Английский шпион
Шрифт:
— Вот как. А давайте-ка наведаемся завтра в обитель Сен-Мишель. Я её узнала, она на одном из рисунков. И как раз недалеко. Сегодня отправьте кого-нибудь уведомить настоятеля. Попробуем, не откладывая, распутать хотя бы начало клубка.
Решив не смущать монахов, Робертин переоделась в мужчину — молодого юношу-дворянина, приставленного в помощь капитану отряда. Выехали ещё на рассвете. Дорога в буковом лесу долго петляла вдоль ручья, пока отряд не въехал на мощёную площадку на холме, ограждённую с трёх сторон увитыми хмелем тяжёлыми каменными стенами, с четвёртой стороны — отвесным обрывом в реку. Два послушника в чёрных рясах молча, с удивительным проворством развели половинки ворот. Кони шагом вошли во внутренний двор. Встречные монахи, завидев дворянина, низко кланялись и дальше спешили по делам. Телохранители остались во дворе, капитана и молодого дворянина один из монахов повёл вглубь монастыря по галереям и тёмным деревянным террасам. По дороге присоединились к шествию полненький невысокий отец казначей и отец-эконом с густыми, словно орлиные крылья, бровями. В трапезной встретил сам аббат — ещё не старый мужчина с усталым лицом домовитого хозяина.
— Добро пожаловать, защитники истинной католической веры! — сказал аббат и распахнул широкие рукава приглашающим жестом.
Робертин осмотрелась. Не зря их с капитаном вели кружной дорогой. Все обитатели монастыря собрались здесь. И в лицах послушников, и в неподвижных позах старых монахов, и даже в каменных глыбах стен, в безмолвии колоколов и сдержанном скрипе дощатых полов — во всем сказывалась радость. Пусть король и отменил эдикт своей бабки-протестантки о том, что гугеноты имеют право забрать любую католическую собственность, под Ла-Рошелью на королевский запрет частенько смотрели сквозь пальцы. Обитель не один год жила под страхом разорения.
За столы усаживались только монахи. Чувствовалось, что за дверьми идёт толкотня и споры: кому из молодых послушников подавать. На почётные места сели гости. Служки через плечи сидящих уставляли стол сыром, хлебами, чашами с виноградными гроздьями. Робертин про себя отметила, что хотя не время поста, мяса нет: видимо, весь скот был угнан англичанами.
Разговор шёл неспешно, аббата и остальных очень интересовали и новости военные, и вести из столицы — но они боялись показаться настойчивыми. Внезапно один из монахов задрожал, привстал с лавки, захрипел и упал на пол. Задёргался, изо рта пошла пена. Соседи ничуть не удивились. Спокойно двое прижали бесноватого к полу. Сунули между зубов палку, поправили язык, чтобы не задохнулся.
— Тяжки испытания наши, — вздохнул аббат. — Отец Доминик всегда очень благочестив был. Прицепилсяк нему бес, он к нам в обитель ушёл. Отпустило, много лет его нечистый за нашими стенами трогать не смел. А тут сначала еретики против короля злоумышляли, потом нехорошие люди приезжали…
Тем временем послушники подняли обмякшего в беспамятстве после приступа падучей собрата, унесли. Робертин заметила, что капитан не сводит глаз с монаха. Когда его унесли, Сатурнин потянулся взять хлеба, как бы случайно наклонил голову к девушке и вполголоса сказал:
— Вы не обратили внимания?
— Нет, а что?
— А монах-то… из альбома.
Аббат продолжил. Видимо, ему очень хотелось поделиться тяжестью на душе.
— Как приехал этот… так и посыпались на нас несчастья.
— Кто приехал?
Аббат вздохнул:
— Вроде хороший человек. Задумал за здоровье и успех короля часовню поставить, а с собой богомаза привёл. Отец Доминик ему понравился, он его рисовал. А дальше, как уехали, всё одно за другим. Сначала у брата нашего опять падучая началась, кричал, что холод его держит изнутри, не может пошевелиться, а нечистый его выспрашивает и искушает. Потом англичане скот угнали, а свои же, свои — всё сено увезли.
Возвращаясь в город, Робертин ни разу больше не вспомнила про лица в альбоме. Её захватила совсем другая мысль. На память пришёл рассказ герцога дю Мэн про отравленных лошадей и жалоба аббата, что в монастыре забрали все корма. Не этим ли на самом деле занимался Монтегю? Росписи для церкви — хороший повод втереться в доверие к незнакомым людям. Человек падок на грех Тщеславия, легко согласится позировать, чтобы его лицо оказалось на церковной фреске. Тем временем можно подсыпать яду в припасы. Или пустить в колодцы моровую язву, а потом кричать: это всё люди короля, раньше такого не было.
Несколько дней Робертин никуда не выходила из своего особняка, зато постоянно гоняла людей с вопросами к тому или иному отряду, к коменданту. Через её дом прошли все мало-мальски заметные люди города и ближней округи. В итоге Робертин сумела определить несколько мест недалеко от Ла-Рошели, которые были нарисованы в альбоме. И заодно чем дальше, тем больше крепла уверенность: Монтегю готовился травить колодцы, лошадей и скот.
Вечером пятого дня девушка вызвала к себе капитана. Когда он вошёл, отодвинула от себя карту и свечу, устало потёрла глаза:
— Кажется, я разобралась. Именно эти рисунки и были самым важным. Не зря их выбросили в лужу. По ним англичане должны были определять, в каких местах можно брать воду и корм без опаски, а где уже подсыпан яд.
— А лица?
— Повод заходить в чужие дома, не больше, — отмахнулась девушка. — Подготовьте людей. Завтра посетим ближайшее место, которое по моим расчётам должно содержать отравленный фураж. Деревушка с каким-то дурацким названием, как и всё здесь. Мус… — начала она читать корявый почерк картографа. — Мус… те… Мусте.
— Тогда зачем ему листок? Почему его так тщательно спрятали? И монах. Его околдовали.
Робертин закусила щёку.
— Листок… пока не знаю. А монах, думаю, всего лишь совпадение. Не замечал никто за Монтегю колдовства. Нет, я вполне поверю, что такой человек продаст душу за успех, но тогда он вообще бы не смог войти в обитель. А может, людям давали какое зелье? Чтобы спали и не мешали, а потом поверили, что их рисовали. А монашек тот себе и напридумывал. Нет, случайность. Сатурнин, прикажите готовить назавтра лошадей. Выезжаем с рассветом.
Дорога заняла почти целый день, хоть и торопили коней. Но слишком уж много людей и солдат спешили по здешним трактам в разные стороны. И лишь ближе к вечеру опустело, начались поистине глухие места. Наконец проехали горбатенький мост, миновали селение. В самом конце на отшибе стоял трактир. Именно туда и направился отряд. В небо уже выбралась луна, солнце клонилось к горизонту. Запоздало прокукарекал петух, вдалеке замычала корова. А в домах мёртвая тишина. Люди испуганно забились по щелям. Привыкли уже, что солдаты — всегда не к добру.