Ангел, потерявший крылья
Шрифт:
– Господи, где были мои глаза? Как можно не заметить за два года перемен в семье? Нужно быть слепой и глухой, чтобы этого не видеть.
– Вот видишь, ты уже бунтуешь. Ты помнишь, как приняла известие об усыновлении? А как бы ты приняла новость о нашем разводе? Всего не объяснишь, дочка. Я и сейчас не уверен, нужен ли мне развод с мамой, но откажись от него, я и маме не дам шанса устроить свою жизнь.
– Ты хотел бы вернуть всё назад?
– Это невозможно, Вика. Прошлое не возвращается, а наше настоящее очень призрачно. Я позвоню Старкову и в следующий раз приду с новостями. Пиши заявление на увольнение, я завезу его тебе на работу. Ситуацию они знают. Пока ты здесь – пройдёт неделя, а вторую отработаешь.
«Вот это поворот. Отец с матерью больше двух лет живут вместе, изображая крепкую
– Здравствуй, дочка. Я разговаривала с папой и знаю о вашей беседе. Да, заявление твоё подписали, пожелав тебе скорейшего выздоровления. Ты поешь, а поговорим позже или сделаем это наоборот?
– Изложи мне свою правду, мама.
– Хорошо. Папа не скрывал, что станет отцом. Я даже за него порадовалась. Ты пойми, Вика, наш папа однолюб. Их мало, но они есть. Связь прекратилась бы сама собой, если бы не беременность. Поверь мне, я знаю, о чём говорю, прожив с ним тридцать лет. Мы с ним рядом, но не вместе. Между нами нет близости, но нет и ревности. Мы оба понимаем, что обвинять друг друга не в чем, да и глупо. Что дадут взаимные упрёки? Судьба так сложилась. Здесь мы с папой познакомились тридцать лет назад, здесь и разойдёмся. Кто-то умный сказал: «Если любишь – отпусти». У меня появился новый знакомый. Правда, познакомились мы с ним при необычных обстоятельствах. Я встретилась случайно со школьной подругой. Она пригласила меня на свой день рождения. Там я и встретила Потапова – бывшего муж Натальи. Они давно в разводе. Взрослая дочь живёт с отцом, собирается замуж. Я не стремлюсь выйти замуж за Анатолия, хотя он настроен серьёзно. Видишь ли, одно дело, когда тебе целуют руку, совсем другое, стать гораздо ближе. Я к этому не готова. А говорить о своём романе, после пятидесяти, как-то неловко, – говорила Татьяна Ивановна, держа дочь за руку и глядя в глаза. – Мне не хочется, чтобы ты уезжала, но если всё же решишься – наша квартира останется за тобой. У нас с папой есть родительское жильё. Понимаешь, ни у кого нет уверенности, что Павел оставит тебя в покое. Этот случай сильно ударит не только по его самолюбию, но и по репутации. Плевать, что он сам во всём виноват. Будет искать крайнего, начнёт преследовать или мстить. А если это болезнь? Как поведёт себя при встрече душевнобольной человек в следующий раз?
– Если у папы получиться решить вопрос с работой – я поеду. Попробую стать взрослой, поживу самостоятельно, поумнею. Мы с тобой вспомним, как компактно паковать вещи при переезде, – Вика пожала руку матери.
– Не преувеличивай. Ты повезёшь только свои вещи. Квартиру можно снять с мебелью и техникой, сейчас с этим проще, а я через месяц тебя навещу и привезу то, что нужно в зиму. Не забыла, что в тех широтах в ноябре уже холодно. Присаживайся удобнее, будешь обедать.
Через пару дней Сергей Павлович пришёл навестить дочь в приподнятом настроении и спросил, присаживаясь рядом:
– Ты не передумала уезжать, дочка?
– У тебя получилось? А как там Санька?
– Миша договорился о работе в роддоме. Есть вакансия ординатора. Санька работает в налоговой, не женился, а Раиса Максимовна работает с мужем и заведует терапией. Санька обещал подобрать до твоего приезда варианты съёмного жилья в районе роддома, а до этого они приютят тебя у себя. Кажется всё.
– Пап, время у меня было на анализ ситуации, и вот что я тебе скажу: живите для себя. Пусть каждый день вам приносит только радость. Ты меня проводишь?
– Поедем поездом до Москвы, а там самолётом. Сейчас уже не сезон отпусков, билеты можно заранее не заказывать. Выпишут, с работы уволишься и поедем.
