Ангелы не умирают
Шрифт:
– Рэю на тот момент было наплевать. Он периодически полностью теряет человеческий облик. Потом собирает себя по частям и становится… ну, почти нормальным. В хорошие периоды он бывает весьма обаятельной личностью. Умён, храбр, остроумен. Красив, как бог. К нему легко проникнуться симпатией и даже более глубоким чувством. Когда захочет, отец умеет держать своих демонов на поводке. Какое-то время. Но когда срывается, это настоящие исчадие ада.
– Я видел.
– Нет. Не видел, – с обречённостью и тоской проговорил Ливиан. – И дай бог тебе никогда этого не видеть, – тряхнул он головой, словно стараясь избавиться от мучительных воспоминаний.
– Ты рассказывал об Артуре, – напомнил я.
– Да. Я помню. Ну так вот, Брэдли охотно взялся помочь Виоле. У него с Рэем были хорошие отношения. Ну, настолько, насколько это вообще с Рэем возможно. Отец был ему обязан. Как позже выяснялось – обязан из-за меня.
– Как это? – удивился я.
– Рэй никогда не говорил мне, кто моя мать. Но знаю совершенно точно – это не Виола. И ещё знаю, что к ней он относился иначе, чем к матери остальных своих детей.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что, в отличие от Энджела, со мной отец никогда не спал.
Ну и ответ! Я даже растерялся, не зная, что ещё сказать.
– Думаешь, что твоя мать настолько влиятельна, что Рэй боялся последствий их отношений?
Ливиан невесело рассмеялся:
– Боялся последствий? Это Рэй-то? Не уверен, что его в принципе возможно чем-то испугать. Но он говорил мне, что любил мою мать. Рассказывал, как, узнав о связи с его сестрой-близнецом, она отказалась от всяких с ним отношений. Не исключено, что он после этого её убил. С Рэя станется. Он же сумасшедший.
Повисла гнетущая тишина. Голос Ливиана звучал так спокойно, будто ему не было дела до прошлого. Но сильно сомневаюсь, что это действительно так.
– Это твоя история. Но Виола-то с какой стати отдала своего ребёнка чужому человеку?
– Чужому, своему! Да тут любой лучше, чем родной отец. Она хотела защитить Артура и защищала, как могла.
– А в чём защита?
– В том, что ребёнок не жил в Рэем. Брэдли выдавал его за своего кровного сына. Даже я узнал о том, что Артур Кинг лишь после того, как… после того, как он выжил в условиях, в которых кроме нас выжить никто не мог.
– И что случилось?
– Он сбросился с крыши тридцатиэтажного дома?
Для меня тема самоубийств с недавних пор больная тема. Внезапно открыл для себя, что при упоминании о суицидниках испытываю отвращение и гнев. Наверное, защитная реакция такая. Или, может быть, они для меня как вечный укор, напоминание о собственном неправильном решении, проявленной слабости. Я дезертировал с поля боя, бросив всех, кого любил. И это имело последствия. За мою ошибку платили другие. И всё это омерзительно, до тошноты печально и непоправимо.
– Хорошо, что твой брат выжил, – боюсь, мой голос прозвучал холоднее, чем я того хотел.
– Не уверен. Наверное, я ужасный человек, но иногда я думаю, что было бы для всех лучше, если бы Артур добился своего.
– Он очень страдает?
– Судя по всему – да.
– Понимаю. Нет ничего хуже, чем наблюдать за болью любимого человеком, не находя средств ему помочь.
Ливиан усмехнулся, и его усмешка показалась мне воистину сатанинской.
– На самом деле есть кое-что хуже, Альберт. День за днём терпеть рядом присутствие человека, к которому не испытываешь ничего, кроме брезгливого презрения. Которого охотнее всего покинул бы навсегда, избегая с ним в дальнейшем всякого общения. Знать, что этот человек тоже не горит к тебе нежными чувствами, но быть прикованным к нему цепями долга и не иметь возможности разойтись.
Было такое чувство, будто температура всё время падала. Я поднял воротник пальто, машинально подув на пальцы.
– Я думал, ты любишь своего брата.
– Нет, Альберт. Не люблю. Бывают моменты, когда я вполне понимаю Каина.
– Тогда почему ты не сбросишь эту ношу? Отдай Артура отцу. Или Энджелу?
– Энджелу? – прорычал Ливиан, так резко развернув машину, что мы лишь по какой-то счастливой случайности не врезались в столб.
Он развернулся ко мне и посмотрел на меня так, будто видел на моём месте своего брата.
– С тех пор, как Артура парализовало, Энджел не навестил его ни разу. У него есть масса других, куда более увлекательных развлечений, чем сидеть с калекой, у которого хватило ума примешивать чувства туда, где им вовсе не место. Он ни разу не предложил помощь. Ни в чём. Как будто не имеет к случившемуся никакого отношения!
Я молчал. Что тут скажешь?
Заглушив мотор мы оба сидели и глядели перед собой, погружённые каждый в свои мысли.
Я думал о неизвестном мальчике. Откровенно говоря, мне его было жаль. Полностью зависеть от такого человека как Ливиан… да от любого человека?
Древние суеверия правы. Все самоубийцы попадают в ад. Он может выглядеть по-разному. И даже со стороны адом вовсе не казаться. Но сути это не меняет.
Мой ад – Синтия.
Ад неизвестного мне Альберта – кто? Ливиан? Энджел?
Он что, действительно влюбился в черноглазую сволочь? Как можно влюбиться в мужчину? При всём том, что в моём собственном прошлом мужчин было не мало, пусть и в разы меньше, чем женщин, я никогда не понимал, какие эмоции можно испытывать к представителю одного с тобой пола?
Для меня это всегда было игрой. Борьбой характеров. Удовольствием. Элленджайты любят нарушать запреты, шокировать, ходить по краю и бросать вызов. Но – любовь?
Если бы я искренне влюбился в мужчину? Я бы тоже спрыгнул с крыши.
Жаль паренька. Искренне жаль.
– Ну что? Пошли? – глянул на меня Ливиан.
Я кивнул. И мы оба вышли из машины.
10. Альберт. Новый знакомый
Мне не приходилось бывать в местах, подобных этому. Всё вокруг серое: дома, деревья, машины, люди, лица. Словно в мире не осталось красок. Дома высокие, этажей десять-двенадцать. Куча покорёженного металла, зачем-то вкопанного в земле – я не сразу сообразил, что это жалкие останки детских аттракционов и качелей, перекрученных и переломанных чьей-то немилосердной рукой. Вандализм чистой воды.