Ангел

Дюбанов Владимир Владимирович

Я взорвался, как ядерный фугас над несчастной Хиросимой, испепеляя все вокруг атомным жаром, сплавляясь сам в адский протуберанец сошедшего с ума солнца, сметая все на своем пути. Затих. Лежу на Марине, потный, еще возбужденный, но уже не кипящий благородной ненавистью. Битва окончена, поверженный противник подсчитывает свои потери. Поднялся с нее. Она осталась лежать без движений, уткнувшись головой в сиденье, в неудобной позе и положении. Остро дышит. Руки завернуты за спину и на запястьях большие синяки. Не рассчитал своих сил, когда выкручивал ей руки.

– А теперь, проваливай, - хрипло говорю, - и больше никогда ко мне не приходи.

Зашевелилась. С трудом поднимается, выползает из тесной ямки кресла, куда я ее, буквально, заколотил. Помятая, как конфетная бумажка,

с размазанной тушью, подсыхающих слёз и собственных слюней на лице. Сконфуженно и суетливо натягивает на себя джинсы, в глазах изумление с примешанными остатками недавно испытанного ужаса, боли и ничего похожего на унижение. А еще, я не понимаю. Не могу дать определение, что-то особенное, может быть, так смотрит человек, сделавший неожиданное открытие, глубоко потрясшего его самого.

– Мене нужно привести себя в порядок, - глухо проговаривает, избегая пересечься со мной взглядом.

– Вперед, - указываю ей на ванную комнату.

Очень долго возится в ванной, а мне нужно, чтобы она побыстрее убралась, иначе я ей еще морду не набил. Так хочется ей врезать, чтобы вообще запомнила навсегда, как я ее ненавижу. Выходит, из ванной. Слегка умытая, уже без потеков туши и размазанной помады, жалкая, побитая собака, без былого лоска и безукоризненной красоты. Порывается что-то сказать, все также пряча глаза, но не может. Нет слов, чтобы выразить то, что я с ней сделал. Размашисто кивнул ей на выход, и она покорно ушла, тихо прикрыла за собой дверь.

И как только за ней закрылась дверь, на меня навалилось раскаяние, стотонным грузом на плечи. Ведь только что я ее изнасиловал! Грубо, по-свински, извращенно, воспользовавшись слабостью. И только потому, что в другом случае она бы мне никогда не дала. Хорошо хоть хватило выдержки не избить до кровавых соплей. Что там мне внутренний голос нашептывал? "Это еще не конец". А сейчас уже? Ну поговори со мной, пожалуйста. Скажи хоть что-нибудь! Молчит как белорусский партизан. Организовал диверсию и скрылся в лесах.

Меня, наверное, посадят в тюрьму. Нет! Только не сейчас! Когда стоит такой важный вопрос, со Светой, где ей жить и как. Меня посадят за изнасилование, а ее сдадут в детский дом. Я в ужасе, от осознания этого. За изнасилование никчемной бабы, которая и не стоила того. Стоп, стоп, стоп. Ты же ее когда-то любил! Так же, как сейчас любишь Свету, и точно такой же, невозможной, несбыточной любовью. Ты и со Светой поступишь также, когда-нибудь, только потому, что она тебе недоступна? Мне стало очень плохо, только от одной этой мысли. Парень, с тобой нечто происходит. Ты ведь раньше не был таким? Ведь, не был? Какая трансформация сущности, от неуверенного в себе неудачника, до жестокого доминанта альфа-мачо и всего за неполную неделю! Бросился к зеркалу посмотреть себе в глаза. Что изменилось во мне? Вроде ничего. Не знаю. Не думаю, что это быстро может дать отпечаток. Нужно бы взяться за практику делать автопортреты, день за днем, чтобы наконец увидеть, как меняется мое лицо, ведь внутренне я уже абсолютно другой человек. Сделал набросок выражения лица и глаз. Потом буду анализировать. А сейчас спать. Что-то устал очень. "Ага, выспись перед тюрьмой, там не придется" Завтра пойду просить прощения. Может и не посадят. Не надо просить прощения! Пусть даже, в тюрьму. И тебе легко это говорить?

