Ангел для сестры
Шрифт:
Я ошибался, во всем.
Анна
В гостиной у нас есть целая полка, посвященная истории нашей семьи. Здесь стоят детские фотографии каждого. Школьные снимки, различные фото, сделанные во время каникул, на днях рождения и праздниках. Это как метки на поясе или зарубки в тюрьме – доказательство того, что время не стоит на месте, что мы не зависли в неопределенности.
Рамки самые разные: двойные, одинарные, восемь на десять и четыре на шесть. Сделанные из светлого дерева, инкрустированного дерева, из красивого мозаичного стекла. Я взяла
Есть фотографии Кейт с волосами и где Кейт лысая. Одна, где Кейт еще совсем маленькая сидит на коленях у Джесси. Одна, где мама держит их обоих возле бассейна. Есть также мои фотографии, но их немного. Я сразу превращалась из младенца в десятилетнюю.
Может, потому что я третий ребенок и родители уже устали вести семейную летопись. Может, потому что забывали.
Никто в этом не виноват, и это не имеет никакого значения, но все равно немного обидно. Фотографии будто говорили: «Вы были так счастливы, и я так хотела ощутить это», «Я так ценю вас, что бросила все, ради того чтобы прийти посмотреть на вас».
Папа позвонил в семь вечера и спросил, хочу ли я, чтобы он меня забрал.
– Мама будет ночевать в больнице, – объяснил он. – Но если ты не хочешь оставаться одна, можешь переночевать на станции.
– Нет, все в порядке, – ответила я. – Я могу позвать Джесси, если мне что-то понадобится.
– Конечно, – сказал папа. – Джесси.
И мы оба сделали вид, что проблема решена.
– Как Кейт? – спросила я.
– Все еще не очень. Ее пичкают лекарствами. – Я услышала, как он перевел дыхание. – Знаешь, Анна, – начал он, но где-то далеко послышался вой сирены. – Солнышко, мне пора. – И он оставил меня наедине с тишиной.
Какое-то время я просто держала трубку, представляя, как папа надевает ботинки, натягивает комбинезон. Я представила широко открытые, словно пещера Аладдина, ворота станции, из которых выезжала пожарная машина с папой на переднем сиденье. Каждый раз, когда он выходит на работу, ему приходится бороться с огнем.
Наверное, я только этого и ждала. Схватив свитер, я вышла из дома и направилась в гараж.
В моей школе есть мальчик, Джимми Стредбоу, которому раньше ужасно не везло. Все лицо у него было в прыщах, его ручную крысу звали Сирота Анни, а однажды на уроке природоведения его стошнило в резервуар с рыбой. С ним никто не разговаривал, опасаясь, что его невезучесть заразна. Но как-то летом ему поставили диагноз рассеянный склероз. После этого его никто не дразнил. Встречая в коридоре, ему улыбались. Когда он садился рядом за обедом, с ним здоровались. Будто оттого, что Джимми стал ходячей трагедией, он перестал быть чокнутым.
С самого рождения я была «девочкой, у которой сестра очень больна». Всю мою жизнь кассиры в магазине угощали меня леденцами, директора школ знали меня по имени. Никто никогда не был со мной груб.
Интересно, как бы ко мне относились, будь я такая же, как все. Возможно, я не очень приятный человек, просто ни у кого не хватает духа сказать мне об этом прямо. Может, они считают меня грубой, уродливой, глупой, но им приходится быть снисходительными
Интересно, может, то, что я сейчас делаю, и есть моя настоящая суть?
Огни еще одной машины отразились в зеркале заднего вида и осветили зеленым светом лицо Джесси. Он лениво вел машину одной рукой. Ему нужно было постричься, кардинально.
– У тебя в машине пахнет дымом, – заметила я.
– Да. Но это перебивает запах разлитого виски. – Его зубы сверкнули в темноте. – А что? Тебе это не нравится?
– Немного.
Джесси перегнулся через меня к бардачку, достал пачку сигарет «Merit» и зажигалку, подкурил и выпустил дым в мою сторону.
– Ой, извини! – Я понимала, что он сделал это нарочно.
– Можно и мне?
– Что?
– Сигарету. – Они были такие белые, что, казалось, светились в темноте.
– Ты хочешь сигарету? – Джесси рассмеялся.
– Я не шучу.
Джесси поднял бровь и так круто повернул руль, что мне показалось, будто джип сейчас перевернется. Он притормозил у обочины, подняв облако пыли. Потом включил в машине свет и вытряс из пачки одну сигарету.
Сигарета в моих пальцах выглядела тонкой, словно птичья косточка. Я держала ее так, как, мне казалось, должна держать сигарету королева: зажав между указательным и средним пальцами. Я поднесла ее к губам.
– Сначала нужно подкурить, – засмеялся Джесси и щелкнул зажигалкой.
Наклониться к зажигалке, не опалив волосы, было невозможно.
– Давай лучше ты, – попросила я.
– Нет. Если хочешь научиться, то учись всему от начала до конца. – Он опять щелкнул зажигалкой.
Я поднесла кончик сигареты к пламени и затянулась так, как это делал Джесси. Моя грудь взорвалась. Я закашлялась так сильно, что через минуту, кажется, чувствовала во рту вкус своих розовых и пористых легких. Джесси расхохотался и выдернул сигарету из моих пальцев, прежде чем я ее выронила. Он два раза глубоко затянулся и выбросил окурок в окно.
– Для первого раза нормально, – заключил он.
Голос у меня был сиплый.
– Это все равно что лизнуть горячие угли.
Пока я пыталась опять научиться дышать, Джесси выехал на дорогу.
– Почему ты захотела попробовать?
– Подумала, что тоже смогу, – пожала я плечами.
– Если тебе нужен ориентировочный список плохих поступков, я могу составить.
Когда я не ответила, он посмотрел на меня.
– Анна, ты не делаешь ничего плохого.
Мы уже въезжали во двор больницы.
– Ничего хорошего я тоже не делаю.
Он выключил зажигание, но из машины не вышел.
– Ты подумала о драконе, охраняющем пещеру?
Я прищурилась.
– Не понимаю, о чем ты.
– Думаю, мама спит в двух шагах от Кейт.
Вот черт. Не то чтобы я боялась, что мама меня прогонит, но наедине с Кейт точно не оставит. А я именно этого сейчас хотела больше всего на свете. Джесси взглянул на меня.
– Оттого что ты увидишь Кейт, легче тебе не станет.
На самом деле я не могла объяснить, почему мне необходимо было убедиться, что с ней все в порядке, хотя бы в данный момент. Даже несмотря на то, что мои действия должны были положить этому конец.