Ангел Варенька

Annotation

Леонид Бежин, автор книг «Метро «Тургеневская», «Гуманитарный бум», и в новой книге продолжает разговор о подлинной и мнимой интеллигентности, об истинной и мнимой духовности. Повесть «Ангел Варенька» охватывает жизнь двух поколений, их взаимоотношения. С теплотой и тревогой пишет Л. Бежин о Москве, городе, где в основном живут его герои, которому они преданы всей душой.

Ангел Варенька

УЧУ ИГРАТЬ НА СКРИПКЕ

ИЗ АЛЬБОМА ФЕДОТОВЫХ

СТРАННОСТИ ДУШИ

РЕМОНТ УНИВЕРСИТЕТА

АНГЕЛ ВАРЕНЬКА

ЕСЛИ ТЫ ОБМАНЕШЬ ДЖАГУ…

РЕКА БЕЗ ВОДЫ

ФУБРА

РЕНЕССАНС СЕРОВЫХ

ВОДОПАД

ПОДСЕЛЕНЕЦ, ИЛИ ВТОРАЯ ЖИЗНЬ ЛЬВА ТОЛСТОГО

АЛЛЕГОРИЯ ВЕСНЫ

ХРАНИТЕЛЬ ОТКРЫТОГО ДОМА

notes

1

Ангел Варенька

УЧУ ИГРАТЬ НА СКРИПКЕ

Рассказ

I

В купе скорого поезда «Новосибирск — Москва» у вагонного столика, заваленного вчерашними и позавчерашними газетами, сидит молодой педагог музыкальной школы Алексей Алексеевич Васьков, а с ним рядом — его верная жена и ассистентка Верочка, окруженная воспитанниками, или, как они их между собой называют, ежами и лисицами. Это шутливое прозвище возникло после прочтения одной книги, в которой поведение ежа, упрямо идущего к своей цели, сравнивалось с поведением лисицы, отвлекающейся на всякие побочные приманки. Васьковы часто пользовались этим сравнением на уроках: Алексей Алексеевич — для пущей наглядности — даже изображал из себя этакого ощетинившегося иглами лесного упрямца, а Верочка показывала, как бестолково петляет по лесу кумушка-лиса. Дети, глядя на них, смеялись и при этом усваивали важную мысль о том, что искусство требует самопожертвования и, если хочешь стать виртуозом, забудь обо всем, кроме скрипки.

Это условие считалось самым главным при приеме в экспериментальный класс, и, встречаясь с родителями будущих виртуозов, Васьковы сразу им говорили: «Заниматься придется по пять часов в день. Репертуар будем давать самый сложный». Многих отпугивали такие суровые требования, и даже среди коллег-педагогов находились скептики, отказывавшиеся верить в эксперимент Васьковых. Алексею Алексеевичу пришлось затратить немало сил, чтобы отстоять свою идею и убедить маловеров в том, что взрослые часто недооценивают возможности детей, тем более сейчас, в век научно-технической революции, когда в начальных классах средней школы вводят элементы алгебры, и дети — ничего! — справляются. Так почему же и в музыке не попробовать?! Создать экспериментальный класс для одаренных детей, разработать специальную методику, и пусть восьмилетние вундеркинды играют концерт Венявского. Вот тогда-то и заговорят, что в небольшом городке под Новосибирском сложилась новая школа музыкальной педагогики, что там творят чудеса, что управление культуры поддерживает начинание молодых энтузиастов.

Одним словом, Алексей Алексеевич убедил, обосновал, нашел весомые аргументы, и в инстанциях дали добро. Экспериментальный класс был создан, в него собрали одаренных детей со всего городка, и Васьковы взялись за дело. Главным принципом было: дети не устают, когда играют, они способны целыми днями носиться по двору, бегать и прыгать, если им интересно. Поэтому и на занятиях должно быть больше игры, стихийной импровизации, неожиданных выдумок. К примеру, си-бемоль — красный цыпленок, до-диез — черный дракон. Звуки ассоциируются с животными, тональности — с цветами. Музыкальная фраза воспринимается как цветная картинка в книге. Нет больше скучных занятий из-под палки, понуканий и угроз! Ребенок поглощен интересной игрой, а пальцы его в это время отрабатывают пассажи. В результате пальцевая техника, звукоизвлечение, фразировка — на должной высоте.

