороны; словомъ, онъ показалъ ясно, кто онъ таковъ по своей наук. И когда увидлъ должное себ по знанію своему уваженіе, то для куражу объявилъ имъ, что въ Микху точно вселился нечистой д. и что эта проклять напущена на всхъ ихъ отъ лихихъ людей въ Пугніев; что, если бы де онъ еще минуту укоснилъ своимъ приходомъ, то бы они не то ето увидли — что однако теперь дискать благодаря Бога имъ бояться нечево, и что самый бснующійся не со всмъ безнадеженъ, что хотя де онъ (говоря о себ) и самъ этой наук поученъ по сил, однако есть де у него одна добрая пріятельница старушка, такая могучая, сильная…. что весь адъ трепещетъ ея заклинаній — и что на ея то силу и помощь совтуетъ онъ имъ положиться, а иначе… что бы де и другимъ товоже, да и еще горшаго не досталось. (На ушко тихонько читателю я скажу, что сія толь хвалимая чародйка была Смкалова тёща, однако пусть это будетъ въ скобкахъ). Здсь весь соборъ, кром аптекаря, брякнулся Смкалу въ ноги, прося и моля его о неоставленіи ихъ бдныхъ въ такой крайности; а сей возвыся голосъ, продолжалъ хвалу своей знакомк, изобртая доводы изъ всхъ мстъ топическихъ, даже невозможныхъ, и украшая оные разными фигурами и тропами, а особливо такими, въ коихъ боле говорится, нежели разумть надобно. При чемъ не забывалъ онъ напоминать и объ угрожающей опасности. — Наконецъ видя, что рчью своею довольно пошатнулъ умы слушателей на свою сторону, являлъ онъ себя чувствительнымъ къ ихъ нещастію, часто потиралъ себ глаза изъ жалости, и досадовалъ на разстояніе, какъ оно впрочемъ было нимало, раздлявшее его на ту пору со всею и всего рода человческаго благодтельницею. Тутъ пошли вопросы да распросы о ея жительств, и имъ указанъ былъ третій домъ, шагахъ етакъ въ пятидесяти, насупротивъ той аптеки, гд они закупали лкарство. Похваловщатель побжалъ прежде одинъ къ возлюбленной своей е, яко бы предваришь ее, дабы нечаяннымъ толь многихъ постороннихъ людей приходомъ, не помшать ей въ какихъ нибудь важныхъ упражненіяхъ, не обеспокоить ее безпременно, и тмъ не испортить всего дла; разставаясь же далъ имъ честное слово и врную руку, всми силами своими стараться о ихъ польз, общаясь при томъ возвратишься къ нимъ, какъ возможно скоре. Сколь ни отрывисто было сіе раставаніе; однако онъ усплъ наточить имъ еще не мало лясъ, кои вс были приняты за сущую истинну — бснующагося веллъ онъ хорошенько скрутить пеньковымъ крученымъ свивальникомъ, чтобы хворой не бился; за неимніемъ же пристойныхъ носилокъ, положить его на телегу, тутъ случившуюся, покрыть цновкою, словомъ, быть въ готовности къ маршу по первому отъ него сигналу — по наставленію сего усерднаго посредника, скоро все было изготовлено, сдлано — и страждущимъ состраданіемъ на живот тутъ нсколько поотдало. — Ибо лучи надежды озарили скорбію омраченныя сердца ихъ. — Чрезъ четверть часа возвратился ихъ утшитель, изъявляя губами своими радость о успх своего ходатайства. Онъ имъ объявилъ въ короткихъ словахъ, чтобы они не теряя времени, за нимъ какъ можно скоре слдовали, сказывая, что сердобольная его пріятельница по человколюбію своему помочь имъ рада отъ всего сердца; ежели будетъ только способъ; — но обладающей толикими талантами что есть въ свт невозможнаго? — И такъ, жаждущіе изцленія подхватя телегу на руки шествовали съ крпкимъ упованіемъ за ходатаемъ своимъ къ дому реченныя избавительницы — пришли — ворота стояли не заперты — у коихъ не по заслугамъ своимъ встрчены они самою госпожею дома, коей, по наставленію Смкала, вс въ одинъ темпъ грянули челомъ въ мать сыру землю такъ бойко, что лбами своими чуть подворотни и съ воротами не спрорушали. — При всемъ томъ введены они весьма благосклонно въ аудіенцъ-залу, гд по приказу той же добренькой хозяюшки, обвитаго крутыми пеньковыми пеленами снявъ съ одра положили на столъ, и поставили подъ образа въ передній уголъ. — Пусть онъ немножко тутъ полежитъ, а мы между тмъ посмотримъ другихъ лицъ дйствующихъ. адевна, такъ называлась госпожа дому, пробормотавъ какія-то изъ науки своей слова надъ тломъ, и сдлавъ нсколько преудивительныхъ тлодвиженій обратилась къ предстоящимъ, и просила ихъ честію выдти вонъ и проводить ночь безъ опасенія въ подклтяхъ, сказывая имъ, что они тутъ могутъ до смерти переполохаться, когда она будетъ имть дло съ такимъ ужаснымъ духомъ, каковъ есть вселившійся (здсь назвала она его такимъ именемъ, котораго въ другой разъ ей и самой не выговорить бы); и что де сверьхъ того онъ будучи изгнанъ изъ Микхи можетъ вселиться въ кого нибудь изъ нихъ, и что ей отъ того будетъ только двойная работа. Она такъ хорошо и счастливо описала имъ Нечистаго, и трудность его изжененія, что слушателей ея, еще ничего невидя, подрало по кож — и они въ торопяхъ и наполохавшись вмсто всхъ отвтовъ возили только поклоны, моля ее тихимъ и дрожащимъ голосомъ о помилованіи. О положеніи лицъ ихъ на сей разъ я не говорю уже. Наконецъ со всемъ откланялись — ушли. Восхищенная старушенція пожелавъ имъ доброй ночи и спокойнаго сна всхъ перекстила по своему, обнадеживая, сколь впрочемъ великаго труда ей стоить не будетъ, исцлить со всмъ къ утрію бснующагося — Смкалъ проводилъ ихъ на предреченный ночлегъ, наносилъ и разослалъ имъ соломы для повалки, да правду сказать и не даромъ — онъ впустивъ всхъ въ подклти вмсто молитвы на сонъ грядущимъ, прочиталъ имъ изъ головы свое поученіе, коимъ старался ихъ усовстить или уврить, что для изгнанія и преодоленія Нечистаго нужны неминуемо денежки, а имянно, что для сего потребны разные корешки, порошки, душки, камешки, составы химическіе, инструменты физическіе и проч. и проч. кой де вс вещи продаются великою цною, и что хотя благодтельница его, будучи сама человкъ незажиточной, по скромности и добродушію своему имъ и ни чего о семъ не упоминала; однако де имъ самимъ, какъ честнымъ и благороднымъ людямъ, надобно знать честь и чувствовать цну благодянія — прибавляя, что Богъ никому не даетъ прямо съ небеси хлба, а всякой де отъ своихъ собственныхъ трудовъ иметъ себ прокормленіе; но что прочемъ онъ отдаетъ все сіе на ихъ добрую волю, а только напоминаетъ, чтобы имъ опосл не мучиться совстію, не воздавъ по мр силъ своихъ за толикое себ благодяніе. — Въ продолженіе сея предики слушатели Смкаловы поглядывая одинъ на другаго изъ подлобья, взаимнымъ прищуриваніемъ глазъ и мгновеннымъ повертываніемъ на бокъ головы, давали другъ другу знать, что Смкалъ другъ и Патронъ ихъ говоритъ, какъ самая премудрость. — И такъ они тотчасъ скинулись безъ щоту — изъ благодарности — за свое собственное избавленіе, и чрезъ сего своего посредника били челомъ бабушк адевн чуть ни цлою шапицею ходячей разной монеты. Тутъ Смкалъ оставилъ ихъ со знаками искреннйшаго дружества, зачуралъ и приперъ такимъ замкомъ, котораго не беретъ самая разрывъ трава; а самъ, яко учавствователь въ толь важномъ дл, спшилъ на помочь своей великой Мейстерин, которая увидвъ его съ такою ношею ахнула, обмерла отъ удивленія, и забывъ на ту пору важность предлежащаго себ подвига, и дряхлость лтъ своихъ, чуть не