– Пап, адвокат Павла приходил.
– Что говорит?
– Много чего говорил, только я плохо слушала и ничего не подписывала. Ему максимально «грозит» лечебница на полгода. Он болен и не первый год. Об этом мне сказал адвокат. Я не буду ждать суда. Я его не боюсь, зная, на что он способен, но и не хочу участвовать в этом цирке. Пусть всё остаётся на совести Фемиды. Мои показания на суде ничего не решат, – открывая тумбочку и доставая из сумки конверт, говорила Вика. – Это деньги. Их принёс отец Лесникова на следующий день, тогда же оплатил моё лечение. Пап, Павел ему пасынок, сын его первой жены.
– Не повезло приёмным родителям.
– Знаешь, мне стыдно признаться, но я сама во всём виновата. Чем больше убеждал меня Олег не связываться с Павлом, тем мне сильнее хотелось отомстить самому Олегу чисто по-женски. Я впервые подумала о том, что заигралась, когда Павел сделал мне предложение. Его желание жениться, я воспринимала как некую блажь и хорошо понимала, что ему нужна не именно я, а просто неглупая девушка с образованием. А вышло, что я полная дура.
– Зря ты так, Вика. Павел умный, образованный, воспитанный. Это не он, а его болезнь виновата. Приступы ярости невозможно контролировать. Он о них может не помнить, а если и помнит, то не может объяснить. Я встречался с Лесниковым. Павел осознавал, что без лечения болезнь будет прогрессировать, и лечился, проводя по два-три месяца в клинике, а сам факт болезни скрывал. Он и в Англию поехал не столько ради учёбы, сколько ради лечения. Там какая-то своя методика. Разве псих до этого дошёл самостоятельно? Если бы ни его срывы с алкоголем, он был бы вполне нормальным. Случай с тобой получил резонанс и его уже не скрыть. Возможно, наше решение о твоём отъезде единственно правильное. Не будь Лесниковы публичными людьми, тебя бы и не заметили, а так твоё имя будет у многих на устах. Раздуть скандал в пароходстве – это малая часть того, что может быть. Тебе нужно такое внимание? Я запретил любое посещение журналистов, но это такой народ, для которого нет запретов.
– Были желающие получить у меня «горячие» новости?
– А они и сейчас есть. Их интересует не твоё состояние, а то, как и что ты чувствуешь к виновнику, какое наказание предпочла для него, какую компенсацию хотела бы получить.
Двадцать четвёртого августа Викторию выписали из больницы. Первым делом она навестила бабушек, которым правды не сказали, а её отсутствие объясняли занятостью. Отъезд к новому месту работы старики приняли спокойно, взяв с неё слово, звонить раз в десять дней.
На работу она отправилась в понедельник, не рассчитывая на увольнение без отработки. Встретили её коллеги с сочувственными лицами.
– Виктория, я подписала тебе заявление без отработки. Замену мы тебе нашли, а ты у нас за год и в отпуске не была. Как ты себя чувствуешь? Отец говорил, что хочешь уехать.
– Не знаю, что делать. Меня убеждают уехать, а я чувствую, что мой побег от действительности не выход. Я ничего не сделала, чтобы скрываться, кого-то бояться.
– Ты не забыла, что он если и не шизофреник, то близок к этому. Разве ты ожидала от него побоев? Он садист! Откуда тебе знать, чем закончится суд, что он предпримет, выйдя на свободу? Родителей пожалей. Пусть придумают историю, что поссорилась с семьёй и уехала тайком. Пусть ищет, а может, постарается забыть. У тебя всё получится. Захочешь вернуться – город большой и работу найдёшь. Ты будешь хорошим врачом. Уже сейчас умеешь многое. Удачи тебе. Иди в кадры, а потом в бухгалтерию.
– Спасибо вам. Можно я завтра навещу вас в конце смены?
– Приходи, я передам всем на пятиминутке.
Виктория вернулась домой после обеда с ощущением лёгкого разочарования. Она проходила в этом коллективе интернатуру и проработала здесь чуть больше года – жаль было уходить.
– Вика, что-то не так?
– Всё в порядке, мама. Я получила расчет с учётом отпуска. Знаешь, столько сочувствия и участия – мне даже неловко. А ещё я чувствую себя как человек, совершивший подлость и спасающийся бегством.