Попробовали — получилось. Дети чувствовали себя в классе

как в родной стихии: полностью раскрепощались, ходили на головах, визжали, пищали и хрюкали как поросята. Алексей Алексеевич нашел еще один ход, облегчавший ему контакты с воспитанниками, — если кто-нибудь не выполнял задание, он не отчитывал его, а реагировал по-детски: называл тухлой свиньей, драной мочалкой, кислым помидором, зеленой каракатицей. Дети были в восторге; сам провинившийся радовался больше всех и на следующий день приходил с выученным уроком. Уже через пару лет тухлые свиньи и зеленые каракатицы с успехом играли Моцарта и Бетховена, а один из них — круглолицый Миша Веревкин — выступил на школьном вечере с концертом Венявского. Когда он поднял скрипку и заиграл под аккомпанемент Верочки первую часть, по залу прошел возбужденный ропот: опытные педагоги отказывались верить, что чистейшие пассажи и гаммы вырываются из-под пальцев девятилетнего мальчика (если бы он сразу попал к Васьковым, то сыграл бы этот концерт и в восемь лет). Алексея Алексеевича поздравляли, о выступлении его учеников рассказывали как о сенсации. Вскоре Васьковы устроили показательное турне по музыкальным школам Новосибирска, а затем добились командировки в Москву. И вот Алексей Алексеевич сидит в купе скорого поезда, а за окнами, розовыми от зимнего солнца, проносятся заснеженные платформы и веранды дачных станций с полукруглыми окошечками касс и большими вокзальными часами, показывающими московское время.

— Братья-пираты, кого высаживаем на необитаемый остров? — спрашивает он с самым серьезным видом, когда за перегородкой смолкают гаммы и на пороге появляется очередной вундеркинд, отыгравший положенные полчаса. Васьковы вместе со своей командой занимали два купе, в одном из которых Алексей Алексеевич устроил репетиционный зал, считая, что даже в дороге надо оставаться ежами и нельзя позволять себе быть лисицами. В другом купе Верочка читала вслух биографии великих композиторов и нажимала на клавиши портативного магнитофона с записями классической музыки. Братья-пираты усиленно заставляли себя слушать, но головы невольно поворачивались к морозному окну: под фанфары «Итальянского каприччио» к ним приближалась Москва, и оставаться на необитаемом острове не слишком хотелось.

— Что ж, если нет волонтеров, придется высаживаться самому атаману, — говорит Алексей Алексеевич, и его лицо с остатками прошлогоднего крымского загара (Васьковых теперь часто баловали путевками — перспективные кадры, надежда области!) и ранними веснушками делается еще более серьезным и озабоченным. Дети не понимают, то ли это продолжение игры в пиратов, то ли любимый учитель всерьез озабочен их непослушанием. Наконец один из мальчиков, медлительный и неповоротливый Сережа Мухин, с плеч которого постоянно сползают помочи, а с носа спадают очки, обреченно достает из футляра скрипку и уходит в соседнее купе. Оттуда снова доносятся гаммы.

— «После создания «Итальянского каприччио» Петр Ильич Чайковский…» — читает Верочка. В это время вагон слегка разворачивается, и солнце ударяет ей в глаза, но, чувствуя смутное несогласие между пиратами и атаманом, она продолжает читать и даже не пытается заслониться от солнца. Алексей Алексеевич благодарен ей за это: Верочка своим незримым участием всегда поддерживает его. Хотя с детьми она ведет себя почти как подруга, но это всегда старшая подруга, умеющая вовремя занять сторону взрослых.

Проходит полчаса, и сосланному на необитаемый остров пирату подается знак вернуться на корабль. Сережа Мухин с облегчением прячет в футляр скрипку и ждет, когда следующий ссыльный освободит место на вагонной полке. Из тех, кто еще не репетировал, остаются двое — Люба Гражданкина, необыкновенно гибкая и подвижная девочка, которая раньше занималась художественной гимнастикой и привыкла слушаться тренера, и Миша Веревкин, самый одаренный, упрямый и трудный из воспитанников Алексея Алексеевича. В свои девять лет Миша уже ходил с отцом на охоту, умел править надувной лодкой и к своему педагогу, не знакомому со всеми этими премудростями, относился иногда покровительственно. Игры в черных драконов и красных цыплят его не увлекали, и Алексею Алексеевичу было досадно, что Миша становился виртуозом в обход его педагогического метода.