Ангелы не умирают

Оленева Екатерина Александровна

– Я спать вам, красавицы, совершенно точно не мешал, – пожал плечами Альберт с чисто ангельской невозмутимостью. – Спали себе на здоровье.

– Что б тебе пропасть! – выругалась Ирис, поднимаясь.

Альберт рассмеялся:

– И тебе хорошего дня, дорогая.

Ирис с треском задвинув стул, отправилась вслед за Катрин.

Погода была отвратная.

Нанесённые за ночь сугробы принялись таять.

На дороге держалась наледь, а надо льдом – вода. Ноги скользили так, что удерживаться на них, да ещё когда ты на острых шпильках, было весьма и весьма непросто.

Никакая обувь не могла удержать такое количество воды. Улицы, как губка, напоились ею.

Капли воды стекали по запотевшим стёклам, по стволам деревьев, дрожали на металлических машинных корпусах.

На асфальте стояли не лужи, а непроходимые топи. Смешались в одну мерзкую кашу вода, соль, снег и грязь.

Ругаясь про себя на чём свет стоит, Ирис пересекла площадку и, щёлкнув ключом, нырнула в относительно комфортное нутро автомобиля.

Но даже внутри этой стеклянно-металлической капсулы на колёсах ощущение серой мокрой безнадёжности никак не оставляло её. Нет ничего неприятней вот такой ноябрьской хляби.

Судя по манере вождения, упадочно-раздражённые настроения присутствовали повсеместно.

Водители то и дело друг друга подрезали, перестраиваясь из ряда в ряд, из-за чего приходилось напрягаться и судорожно бить по тормозам.

Машина из-за этого шла юзом на скользкой дороге.

Подъехав к школе Ирис обнаружила, что от напряжения болят и руки, и ноги, и спина.

Она безнадёжно опоздала. Первый урок уже перевалил за половину.

В огромном холле входа царил полумрак и пустота, как в фильмах ужасов.

Каждый шаг громким staccato рассыпался по стенам, отдаваясь гулким эхом.

Ирис скинула в раздевалке подбитый мехом жилет и присела переобуться на специально расставленные для этой цели вдоль стен, обитые дерматином, пуфы.

Освещение в раздевалке вспыхивало ярче на тех участках, где датчики улавливали человеческое тепло. А в целом здесь царил интимный полумрак, создающий иллюзию расслабляющей уединённости.

Ирис успела поставить сапоги в отсек своего шкафчика, как звякнула колокольчиком входная дверь в раздевалку.

– Ты уверен, что пойти в таком состоянии в школу правильное решение? – донёсся до ушей Ирис низкий голос.

– Я совершенно точно уверен, что, если бы мы не свалили от любимого папочки, наше состояние было бы ещё лучше.

Услышав второй голос, Ирис снова присела на пуфик, прячась за чужой одеждой.

Этот голос она узнала бы из тысячи. Потому что принадлежал он Энджелу.

В зеркалах, опоясывающих раздевалку, можно было видеть отражения обоих юношей.

Ирис невольно нахмурилась.

Спутника Энджела она тоже знала. Вернее, видела его однажды в «Астории». И нельзя сказать, что впечатления после того вечера остались приятными.

Двойник Ливиана в зеркальном отражении поддерживал двойника Энджела.

– Хотя бы раз послушайся родственного совета. Не стоит заваливаться в таком виде на урок. Они решат, что ты под кайфом…

– Пусть решают, что хотят! – отмахнулся Энджел.

Ливиан отнял руку. Энджела довольно круто занесло, он вынужденно опёрся о стену.

Закашлявшись, блондин привалился плечом к стене. Упавшие на лицо волосы скрыли его выражение.

– Я тебе не нянька и долго уговаривать не намерен, – скрестив руки на груди, процедил Ливиан.

– Совершено правильно решение. Столько раз озвученное, что я, откровенно говоря, устал слушать. Ты и так явил чудеса милосердия, дотащив меня сюда. Можешь теперь убираться с кристальной чистой совестью.

Голос Энджела звучал приглушённо и с придыханием.

Так же разговаривал Альберт, когда Ирис помогала ему вытаскивать пули из ран.

При воспоминании об это Ирис поморщилась. Её затошнило. На душе и так было муторно, а теперь сделалось ещё гаже.

– Боюсь, с кристально-чистой совестью уже не получится.

Энджел рассмеялся, подняв голову.

Ирис поразило, насколько пергаментно-бледным было его лицо.

Рот казался запёкшимся. Глаза напоминали два провала, две ямы, полные злости.

– С кристально-чистой? Некорректно поставлен вопрос, милый. У тебя нет совести, братец. Никакой. Ты её слишком часто имел, и она –фьють! – испарилась.

Лицо Ливиана потемнело:

– Меня тебе из себя, Энджел, не вывести. Можешь даже не стараться.

– Можно подумать, я папочку из себя вывел? Ты делаешь вид? Или вправду не понял?

– А было что-то, что я должен был понять?

– Он делал то, что ты хотел сделать сам.

Челюсть Ливиана сжалась с такой силой, что оставалось только удивляться, как он себе зубы в мелкое крошево не искрошил.

– По-твоему, я этого хотел?!

Энджел рассмеялся.

В чёрных глазах горело непримиримее пламя вызова:

– Ты можешь отрицать очевидное сколько угодно, но ты такой же, как и мы. Ты даже хуже меня. Потому что я просто шлюха, а ты…

Энджел придвинулся к Ливиану так близко, что Ирис в ужасе замерла.

В движениях блондина было столько же животной страсти, сколько и горячей злости.

От искр, что рождались между этими двумя, становилось тяжело дышать.

Ливиан твёрдо смотрел в запрокинутое, словно для поцелуев, лицо и не двинулся с места, ни чтобы отстраниться, ни чтобы приблизиться.

– Что – я?..

Энджел ухмыльнулся и, чуть повернув голову, коснулся губами чуткого уха, так, что Ливиан едва заметно вздрогнул.