пошла выкидывать ногами, яко Иродіа виномъ упившаяся. Подмастерье ее высыпавъ изъ шапки на столъ знаки одержанной имъ благодарности, и раскладывая оные мрными кучками былъ въ неменьшемъ ея восторг — и шикъ будучи наедин, безъ свидтелей, они по наук своей вступили въ разныя между собою совщанія; какъ Микха, у котораго внутри пылала Гекла, попросилъ испить, и тмъ прервалъ ихъ разглагольствіе — и они опасаясь, чтобы паціентъ ихъ прежде операціи не исцлился сномъ, тотчасъ къ нему подбжали, и затушивъ огонь принялись валять его и покачивать, крича ужасающимъ голосомъ, и тлодвиженіями своими давая знать, якобы все борятся съ невидимою силою вражіею — короче сказать, они такъ хорошо нищекотали ему бока, брюховину и спину, что онъ пришелъ въ чувство, и отъ бса избавился нсколькими часами ране, нежели какъ бы быть надлежало. И когда дурь изъ головы у него гораздо повышла, то Смкалъ принялъ трудъ возвстить молодымъ своимъ, опочивающимъ въ подклтяхъ, что Нечистой изъ бднаго парня ихъ вытуренъ, да и добрымъ мастерствомъ, что больной де теперь въ совершенномъ разум, и хотя еще отъ надсады немножко поохиваетъ, однако де все ето ужъ ничево и пройдетъ весьма скоро:- посл сего онъ представилъ ихъ самой адевн, которая въ т минуты въ послдній разъ окачивала съ песта Микху для совершеннаго его очищенія отъ духа нечести; и молодые наши видя бсновавшагося въ навечеріи уже сидяща, несвязанна, разговаривающа, какъ быть надобно, словомъ, почти совсмъ здрава, обомлли отъ радости, и не совтуясь много съ черезами своими, старались ей изъявить кой лично свою благодарность. Бабушка имла мягкое сердце, была жалостлива и ко всмъ бднымъ милостива; и потому просить себя долго не заставила. Тутъ подходятъ они вс къ Микх для поздравленія, оглядываютъ его кругомъ, съ ногъ до головы, распрашиваютъ его о томъ, о семъ — какъ онъ проводилъ ночь, что чувствовалъ при выход дцьявола, помнитъ ли, какъ онъ его вчера мучилъ и проч. на что Микха имъ отвтствовалъ кратко, что етакой ужести родясь не видывалъ, и что съ сихъ поръ закажетъ другу и ворогу ходить, за чемъ бы то ни было, въ Пугніево. — Голосъ, съ какимъ онъ произнесъ сіи послднія слова, всхъ словно кипяткомъ обдалъ. Но усердный Смкалъ взялся избавить ихъ отъ сего страха, и Микху совсмъ поставить на ноги, предлагая имъ, чтобы они дали ему по одной только гривн, а ужъ онъ де знаетъ, что длать дале — вдругъ сложились, денежки вручили, и Смкалъ стремглавъ бросился въ аптеку за лкарствомъ — минутъ черезъ десять явился онъ опять предъ собраніе, и съ чемъ же? съ двумя превеликими графинами живой воды! Микх для подкрпленія силъ задалъ онъ первому хорошій пріемъ, а потомъ и другимъ по очереди, не забывая себя и любимой своей тетушки. За первымъ пріемомъ оглушилъ онъ всхъ другихъ. Пошли дружескіе разговоры да раздабары — бесда становилась часъ отъ часу живе и веселе — Микха къ обду совсмъ исправился, или лучше, наклюкался какъ красная клюковка — около полудни они изъ Закуряева выступили въ путь, такъ довольны и вс радошны, что и гайки нема, и на третій день къ вечеру прибыли восвояси преблагополучно. Жены, сестры и ребятишки, наказывавшія имъ купить себ и тово и сево, и потому ожидавшія возвращенія ихъ съ крайнею нетерпливостію, выбжали встрчать ихъ за версту, бросались къ нимъ на шеи, цловали, миловали; но за вс свои ласки, вмсто чаемыхъ гостинцовъ и обновокъ себ, должны были удовольствоваться единымъ повствованіемъ заломныхъ подвиговъ, подъятыхъ ими въ семъ преславномъ путешествіи.

