Ангелы не умирают
Шрифт:
– Ты бьёшь не того парня, – просветили меня. – Ливиан играет за белых, а ты витрину ему портишь.
Мне не потребовалось много времени, чтоб понять, что Линда физически в порядке. Но судя по всему, пережитый страх и унижение сделали своё дело. Однако, может кто-то и посчитает меня циничным, я психологические травмы всегда предпочитал физическим. Кидайте в меня камнями, если хотите, но при наличии воли в жизни преодолеть и пережить можно всё, что угодно. А вот с травмами, не дай бог, несовместимыми с жизнью, это куда сложнее.
Рэй не стал нас задерживать. Отпустил с удивительной лёгкостью, что заставило меня подозревать факт того, что с Ливианом эта гнусь действительно заключила какую-то сделку.
– Забирай свою сучку и валите отсюда оба, – небрежно бросил он мне.
Я не стал препираться. Пока у тебя на руках женщина или ребёнок ты всегда уязвим.
– Я ещё вернусь, – не смог я удержаться от зловещего обещания. – Мы ещё поговорим.
– Буду ждать с нетерпением и интересом. Мне чертовски любопытно, что ты там придумаешь, мой сладкий. С тем, что с воображением у тебя всё в порядке, я уже знаю, – в ухмылке, подаренной мне похоти и глмления было приблизительно поровну. – Я рассчитываю на тебя в надежде на хорошую войнушку. Не подведи, мой милый.
Он стоял, небрежно опираясь одной рукой на перила. Слишком длинные пальцы, той формы, что легко представить на струнах или грифе гитары, на плавных изгибах женского тела или сжимающих тонкую ножку хрустального бокала, белели под синтетическим светом, отбрасывая блики гранями крупного бриллианта в печатке на безымянном пальце левой руки. Черты лица, тонкие, как лезвие и чёткие, словно профиль на камее, врезались в память с первого взгляда. Чёрные густые волосы, волной спадающие на широкие плечи и стекающие вниз, почти достигая узких, крепких бёдер, могли принадлежать женщине и почти любую дурнушку сделать, поменьше мере, привлекательной.
Рэй Кинг являл собой апогей нашего семейства – доведённые до совершенства красота в сочетании с жестокостью и разнузданной похотью.
В моей жизни я не встречал ни одного такого существа, которое бы с равной силой привлекало моё внимание и отвращало бы от себя одновременно. В чертах Рэя мне мерещилось отдалённое сходство с Ральфом не оставляющее сомнений в том, чьё ДНК моя предприимчивая и стервозная сестричка использовала для создания этого блистательного монстра.
Перед глазами против воли вставали картины давнего прошлого. То, как Ральф любил развлекаться, насилуя девушек, до тошноты напомнило финал сцены, которой поневоле пришлось стать свидетелем. Ему нравилось принуждать их, против воли получая с ним удовольствие. Нравилось заставлять понижать внутренние барьеры и планки. Провоцировать, искушать, играть словно кошка с мышью. Он был по-кошачьи беспощаден и жесток.
С одной лишь разницей – Ральф никогда не опускался до нанесения людям физических травм. Оправдывать наши развлечения не приходится. Как говорят теперь, мы были «те ещё отморозки».
Но мы были отморозки в рамках и границах. Наша жестокость носила моральный характер. Мы не били девушек по лицу, не ломали им рёбра, не отдавали десятку скотов, способных вывернуть их наизнанку.
А Рэй мог сделать всё это легко, не изменившись в лице. Чувствовал ли он что-нибудь при этом? Хотя бы тень сомнения? Хотя бы эхо совести?
И что за жизненные обстоятельства могли породить такое создание?
Если страсть к сестре-близнецу я, нисколько того не одобряя, (не смотря на свой собственный опыт, а может быть именно благодаря ему) ещё могу понять, но то, что Рэй превратил её жизнь в ад, шантажируя жизнью собственных детей, хвала Высшим Силам, не доступно моему пониманию. Как не могу я постичь того, как можно заставлять родного сына работать в борделе. Или растить из собственной дочери убийцу-киллера? Как можно спать с собственными детьми?
Возможно, жизнь была жестока к нему? Но даже если и существуют причины, объясняющие «почему», достаточно ли это для того, чтобы оставить всё так, как есть? И как мне его остановить?
– Я вернусь, – коротко пообещал я вновь перед тем, как взяв ледяную ладошку Линды утянуть её за собой.
Она молчала. Молчала, пока мы пересекали подземные лабиринты, которым самое то служить декорацией для любого триллера. Молчала, пока по снегу мы шли к моей машине.
И пока мы ехали назад, в город, тоже продолжала хранить молчание.
Молчал и я.
Я не умею жалеть. Не в смысле – выражать чувства. Это-то пожалуйста, сколько угодно. Иногда выражаю даже то, что не чувствую.
Я не умею жалеть. В смысле мне никогда не бывает никого жалко. Откровенно говоря, я вообще не понимаю – как это?
Я был рад, что Линда цела. И ещё мне хотелось поскорее от неё отделаться. Бледная, сникшая, дёрганная, она внушала мне чувство вины. И я злился. Большей частью на себя. Но (против всякой логики, признаю) и на неё – тоже.
Угораздило же тупицу угадить в клубок змей. Какого чёрта полезла? Я оставил её перебирать бумаги. Вот этим и следовало заниматься. Всем было бы лучше, все остались бы целее – а она в первую очередь. А теперь я вынужден действовать против людей, против которых драться не хочу.
Не дождётся она от меня добрый слов. Нет у меня их. Я знаю, что мразь, но единственное извинение, на которое я сейчас способен – это чек с №-ной суммой на предъявителя. Цинично? Зато полезно и ощутимо. В отличие от слов.
– Тебе что-нибудь нужно? – спросил я, затормозив у её дома. – Я могу что-то для тебя сделать?
– Уберись с глаз моих.
Я с радостью выполнил её пожелания. И на этом мы расстались.
Запел рингтон, поставленный на вызов от Кэтти.
Несколько секунд я смотрел на высветившийся номер, раздумывая – ответить или нет? Прекрасно понимая, что после вчерашней ночи она отнюдь не будет счастлива тем, что я вновь игнорирую её желание быть в курсе моей жизни.
Эгоизм как всегда победил. Или трусость – как посмотреть. Я собирался ехать к Синтии. Сказать ей об этом открыто? Ага! Два раза! Не сказать – соврать. Поэтому, извини, дорогая, но «вызов пропущен».