Англия изнутри: записки нелегала
Шрифт:
Уже вечером, перед тем как лечь спать, Юра сказал:
— Признаться тебе, будь у меня такая ситуация, я бы обратился к врачу. Я понимаю, что в случае аппендицита тебе не хватит денег на лечение, и ты не сможешь работать на клубнике. Возможно, тебе придется даже уехать домой, но согласись, лучше быть живым, чем мертвым. При любом раскладе деньги ты не вернешь, да еще создашь головняки своей семье.
— Не забивай голову, — сказал я, — это мои проблемы.
Мои слова немного задели Юру, было видно, что он искренен и действительно сочувствует.
— Мы
— Понимаю, я разберусь.
Юра вздохнул, выключил свет и пожелал спокойной ночи.
— Спокойной, — ответил ему я.
В чудеса я не верил, но после еще одной адской ночи, когда болел уже не только живот, а и все тело, под утро меня попустило. А утром, когда прозвенел будильник, я даже сам мог встать.
— Ты как? — спросил Юра.
— Нормально, — ответил я, медленно вставая.
Боль еще оставалась, но в любом случае я поднялся сам, без помощи рук.
— Иду на работу.
— Ты уверен?
— Конечно.
Я привел себя в порядок.
— Белорусы просили к ним зайти, — сказал Юра.
— Пошли.
Юра приблизился к их каравану и постучал в дверь, входя.
Я оказался чуть позади и услышал голос Виталия:
— Как там умирающий?
— Воскрес! — сказал я, появляясь из-за спины Юры.
Виталя немного стушевался, а Володя бросился ко мне, раскрывая руки для объятия:
— О! Ты воскрес сын наш! Какое счастье..
— Вот вы придурки, — вмешался Римас, — человеку плохо было, а им лишь бы поржать.
В этот день я отработал не очень хорошо, резко двигаться еще не мог, но все же 20 фунтов заработал. На обед мы пришли вместе с Юрой.
— Ты есть будешь?
— Немного, я ведь не ел почти 2 дня.
После небольшого обеда мы направились за деньгами, Мария выдала нам конверты.
К вечеру боль еще была, а на утро стало легче, уже в городе, когда я расходился, я не чувствовал рези в животе совсем. Что это было, я так и не понял, но поскольку все прошло благополучно, то 3 дня можно было и потерпеть.
Уже позже, меня пару раз белорусы подкалывали, типа, пацан решил себе отдых устроить, вот и полежал в караване пару дней, имитируя боль. Я им на это ничего не отвечал, как у Шекспира: над шрамом шутит тот, кто не был ранен.
Пусть они думают, что хотят, если ты уверен в своей правоте, на мнение других можешь не обращать внимание.
Вечером, после трапезы я отправился к телефонной будке, чтобы позвонить домой родителям и Наташе.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — ответил мне отец.
— Как у вас дела?
— Отлично, ты там как?
— Нормально, работаю.
— Работы много?
— Уже меньше, раньше было получше. Теперь урожай заканчивается, хотя поговаривают что здесь работа будет до ноября, но мне кажется надо искать что-то попроще, в караване, где мы живем становиться все холоднее. Трудно представить какой здесь колотун будет в ноябре, поэтому поеду скоро в Лондон.
— Искать работу будешь в Лондоне?
— Да.
— Ясно, Наташа на работу устроилась.
— Я ей сегодня звонить собрался.
— Тебе денег хоть хватает?
— Да.
— На себе не экономь, потом это всегда боком выходит.
— Я помню, на себе не экономлю.
— Ладно, даю маму, а то она у меня уже трубку рвет.
— Привет, ты что собрался уже уезжать?
— Нет, еще побуду на ферме недели две, а после поеду.
— Ты хоть знаешь куда?
— В Лондон, а там посмотрю по ходу движения, ввяжемся так сказать, а там увидим.
— Ты бы уже осел на одном месте, все ж будет спокойнее.
— Я бы осел, если бы такое место было, и я его нашел, а пока приходится так, то здесь, то там.
Мы еще немного поговорили о том, о сем, потом я позвонил Наташе:
— Привет! — обрадовалась она, — Как ты?
— Нормально.
Мы немного поговорили о том, о сем, пока нас не выключил оператор. Я вышел из телефонной будки, направившись обратно на ферму.
Чем дальше шло дело, тем больше мне переставало нравиться на ферме. Если раньше, когда я только приехал, у меня был какой-то азарт, желание работать, то сейчас, меня все начинало раздражать. Объяснение могло быть простым, раньше у меня не было выхода, и я работал из элементарного чувства самосохранения, поскольку нуждался в деньгах, теперь же, когда у меня были отложенные запасы, я чувствовал себя намного лучше. Первое время на ферме было интересно, несмотря на негатив, который шел от супервайзеров, свое свободное время мы проводили с белорусами, потом, когда их общество надоело, познакомились со студентами. Но и это уже не приносило пользы. Ситуация на ферме чем-то напоминала рейс на корабле, с тем лишь исключением, что у нас был один выходной день когда мы могли поехать в город, а матросы выйти в порт. А так, если не брать во внимание площадь и опасности, то психологически, все, было похоже. Здесь образовывалась группа, которая свободное время находилась вместе, потом, спустя какое-то время, когда все уже рассказали свои истории, некоторые члены начинали раздражать. Чуть позже, в эту команду вливаются люди со стороны, они вносят некий элемент новизны, но, под конец, наступает момент, когда харят уже все. Любые шутки, над которыми буквально вчера заливался от смеха, теперь раздражают, поступки людей, не замечаемые раньше, сейчас нервируют. Нервными становились все, раньше мы работали, и особо времени не было, а теперь у нас появлялся досуг, который чем-то надо было заполнять.
Юра, который раньше только и пропадал у белорусов, теперь сам сидел со мной в караване, играя в шахматы, или шел к студентам, Володя и Виталя тоже начали миграцию по ферме.
С Юрой у нас сложились нормальные отношения. Первое время он пытался занять инициативу и вроде как показать, что он главный и решает все сам, но я тактично, ненавязчиво, последовательно и твердо своими поступками дал ему понять: мы равны, и ни он, ни я, не решает в отношении другого ничего в одностороннем порядке.