18

Нын мсто сіе конечно переименовано; ибо его въ новйшихъ Географіяхъ не видно.

ПОСЫЛКА ПЯТНАДЦАТАЯ

Кто какъ другой, а у меня обычай такой: коли взялся за гужъ, не говори, что не дюжъ. Пусть кто считаетъ, какъ хочетъ; а я свое дло знаю — кому не любо не слушай, а намъ не мешай. — Во время возвратнаго путешествія изъ Пугніева, бредовыя сандаліи нашихъ петиметровъ такъ сильно проголодались, что надобно было неотмнно или заткнуть имъ разинутую пасть, чтобъ он еще сколько нибудь послужили, или ужъ со всемъ бросить. И послднее сказуемое было гораздо сходне. Ибо первое, въ дорог досугъ ли за етакою бездлицею валандаться, а второе, гд ты возмешь вс къ тому принадлежности, какъ то костыли, колодки, лыки и проч. — Я говорю о томъ, что прошлецы всесвтные, пробираясь домой наутіокъ, парадныя свои лапотки такъ славно отшляндали, что ноги обливаясь красными слезами просили себ обновки. Товаромъ етимъ хотя и не было тогда такого порядочнаго торгу, какъ нын; однако сыскать его и особливо съ наличными — и еще такимъ проидошамъ, какъ наши, нечего не стоило. Знали добрые молодцы, что товаръ сей по необходимости своей, хотя не такъ въ знатномъ количеств, важивался во всякомъ дом. И такъ имъ и снилось и видлось, какъ бы только поскоре добраться до станціи — наконецъ уже къ вечеру, кое какъ впробось приволоклись они до селенія, безъ дальнаго разбору стали на ночлегъ, и отдохнувъ нсколько, чтобы было чемъ дома побахвалить, спрашивали у хозяина самаго лучшаго лапотнаго мастера. Къ счастію ихъ, хозяинъ сей былъ знатокъ, мастеръ, какого они съ толикимъ домогательствомъ искали. Гостепріимецъ о талант своемъ не утаилъ отъ гостей ничего, а объявилъ все, что надобно; и коли правду сказать, то онъ доказалъ на самомъ дл, что ихъ не обманывалъ. Ибо когда путешественники пожелали видть опытъ его искуства, то онъ для удовлетворенія любопытства ихъ вмигъ сбжавъ на подволоку, притащилъ оттуда до нсколька пудовъ своей работы, всякихъ — рдкихъ и частыхъ, большихъ и малыхъ, и бредовыхъ, и липовыхъ и берестяныхъ, простыхъ и съ подковыркою, безъ ушковъ и съ оборками — изволь всякъ выбирать себ любыя — между тмъ мастера тово жена стараясь соблюсти долгъ гостепріимства, по сил своей принесла для гостей цлое беремя чистенькихъ партяночекъ. — Увидвъ вдругъ предъ глазами и почти не ожидая такое сокровище захожіе обомлли отъ радости, и на оное бросились съ такимъ устремленіемъ, какъ будто бы имъ все есто было кинуто на драку. Бросились, повторяю, начали — почали — хватать, подергивать, рвать, толкаться, пихаться, что только гляди, да усовъ береги — и хозяинъ уже не зналъ, какъ ихъ успокоить, и привести въ чувство, боясь, чтобы дло не дошло до худова. Однако наконецъ арясиной, доставшейся ему посл дяди Герасима, ихъ поумялъ, образумилъ, усовстилъ. Тогда онъ веллъ имъ брать, смотрть, выбирать, примривать, порядочно, легонько, безъ запальчивости не торопясь. Ребята были послухмяны; и такъ дло пошло своимъ чередомъ: выбрали, примрили, обулись, не могутъ наглядться на прекрасныя свои ножки, расхаживаютъ взадъ и передъ по палат, выфинтываютъ на похвальбу другъ передъ другомъ — такъ любо, что инда ушки смются: "вотъ давно бы такъ, Господа, говоритъ имъ хозяинъ; поздравляю васъ съ обновками; дай Богъ вамъ ихъ въ радости сносить, да поскоре ко мн за новыми приходить, а теперь, коли не будетъ вамъ въ трудъ, прошу пораздлаться." Предложеніе сіе было принято весьма благосклонно — разщитались дружески, расплатились честно — об стороны остались предовольны, а наша сверхъ того и безъ заботы. Теперь выглядятъ, хошъ бы куда, ребята. Ротозямъ пожалуй вольно себ пускать всё мимо ушей, и самыя полезнйшія вещи оставлять безъ всякаго замчанія. Въ число звакъ живо врютились бы и націй проидоши, если бы одинъ человкъ изъ компаніи ихъ именемъ Замахино, остроуміемъ и дальновидностію своею не выскребъ пятна сего. Такъ — дйствительно. Между тмъ какъ всякой за себя раздлывался съ хозяиномъ, сей отмннаго ума и проницанія мужъ, старающійся все обращать въ свою пользу, не звалъ вмст съ товарищами своими и пустому. Онъ замтилъ, что цна лаптей пропорціональна величин ихъ, то есть: чмъ больше лапти, тмъ и цна имъ больше, а чмъ меньше, тмъ меньше. Однако, чтобы не прошибиться въ своей спекулаціи, онъ при отход просилъ у самаго мастера на примчанія свои изъясненія, которой отвтами своими совершенно подтвердилъ его мнніе. И чтожъ бы, вы думаете, сдлалъ нашъ Замахинъ? Не такъ то скоро догадаешся — все сіе смотавъ себ хорошенько на усъ, онъ сдлалъ въ премудрой голов своей заключеніе такое, что самыя большія лапти будутъ самыя дорогія. И такъ пришедъ домой, не теряя времени принялся за исполненіе своего проекта, и на первой случай, сплетши одну парочку величиною въ свой ростъ, вывезъ на базаръ ее продавать; эта парочка была столь дорога, что никто не могъ не только купить ее, но и даже приторговаться не осмлился. Нкоторые мелкотравчатые купцы, смотря завистливыми глазами на сіе превосходнйшее издліе, говорили ему съ злобною усмшкою, что это не лапти сдланы, а лодки, и что на нихъ можно ловить рыбу, ежелибъ только придлать весла. Но сія мнимая насмшка не только не обескуражила нашего Замахина, но еще подала ему поводъ къ новому и неслыханному дотол предпріятію. Онъ сравнивъ тогда цну лаптей, съ цною лодки, нашелъ, что длать послднія, и особливо съ его искуствомъ, несравненно будетъ прибыточне и славне. И такъ не мшкая боле на базар ршился поворотишь бурку свою ко двору, и сперва сіи лапотки мало дло поправивъ въ фасон, упечь за хорошую цну, а тамъ уже поступать въ искуств своемъ и дале. Какой имла успхъ сія дальновидная предпріимчивость, толковать нечево.