Анелька
Шрифт:
Гайда стоял у забора и тупо смотрел на развалины. Он сказал тихо, словно про себя:
— И ни к чему все это было!
— Что ни к чему? — спросил Шмуль, искоса наблюдавший за ним.
В первое мгновение Гайда как будто смутился, но тотчас овладел собой и ответил спокойно:
— Ни к чему было мужикам идти к пани и соглашаться на три морга.
— Ага! А я думал, вы про это… — Шмуль указал на дом.
Мужик опять насупился.
— Мне какое дело… Я сделал, что мог…
— Знаю, — отозвался Шмуль, глядя ему в глаза. — Знаю, вы сделали все, что могли. Ну, мы оба это знаем, а что толку? В таких делах сам черт не разберется! И все равно
Гайда, не слушая его, махнул рукой и побрел к своей хате.
В это время во двор усадьбы въехал бургомистр из соседнего местечка с пожарным насосом и двумя бочками. Он громко ругал всех мужиков и хвастал, что, если бы не он и его насос, пожар уничтожил бы не только дом, но и все службы, сад, заборы и даже воду в пруду. Затем он разъяснил слушателям, что на крыше дома, вероятно, лежала пакля, прелое сено или еще что-нибудь, и это вместе с действием солнца было причиной пожара.
Все единодушно восхваляли бургомистра, его бдительность и энергию, его насос и догадливость. А причина пожара так и осталась невыясненной.
Глава двенадцатая
Не надо быть глубоким сердцеведом и знатоком собачьих нравов, чтобы отгадать, что причиной частых отлучек Каруся из усадьбы была любовь.
Как все в его роду, Карусь был плебей. Человек культурный и благовоспитанный умеет разумно и экономно удовлетворять свои потребности и расходовать чувства. Он тратит двадцать процентов своей энергии и времени на соблюдение чести и достоинства, пятнадцать процентов на любовь, десять процентов на поддержание приятных и выгодных светских связей, пять процентов на искусство, два процента на дружбу, остальное — на еду и сон. Таким образом, он никогда не забывает о своих правах, может слегка влюбляться, уделять одним немножко любезности, другим — малую толику дружбы, немножко мечтать и, наконец, — есть и спать вволю.
А натуры менее сложные, скажем прямо — примитивные, вроде Каруся, ни в чем не знают меры. Карусь, когда сражался, то уж с таким азартом, что рисковал лишиться хвоста и ушей, когда лаял — так до хрипоты, когда ел, то в увлечении даже влезал лапами в тарелку, друзьям был верен до смерти, а влюблялся без памяти, до потери сознания.
Да, когда пришла любовь, Карусь забыл обо всем на свете: о доме, еде, даже об Анельке. Он носился как угорелый или целыми сутками терпеливо выстаивал у дверей, за которыми скрывалась возлюбленная. Его прогоняли, а он приходил опять. Не обижался, когда его щедро угощали палкой, а с соперниками сражался как герой. Словом, поведение его было выше всяких похвал, а об остальном он не думал.
Однако в конце концов и он очнулся от угара любви. Выспался где-то на лугу, зевнул, потянулся, чувствуя, что болят кости, — и с неудовольствием припомнил все, что было.
«Стоило так мотаться!» — подумал он, презрительно махнул хвостом и побежал домой.
Уже за садом он почуял чад и заторопился. А вбежав во двор, так и замер на месте, опустив хвост и наставив уши. Он не узнавал родной усадьбы.
Он стал бегать вокруг и нюхать землю. Нашел следы чьих-то незнакомых ног, конских копыт, воды, гари. В одном месте завилял хвостом: тут стояла недавно Анелька. Пес с опущенной головой помчался на кухню, но с дороги вернулся и обежал весь двор.
Следы Анельки, явно заметные в
Карусь кинулся на пожарище. Обследовал еще горячие развалины, обжег лапы о тлеющие головешки, исколол их, натыкаясь на гвозди. Здесь пахло гарью — по-разному от разных предметов, — но никаких других запахов он не учуял.
И опять пес принялся бегать повсюду. Вой его надрывал душу. Он вскакивал передними лапами на окна, заглядывал в двери — никого!
Страшная тоска защемила собачье сердце. Хоть бы отыскать платье Анельки, какой-нибудь лоскуток ее одежды! Поглядеть бы на нее, почувствовать на голове ее руку, услышать ее голос!
Ах, с какой готовностью он сейчас учился бы стоять на задних лапах, не валился бы на спину и ни за что не убегал бы от своей маленькой хозяйки!
Все эти мысли были безотчетны, и Карусь не мог их выразить. Но зато как сильно он чувствовал! В языке человеческом не хватает слов, чтобы дать представление о собачьей преданности, а в сердце нет тех струн, которые могли бы по-настоящему отозваться на нее. Человек всегда утешается после утраты любимых, собака — почти никогда. Верить следует всему, даже мнению людей о самих себе, но полагаться можно только на собак.
Если бы Карусик знал, что такое смерть и самоубийство, он, несомненно, в тот же день покончил бы с собой. Но ему было неизвестно это средство, к счастью, известное людям. Он задыхался, слезы туманили ему глаза, он страдал ужасно, а избавиться от страданий не мог.
Вдруг в его темном сознании блеснула гениальная мысль. Остановившись там, где кончался след Анельки, он решил бегать вокруг усадьбы, постепенно отдаляясь от нее: и хоть бы пришлось обежать весь свет, он в конце концов найдет какой-нибудь след, который приведет его к Анельке!
Решение свое пес принялся осуществлять немедленно. Опустив хвост и голову, он пустился вскачь. Пересекал шоссе и проселки, все тропки и межи: искал.
К вечеру он очутился уже за деревней, пробежав шесть миль, но нигде не нашел следов Анельки.
Всю ночь Карусь не спал — он бежал и бежал. Утром люди, шедшие на работу, видели его за милю от сожженной усадьбы. Бока у него запали, из пасти капала пена. По временам он останавливался, поднимал морду к небу и выл страшным, не своим голосом.
Все поиски были напрасны.
Поведение Каруся наконец бросилось в глаза людям. Стали говорить, что какая-то белая собака с пятном на глазу носится, как шальная, по полям, забегает и в деревни, но нигде не останавливается, на зов не идет и только по временам отвечает хриплым лаем.
Решили, что собака взбесилась. Карусь, разумеется, не мог знать, какое о нем сложилось общественное мнение, но скоро ощутил на себе его последствия. Пробегая через какую-то деревушку, он увидел колодец и, опершись лапами о корыто, хотел смочить пересохший язык. Но, как только он опустил морду в воду, раздались крики. Ватага ребятишек бросилась от него врассыпную, а мальчишки постарше стали швырять в него камнями. С ушибленной головой бедный пес убежал из негостеприимной деревни и помчался дальше.