Английский детектив. Лучшее

Дойл Артур Конан

— Ты не спрашиваешь про маму. — Именно неожиданная болезнь матери Зары, еще одного эмоционально зависимого от нее человека, стала причиной того, что поездка Зары в Нью-Йорк вместе с Сэмми отменилась в последнюю секунду.

Только после того, как Сэмми положил трубку, мягко поинтересовавшись здоровьем матери Зары и извинившись за грубое высказывание в адрес Тесс, он осознал, что Зара была совершенно права. Он действительно разговаривал как-то странно, и даже сам этому удивился. В Лондоне он никогда не осмелился бы сделать подобное замечание насчет Тесс. Осмелился? Сэмми взял себя в руки.

Заре, своей сильной

и прекрасной Заре, он, разумеется, мог говорить что угодно. Она была его женой. Как семейная пара, они были очень близки, с чем соглашалось все их окружение. То, что у них не было детей (это решение они приняли еще в дни бедности да так с тех пор и не отменили его), лишь укрепляло их связь. Поскольку основой их брака было не сиюминутное неудержимое сексуальное влечение, а нечто более глубокое, более интимное (секс никогда не играл в нем главной роли, даже в самом начале), узы, соединяющие их, с годами только становились прочнее. Сэмми сомневался, что в Лондоне найдется пара с более искренними отношениями.

Все это было правдой, о которой приятно вспомнить. Вот только случилось так, что в последние годы Тесс сделалась постоянной центробежной силой в их жизни: мнение Тесс учитывалось при покупке одежды, при оформлении интерьера и особенно при выборе штор. Короче, полный отстой! (Выражение это Сэмми позаимствовал у Клоды.) Кроме того, баснословные деньги Тесс каким-то образом делали ее мнение весомее, что было довольно странно, учитывая то, что Зара презирала людей, разбогатевших не своим трудом.

«Ну, хорошо. Теперь и у меня есть деньги. Много. Я их заработал», — думал Сэмми, надевая новый светло-голубой пиджак, который Зара — да, Зара — заставила его купить. Он посмотрел на себя в одно из огромных зеркал в золоченых рамах, украшавших его номер в «Барраклоу», для чего ему пришлось отодвинуть в сторону большой букет — подарок от управляющего гостиницы (или от Клоды?). Вот он, Сэмми Люк — покоритель Нью-Йорка или, по крайней мере, американского телевидения. В следующий миг он рассмеялся над собственной нелепостью.

Сэмми вышел через гостиную на маленький балкончик и посмотрел вниз на ленту растянувшейся внизу дороги, на крыши зданий, на Центральный парк, раскинувшийся посреди всего этого манящим зеленым пятном. Если говорить правду, Сэмми сейчас был по-настоящему счастлив. И причиной тому был не только успех его книги и не весьма прибыльная, как и предсказывала Клода, телевизионная слава, и даже не усиленное внимание прессы, хотя среди рецензий на его книгу были и разгромные, опять-таки, как предрекала Клода. Истинной причиной было то, что в Нью-Йорке Сэмми Люк чувствовал себя любимым. Любовь эта была всеохватывающей, удивительной и обезличенной. Это чувство ничего не требовало взамен. Это было похоже на электрический камин, в котором бутафорские раскаленные уголья горят, даже когда он выключен. Нью-Йорк пылал, но не мог обжечь. В глубине души Сэмми чувствовал, что еще никогда в жизни не был так счастлив.

Неожиданно снова зазвонил телефон. Сэмми ушел с балкона. Он ожидал один из трех звонков. Во-первых, это мог быть дежурный звонок Клоды: «Привет, Сэмми, это Клода… Слушай, последнее шоу, которое ты записал, — просто великолепно. Наша девочка из отдела рекламы, которая присутствовала на записи, сказала, что вначале все пошло не очень гладко (она испугалась, что они хотели разнести

тебя в пух и прах)… Но вышло все как нельзя лучше… Фух!» Очередная порция интересных звуков, изданных ее подвижными и очень чувственными губами. «Молодчина, Сэм! Ты их сделал! Та девушка, похоже, защищала тебя. Как там ее? Сью, Мэй? Джоани. Точно, Джоани. Она без ума от тебя. Нужно будет мне с ней поговорить. Что это такой симпатичной девушке вздумалось увиваться за мужчиной, да к тому же женатым…»

Физическое влечение Клоды к собственному полу было предметом грубоватых шуток между ними. Странно, но в Нью-Йорке даже это не казалось ему чем-то из ряда вон выходящим. В Англии Сэмми был поражен, хоть и не подал виду, откровенностью ее намеков. Еще больше его взволновало то, что однажды она хлопнула его по заднице, несомненно, в шутку, но добавив при этом: «Ты сам немного смахиваешь на девушку, Сэмми». Нельзя сказать, что это замечание его ободрило. Впрочем, даже это меркло в сравнении с тем стыдом, который он испытал, когда как-то раз Клода игриво заявила о своем влечении к Заре и подивилась, как это Зара (если не брать во внимание деньги) терпит его, Сэмми. Однако в Нью-Йорке все это вызывало у Сэмми лишь веселье.

Еще ему было приятно слышать (хоть это и было сказано несерьезным тоном), что он нравился Джоани, девушке из отдела рекламы, отвечавшей за его рабочий график, потому что Джоани, в отличие от красивой и пугающей пиратки Клоды, была маленькой и нежной.

Вторым возможным абонентом была сама Джоани. В таком случае она должна была звонить из вестибюля «Барраклоу», где ждала его, чтобы отвезти в телестудию на другом конце города на запись очередного интервью. Позже Джоани привезет его обратно к гостинице и сама, как обычно, заплатит за такси, словно предполагая, что его нервная система не выдержит, если они отойдут от этой традиции. Когда-нибудь, с улыбкой подумал Сэмми, он, возможно, даже пригласит Джоани зайти в его номер… В конце концов, для чего еще нужны гостиничные номера? (Сэмми никогда раньше не жил в гостинице в собственном номере: его английский издатель во время промо-туров по старинке селил своих писателей в смежных спальнях.)

Наконец, звонок мог быть от Зары. Их последний разговор, несмотря на все его извинения, закончился не на удовлетворительной ноте, и Зара, оставшись одна в Лондоне, наверняка теперь беспокоилась о муже. Мысль о Заре вдруг заставила его почувствовать какую-то внутреннюю удовлетворенность: в конце концов, ей было совершенно не о чем беспокоиться. «Кроме разве что Джоани», — добавил он про себя с улыбкой.

Раздавшийся из телефонной трубки голос поколебал удовлетворенность Сэмми.

— Я видела вас вчера по телевизору, — прошептал женский голос. — Ты ублюдок, Сэмми Люк. Я приеду в твой номер и отрежу тебе твой маленький…

Последовало подробное анатомическое описание того, что обладатель голоса собирался сделать с Сэмми Люком. Тихие чудовищные непристойности, жуткие и неожиданные, неприятные для его слуха, как отвратительный скрежет железа по стеклу, продолжали какое-то время изливаться из невинного белого гостиничного телефона, пока Сэмми не догадался прижать трубку к груди и заглушить голос своим новым голубым пиджаком.

Через пару секунд, думая, что заставил умолкнуть ужасный шепот, Сэмми снова поднес трубку к уху. Он успел расслышать слова: