Ангелы во брони
Шрифт:
На сей раз улыбка у Альфреда Степановича получилась достаточно искренняя, в некоторой степени даже обаятельная.
– Как видишь, Максим, я подстраховал тебя! – сказал Руслан, как только все трое посмотрели последние теленовости о заложницах в областном СИЗО. – Теперь следственная машина закрутится полным ходом, можешь давать свои показания. Но только после того, как я исчезну отсюда! Лады, командир? – Кизил посмотрел на Николая.
– Будем считать, лады, – отозвался Водорезов.
Полчаса томительного ожидания стали для Александра Геннадьевича Каляева настоящей пыткой.
– Готовность номер один, генерал! – В дверях появился Альфред Степанович, прервав невеселые размышления Каляева.
Одет он был в светлую рубашку, галстук и брюки. «Вот скупердяй! – мысленно оценил внешний вид Угря генерал. – Костюм пожалел, оделся во все летнее, что потом выбросить не жалко…»
– Значит, ты зальешь меня кровью, сфотографируешь… Но ведь этого Руслану будет мало? – спросил вдруг Сторожев.
– У вас же есть знакомые на телевидении, мы же говорили об этом! – напомнил Каляев. – Короткое сообщение в ближайших новостях организовать не трудно!
– Да, да… – отозвался Угорь, и Каляев отметил, что у Сторожева немного изменился голос.
«Нервничает-таки, змеюка морская!» – мысленно позлорадствовал Александр Геннадьевич.
– Стрелять будем? – спросил Угорь.
– А почему нет?
Этот вопрос задал появившийся в комнате Генрих. В руках у него был пистолет с коротким стволом и длинным глушителем. Альфред Степанович хотел было что-то возразить, но Генрих, ни слова не говоря, вскинул оружие и трижды выстрелил в их общего с Каляевым патрона. Рубашка Сторожева буквально взорвалась в нескольких местах бурыми вспышками. Вскрикнуть Угорь не успел, свалился на ковер, заливая его темно-бурой, почти черной кровью.
– Почему нет? – переспросил неизвестно кого Генрих, направив пистолет на ошарашенного Каляева. – Ну-ка, генерал, проверьте пульс у внезапно усопшего.
Каляеву не оставалось ничего иного, как приблизиться к Альфреду Степановичу, пощупать пульс. Раны на теле слегка дымились. На всякий случай Каляев ощупал тело, точно надеялся, что под тоненькой рубашкой может находиться бронежилет и специальные насадки, с помощью которых в кино изображают раненых, истекающих кровью людей. Однако, «киношный человек» Генрих снабжать своего патрона такими насадками не посчитал нужным.
– Вы решили инсценировать смерть господина Сторожева, а я решил – чего мелочиться? – улыбнулся своими аккуратными усиками Генрих. – Все равно это когда-нибудь нужно было сделать… Или вы так не считаете?
– Браво, Генрих, – только и смог произнести Александр Геннадьевич.
– Вот видите, какое удачное стечение обстоятельств! Тем более, под Угря стали серьезно копать… Зато теперь управление бизнесом в наших с вами руках, генерал. Кстати говоря – этот пистолет ваш. – Генрих быстрым движением открутил глушитель, и Каляев только сейчас заметил, что на руках у «мясника» тонкие телесного цвета перчатки, не оставляющие ни малейших следов. – Ну, мои ребята у вас его изъяли, перед беседой с покойным…
При
– Так что теперь мы с вами партнеры! Деловые, по жизни! – подвел окончательный итог бывший трюкач. – А пистолет у меня побудет. Некоторое время, Александр Геннадьевич, вы уж не взыщите! Зато тележурналисты в ближайших новостях дадут абсолютно правдивое сообщение.
На последнюю фразу Генриха возразить было нечего.
7
– Как вас зовут?
– Это имеет значение?
– Ну, мы как-никак товарищи по несчастью, оба в плену у каких-то страшных, безжалостных людей.
– Меня зовут Любовь Николаевна. Прошу обращаться на «вы».
«Товарищ по несчастью» приближался к Любе все теснее и теснее. Болезненно худой, небритый, одетый в линялую футболку – он был явно не в ее вкусе. Ко всему прочему излишне говорливый. То, что их заперли в одной комнате, было досадным стечением обстоятельств.
– Очень хорошо, Любовь Николаевна. А меня вы не узнаете? – осведомился «товарищ по несчастью».
Люба в который раз оглядела мужчину. В качестве подследственного он ей не встречался, это абсолютно точно. В качестве сослуживца тем более. Кто-то из адвокатских? Нет, ни в коем случае! Родственник кого-то из подследственных?
– Ну разве вы ни разу не слышали моих песен? – уточнил «товарищ».
– Нет, – покачала головой Люба. – Я, знаете ли, попсой не увлекаюсь.
– Тогда разрешите представиться – Туберкулез! – «Товарищ» по-театральному поклонился, вытянулся по стойке «смирно» и даже шаркнул ножкой.
– Что? – не поняла Люба.
– Певец Туберкулез, сокращенно Туб. Для вас, уважаемая, просто Миша.
– Миша Туб. – Люба невольно усмехнулась. – И что вы поете?
– Я пою… Пою строго об определенных вещах – о неразделенной любви, душевных метаниях, поисках параллельных пространств, морской романтике, птичьем гриппе, казаках, борьбе интеллигенции со звуковым барьером, Годзилле, Борисе Борисовиче, третьей улице Строителей и тараканах. И более ни о чем другом!
– Очень интересно! – отозвалась Люба.
– Но, к сожалению, моей самой популярной песней являются дурацкие куплеты, которые я сочинил в ранней юности. Помните:
У меня была подруга, я ее любил.
Она перднула в постели, я ее убил.
– Ужасно, правда? – тут же переспросил Туб, не дав Любе опомниться.
Надо сказать, что даже банальнейшая пошлость звучала из уст певца элегантно, с какой-то оригинальной, не лишенной обаяния интонацией. Видимо, за счет этого Туб и снискал в свое время широкую популярность.
– Видимо, что-то автобиографическое? – улыбнулась Люба.
Улыбка получилась отчасти брезгливой. Подобное «творчество» женщину никогда не трогало.
– Ну вот, поставленная цель мною достигнута, вы уже смеетесь! – со сдержанным торжеством в голосе сказал Туб. – А теперь столь же весело выполняйте то, что я вам скажу.
Голос Туба при этом совсем не изменился.
– Если, конечно, хотите отсюда выбраться! – добавил он и быстрым движением разорвал правую штанину своих брюк.