Ангелы не умирают
Шрифт:
– Я сделал тебе больно?
Она помотала головой.
– Нет, но…
– Ты не готова лишиться невинности на больничной кровати?
– Извини.
– Не извиняйся. Правильное решение. «Извини» следует сказать мне.
– О, нет! Вот если бы ты не остановился, тогда возможно. А так…
– Мередит, тебе не следует бояться меня. Правда. Уж что-что, а контролировать себя я умею.
– После такого самоуверенного заявления так и хочется опровергнуть сказанное.
Ливиан усмехнулся и, вытянувшись рядом на кровати, прижал Мередит к себе. Она счастливо вздохнула и расслабилась, положив голову ему на плечо.
– Ты такой милый.
– Это вряд ли, – с очередным смешком проговорил он. – Но с тобой, как ни странно, да.
– Почему?
– Почему? Наверное, потому, что ты сама очень милая. Похожа на пушистого шаловливого котёнка.
Сухая ладонь Ливиана погладила короткие кудряшки, упруго вьющейся вокруг ещё по-детски округлой щеки Мередит:
– От тебя так приятно пахнет.
Мередит непонимающе посмотрела на Ливиана. Она не улавливала никаких запахов, кроме больничных лекарств.
– Я не пользовалась сегодня духами.
Поведя носом, она пожала плечами?
– Ничего не чувствую.
– А я чувствую. Запах ванили и карамели. Невинности и чистоты.
– Ты надо мной подшучиваешь, да? – подозрительно сощурила глаза Мередит.
– Нет, я серьёзно. Этот запах такая редкость. В моей жизни это почти мифический аромат.
8. Катрин. Соперницы
Катрин должна была чувствовать холод в каждой клеточке тела, но холодно не было. Тоскливо, одиноко, страшно, но не холодно. А она, пожалуй, была бы даже рада оказаться в одной палате с Мередит, почувствовать заботу врачей. Спрятаться за пилюлями и уколами от необходимости оставаться наедине с собой и снова искать ответы на вопросы.
Искать и не находить. По крайней мере те, которые можно принять со спокойной душой и смирением.
Катрин была бы рада оказаться в любом месте где светло, где звучат людские голоса. В темноте всплывали картинки из недавнего прошлого: вода, отчаяние, кровь, смерть.
С тех пор как они приехали в Эллинж жизнь изменилась не в лучшую сторону. На поверхности всё выглядело гладко, но постоянное напряжение, предчувствие надвигающейся беды не оставляло ни на минуту.
Беда эта была связана с Альбертом.
Всё было связано с Альбертом так же тесно, как жизнь с дыханием.
Его присутствие причиняло боль как засевшая заноза. Но даже самой себе Катрин не желала признаваться, что больше всего страшится того момента, когда Альберт уйдёт. А в том, что он уйдёт, она не сомневалась.
Она изо всех сил пыталась бороться с тягой к красивому, странному, совсем не похожему на других людей, юноше.
Но можно ли не слушать музыку? Не вдыхать свежий воздух, напоённый запахом трав? Не подставлять лицо дующему игривому ветерку? Не оборачиваться на резкий, как выстрел, звук?
Не влюбиться в Элленджайта, когда он рядом?
Есть вещи и явления, которые объективно вызывают определённую реакцию. И есть люди, на которых невозможно не реагировать. Цветок поворачивается за солнцем потому, что это в его природе. Люди проникаются необычным, красивым. Можно сколько угодно спорить с природной – нельзя её победить.
Холодный ветер студил шею, теребил волосы и норовил забраться под воротник. Катрин подняла его выше, чтобы защитить шею.
Свет от фонаря мигнул и фигура, сливающаяся до этого с тенью, отделилась от стены, двинувшись навстречу.
Тонкая женская фигура, затянутая в чёрное. Кожаные брюки, кожаная куртка, хвост, поднятый высоко на затылок. Капризные губы, яркая помада, густо подведённые глаза. Катрин с трудом признала в этой девицу, похожей на ночную бабочку свою мучительницу из склепа.
– Привет, – остановилась Синтия в нескольких шагах, разглядывая её с нарочитой демонстративностью.
Катрин не ответила.
Ей казалось, что при виде проклятой сестрички Альберта ей будет страшно.
Это логично бояться того, кто непонятно каким чудом исхитрился пережить столетия и воззвать из праха брата пролежавшего мёртвым добрую сотню лет. Это нормально, испытывать страх перед существом столь упёртым, что его не останавливают никакие преграды и запреты. Кто, идя к цели, готов пройти даже по трупу собственной матери.
Страх? Если бы! Ни тени.
Удушающая ненависть, словно ядовитая змея, подняла голову в её сердце. Холодная и яростная.
Вульгарно одетая красотка, фальшивая от начала до конца, потому что ни в малейшей степени не была тем, чем выглядела, стояла между ней и тем, кого Катрин хотела бы получить больше всего на свете – Альбертом.
Если бы не эта светловолосая мерзкая гадина, он был бы другим. Потому что в нём много хорошего. По-настоящему хорошего, такого, что не часто встретишь в людях.
А эта змея делала всё, чтобы пробудить в нём всё самое темное. И ей удавалось.
Нет, Катрин, конечно же, не была столь наивна чтобы полагать, что Альберта, будто телёнка на верёвочке, можно повести куда-то против его воли (как раз это было почти невозможно). Но, не будь Синтии, не было бы многолетней привязанности, извращённой любви, наполовину состоящей из дружбы, наполовину из общего прошлого и на треть из дикой, кровосмесительной, противоестественной похоти.
Если Альберт представить картиной – Синтия была пачкающей её грязью, если драгоценным камнем – она затаённая трещиной, если цветком – шершнем. Змеёй.
Пусть Альберт выбрал бы другую девушку, Катрин со временем, смогла бы с этим смириться. В конце концов, ей не привыкать уступать лавры другому – так уж сложилась жизнь, что на её долю чаще выпадала работа, а не праздник.
Но знать, что, выбирая Синтию он выбирает тёмную сторону самого себя было не просто душевной раной – это походило на ожог.
Синтия его погубит. Тот мягкий свет, что был в нём – она погасит его. Раз за разом она будет пытаться превратить его в подобие самой себя, пустой, как могила и холодной, как мертвая царевна.