Ангелы не умирают
Шрифт:
– Я отбивалась, как могла. Можешь мне поверить. И вообще, я не хочу говорить о смерти. И о болезнях.
– Странная позиция для будущего врача.
– Не странная. Если, видя чужие страдания, начинаешь хандрить и кукситься, с таким настроением ты не себе, ни пациенту помочь не сможешь.
– Не стану спорить, доктор. Вам виднее, – пожал плечами Ливиан, склоняя темноволосую голову.
Мередит вдруг сникла. Ей пришла в голову неприятная догадка.
– Ты сказал, что пришёл не ко мне, а к врачу.
– Так и было.
Мягкая теплая усмешка ушла их голоса. Он стал тусклым и серым.
– Ты болен?
В ответ раздался тихий вздох:
– Тебе обязательно задавать такие вопросы?
– Я задаю те вопросы, ответы на которые меня волнуют.
– Тебя волнует моё самочувствие? – теперь голос Ливиана набряк чем-то опасным и тёмным, обещающим негу и поцелуи.
Но это совсем не вязалось с ночнушкой нелепой расцветки и настежь распахнутой в коридор больничной дверью.
К тому же женское чутьё подсказывало Мередит, что Ливиан умышленно не причин ей ни вреда, не боли. Она не могла сказать, откуда взялось в ней этой знание.
Тогда, когда она приходила к нему домой, он мог быть опасен, но что-то поменялось, неуловимо, но неизменно.
Он перейдёт только ту черту, которую она сама разрешит ему перейти.
– Ты со мной заигрываешь?
– Нет. Мне просто приятно твоё внимание. И то, что тебя волнует моё самочувствие, тоже приятно. Может быть самой тебе и холодно, зато в твоём присутствии на душе теплеет.
– Приятно это слышать, – пробормотала смущённая и одновременно польщенная Мередит. – А если ты ответишь на мой вопрос, мне будет ещё приятнее.
– А вот это вряд ли.
Ливиан поднялся и пересел на кровать, опустившись рядом с Мередит. Его рука по-хозяйски обняла за плечо, прижимая к себе.
– Что ты делаешь?
– Не знаю. Ты выглядишь такой маленькой и потерянной в этом холодном, стерильном пространстве, что так и хочется тебя отогреть. Да не дёргайся ты так. Ничего я тебе не сделаю.
Мередит тихо рассмеялась:
– Осталось только решить, меня это успокаивает или огорчает?
Теперь, когда свет падал наискось хищные, немного резкие черты лица с твердыми, в полумраке кажущимися тёмными, губами было прекрасно видно.
Ливиан повернул голову. Глаза его блеснули кошачьим огнём, часто пугающим в полумраке.
Он был таким тёплым. И таким близким. Мередит тянуло к нему с такой силой, будто тело её было железным, а тело Ливиано стало магнитом.
Рука коснулась слегка запавшей худой щеки. В отличие от ладоней, которые были сухими и теплыми, кожа на лице была горячей.
Перехватив её руку, Ливиан навис над ней, заставив Мередит упасть на подушку. Он смотрел на неё словно не решаясь подчиниться овладевшему им импульсу.
– Поцелуй меня, – попросила она сама.
Сердце колотилось быстро и сладко. И только чуть-чуть испуганно. А вдруг отодвинется, уйдёт, растворится в длинных больничных переходах, а она останется одна?
Но Ливиан не отодвинулся. Мередит почувствовала, как его пальцы сжимают её плечи, лаская их медленными круговыми движениями.
Она смотрела в его глаза, светлые, настороженные, как у хищника. В остром взгляде таились голод и печаль.
Хорошо, что в палате было почти темно. Будь тут чуть больше света, так легко испугаться того, что таится в глубине серых глаз. Будто под толстой коркой льда, по которой осторожно делаешь за шагом шаг, видишь тень чего-то опасного. Оно надёжно запертого, но оно там, ты точно это знаешь.
Зверь на поводке? Лава, булькающая на дне жерла вулкана?
Между этой угрозой и Мередит стоят лишь воля и разум Ливиана. Достаточная ли эта гарантия безопасности?
Ливиан, вредный мальчишка, который в детстве ломал куклы Мередит с противной усмешкой. Ломал и заставлял на это глядеть.
Было мучительно жалко оторванных голов, поломанных пластмассовых рук и ног, но желание играть с ним перевешивало для Мередит сожаление.
Правда, он всё равно не играл. А когда, разъярённая, она, вцепившись ему в руку, укусила до крови, только смеялся.
– В детстве ты ломал мои куклы, – жалобно выдохнула Мередит, блаженно прикрывая глаза под лёгкими ласками.
Руки Ливиана почти невесомо скользили по её рукам, гладили шею, волосы.
– Что? – не сразу понял он о чём она говорит.
– Ты ломал мои куклы. Тебе нравилось смотреть, как я плачу.
– Нет, – покачал головой Ливиан. – Мне не нравилось, как ты плачешь. Но ещё меньше мне нравилось общество девочки, что навязывал человек, которого я тогда считал своим отцом. Я тебя и доводил, чтобы ты от меня отстала. Но ты стойко жертвовала игрушками.
– Хотела, чтобы ты наконец оценил моё расположение и понял, какое я чудо.
– Я созрел до осознания истины.
Уголок губ Ливиана снова дёрнулся в лёгком намёке на усмешку.
– Я не стану для тебя очередной куклой которую ты сломаешь?
Ливиан какое-то время смотрел Мередит в лицо, потому медленно покачало головой.
Руки его опустились на тонкую, как ствол берёзки, талию девушки и жадно сжались.
Его губы были горячими, как будто под алой каймой действительно полыхал огонь. Горячими и твёрдыми – беспощадными. Ливиан словно брал непокорную крепость. Будто пил дыхание с губ Мередит, задыхаясь сам и заставляя задыхаться её.
Мередит чувствовала тяжесть его тела, налившегося каменной твердостью. Жёсткие плечи под её руками, мускулистый стан. Тело Ливиана будто сплошь было сплетено из лоз, гибких и твёрдых.
Он был таким горячим, горячим в прямом смысле слова, что это даже пугало. Будто изнутри его сжигала неведомая лихорадка, делая не со всем вменяемым.
– Ливиан, нет, не надо! – испугавшись накала незнакомых страстей, Мередит упёрлась руками ему в грудь, отталкивая от себя.
К её облегчению, он остановился сразу: