Ангел

Дюбанов Владимир Владимирович

Но однажды, в выходные, я по обыкновению, валялся на своем диване, с компьютером, делал наброски, взявшись, наконец, за давно заброшенный этюд. В дверь позвонили. Я даже не сразу понял, что посетители, никто, никогда не приходит ко мне, вот уже последние десять лет, с тех пор как остался один и потому дверной звонок в моей квартире, самая бесполезная вещь.

– Открыто, входите!
– Рявкнул я, почти раздраженно.

Какого лешего принесло ко мне, когда отдыхаю?

Дверь тихонько отворилась... и вошла она, робко, конфузливо озираясь. Было видно, что ей с трудом дался этот визит и она была готова в

любую секунду отменить свое решение, которое приняла в мучительных сомнениях.

В нерешительности остановилась в прихожей, стоит, мнется и пытливо всматривается в выражение моего лица, выискивая повод остаться или исчезнуть за дверью.

Я несколько секунд разглядывал ее, с интересом изучая. Несомненно, есть в ней, что-то особенное, не поддающееся анализу. Ребенок, на вид лет четырнадцати, с обычными чертами лица, нескладный гадкий утенок, как и все девочки в пограничном возрасте, когда детская красота непропорционально трансформируется во что-то еще более совершенное, а может перерастет, но так и не станет красавицей, останется бесформенной каракатицей, озлобленной на всех и на жизнь тёткой без возраста, каких полным- полно в офисной планктонной фауне. Так чего же в ней особенного, что привлекает внимание? Мне любопытно, очень любопытно, а особенно, зачем она пришла ко мне?

– Привет!
– как можно добродушней сказал я, чтобы не испугать ее. Иначе ринется назад, готовая уже ретироваться, а я так и не узнаю не только причину ее визита, но и имени. Подозреваю, никто в нашем дворе его даже не пытался узнать.

– Дядя Сережа, а я вам печенье принесла, - тихо сказала и осеклась, ожидая моей реакции.

Надо признаться, я удивился, и видимо не смог скрыть своего изумления, на что она уже попятилась к двери.

– О!
– спохватился я, - обожаю печенье! Давай тогда чай пить?

– Да! Давайте!
– Оживилась она с облегчением, - я приготовлю, я умею!

– Конечно, конечно!
– жестом пригласил ее на кухню поднимаясь с дивана.

Она хлопотала с чайником деловито и старательно, а я сел за стол у окна, молча наблюдал за ней. Как давно это было, чтобы кто-то за тобой ухаживал. Приятные воспоминания детства. Мама ставит чайник на плиту, расставляет чашки на стол, режет сыр. "Сережа, в школе веди себя прилично, учительница мне говорила, что ты ей грубишь"

– Тебя как зовут?
– спросил я гостью не в силах отвести взгляда от ее глаз, серых как дымка ночного тумана. Что же в этих глазах? Почему они меня взволновали?

– Света, -ответила она со светлой наивностью, поставила передо мной чистое блюдце и бережно положила в серединку единственное печение - подарок мне.

– Так не пойдет, - мы должны его съесть пополам.

– Нет! Нет, что Вы! я уже свое печенье съела, а это - Вам.

Не ела она никакого печенья, тут не надо быть психологом, чтобы это понять. Ее кто-то во дворе угостил, а она принесла мне. Но правильно будет, съесть печенье самому, воспринять очень серьёзно этот, только ей понятный и придуманный ею же ритуал, иначе лопнет тонкая нить робко зарождающегося доверия и контакт разорвется. Чувствую это наверняка. Хочу ли я дружбы с этой странной девочкой? Наверное, хочу. Она мне интересна. Я хочу смотреть в ее необыкновенные глаза, там есть какая-то волнующая тайна, которая зацепила мое любопытство и теперь не даст мне

покоя. Я хочу рисовать эти особенные глаза и обязательно их напишу.

– Доставай из холодильника сгущенку, сыр и еще, все что тебе нравится, так будет справедливо, а печенье только мне.

И тогда, она улыбнулась. Впервые за все время, непродолжительного знакомства. Боже мой, солнышко. Искорки в глазах, дуновение тёплого ветра в бабье лето, когда воздух дрожит нанизанный на солнечные лучи и парящие паутинки кочующих паучков, когда просто рад, что ты есть, здесь и сейчас. Остановись, хоть на мгновение, куда бы ты не спешил, лови момент, этого никогда не повторится.

Я порывисто подхватил блокнот с карандашом со стола, которые кстати оказались рядом и лихорадочно принялся делать набросок. Чудо, свершилось. Удалось поймать, тот момент, который меня так волновал и не давал покоя. Взгляд широко распахнутых глаз, полных наивной чистоты, а от того прекрасных до тонкой, щемящей, почти ускользающей неги. Всего несколько секунд, чтобы ухватиться за эту правильную ниточку и нанести штрихи, а потом, позже уже, рисунок наполнится красками по памяти и фантазией, но эти первые штрихи будут стержнем, мотивом и главной идеей.

– Вот, - сказал я, - это ты.

– Вы художник?

– По образованию художник, но по жизни не определился со своими предпочтениями.

– Художник - очень серьезное занятие, а то чем я занимаюсь - это просто ремесло.

– А я не умею рисовать. Не могу нарисовать даже лицо у куклы.
– Она доверчиво протянула мне свою тряпичную куклу, сделанную грубовато, детскими руками, но чувствуется, что в работу было вложено максимум любви и старания.

– Ты сама её сделала?

– Да, - прошептала она.

– Хочешь, нарисую ей лицо?

– Нет. Я сама, я должна сама.

– Хочешь, научу тебя рисовать?

– Хочу.

***

Светлана

Двойная мораль. Есть, активный, не разборчиво чувственный мужчина - и пассивная, избирательно чувственная женщина. И утверждается каждый через то, в чем он сильнее другого. Мужчина сильнее в том, чтобы взять, - кого угодно, независимо от ее желания. Женщина сильнее в том, чтобы не дать - кому угодно, независимо от его желания. И чем больше эта разность между двумя полюсами - тем выше энергетика напряжения.

Голова и шея. Можно сказать, что мужчина переделывает мир посредством себя, а женщина - посредством мужчины. В этом плане женщина является высшим существом, более сложным, способным на большее энергопреобразование путем использования многих мужчин, и путем небольших усилий , заставляя мужчин делать большие усилия. Культ прекрасной дамы - один из случаев и примеров того, кому рыцарь посвящает свои подвиги . Женщина может добиться от мужчины чего угодно, в этом ее сила.