***

Светлана. Папа Сережа, где ты? Какое бы зло тебе ни причиняли - от мимолетного уличного оскорбления или начальственного высокомерия до доноса в органы или убийства любимого человека - тут всегда есть общий знаменатель, это для тебя сводится в итоге к одному. У тебя отбирают, нагло, силой, незаслуженно, часть твоей жизни - будь то вещественные блага, или ее внутреннее пространство, или круг любимых людей, или вообще счастье, или самоуважение. Обидчик нарушил или разрушил твою жизнь, явил себя властелином над тобой - и продолжает жить. Вы столкнулись в жизни, и он оказался значительнее тебя в этом столкновении. А жизнь твоя - это то, что ты о ней думаешь,

и то, что ты при этом ощущаешь. И могло от обиды не измениться в твоей жизни ничего, кроме одного - ты был человеком, и вдруг стал дерьмом. Нет, не целиком, не в главном, но ложка дегтя портит бочку меда. Достаточно и того, что ты оказался в чем ? то и насколько ? то дерьмом. Смысл в торжестве справедливости. Есть смертные грехи, которым нет прощения никогда. И достаточно того, что о воздаянии будет знать только один человек: сам убийца перед смертью. Ибо муки его невинных жертв живут в душе каждого, кто знает о них. И тому, кто отомстил, будет лучше, правильнее жить на свете. В воображении своем он может сказать жертвам: "Он не ушел безнаказанным, ребята. Ваша кровь не осталась неотомщенной". Справедливость, достоинство, честь - ценности идеальные, существуют только в человеческом сознании. И месть человек совершает (в общем и как правило) из соображений идеальных, для души.

– --

Ангел. Секс - единственная энергия, которая у вас есть. Энергия может быть трансформирована, она может стать высшей энергией. Чем выше она поднимается, тем меньше сексуальности в ней остается. На самом верху она становится любовью и состраданием. Предельное цветение можно

назвать Божественной энергией, но основание остается сексом. Поэтому в начале расположен нижний слой энергии - секс, вершиной же является Бог. Однако это одна и та же энергия.

Любовь должна подняться, выйти из оков похоти. Избегая страсти, вы избегаете самой возможности появления любви. Правда, что любовь - это не похоть; правда и то, что без страсти любовь невозможна.

Любовь выше страсти, но, полностью разрушив страсть, вы не дадите цветку возможность

подняться над грязью. Любовь подобна лотосу, страсть же - донный ил, из которого произрастает лотос. Помните об этом, иначе вам никогда не достичь любви. В лучшем случае вы будете делать вид, что трансформировали страсть. В отсутствие любви никто не способен преобразовать похоть, можно лишь подавить ее. Подавленная страсть становится более опасной, смертоносной. Проникнув во все ваши системы, она становится токсичной, разрушительной. Страсть, трансформированная в любовь, дает вам свечение, сияние. Возникает ощущение легкости, парения. За вашей спиной вырастают крылья.

***

Новые горизонты

Утро выдалось необыкновенно солнечным, ласточки снуют деловито в небе, тепло, красота. Иду и любуюсь. Как смертник перед казнью. Наверняка Марина заявила в полицию и меня уже ждет на работе какой-нибудь майор, чтобы арестовать. Майор. Не многовато ли чести, батенька? Сержант или даже два, потому что, опасный маньяк, и они с пистолетами. Ладно. Хватит поедом меня уже жрать. Тут другое, более важное, как я Марине в глаза посмотрю? Что ей скажу? А она?

Но на работе все оказалось спокойно, буднично, кроме восхищенных взглядов секретарши и ее неуклюжих, тайных знаков, к которым уже начал привыкать, ничего особенного. Мельком взглянул на рабочий стол Марины, ее нет на месте. Или, по обыкновению, у шефа отирается или еще не пришла. Если еще не пришла, то скорее всего в полиции пишет заявление и дает показания... Уф, с трудом перевожу дыхание.

– К Александру Николаевичу можно?
– спрашиваю Зину.

– Конечно, конечно, Сергей Дмитриевич, Вам всегда можно.