Английский язык с Энтони Хоупом. Узник Зенды / Anthony Hope. The Prisoner Of Zenda
Шрифт:
So that it was thought some great man travelled privately (так вот, /люди/ думали, /что/ какая-то известная: «великая» личность путешествует частным образом) for his pleasure from the little station that morning (для своего удовольствия с маленькой станции в то утро); whereas, in truth it was only I, Rudolf Rassendyll (тогда как, на самом деле, это был всего лишь я, Рудольф Рассендил), an English gentleman, a cadet of a good house (английский дворянин, младший представитель хорошего = знатного рода; cadet – кадет, курсант; младший сын), but a man of no wealth nor position, nor of much rank (но человек, не имеющий ни состояния, ни положения, ни высокого чина). They would have been disappointed to know that (они были бы разочарованы, /если бы/ узнали об этом). Yet had they known all they would have looked more curiously still (однако, узнай они обо всем, они смотрели бы с еще большим любопытством). For, be I what I might now, I had been for three months a King (потому что, кем бы я ни был теперь, я три месяца пробыл королем), which, if not a thing to be proud of (что является, если и не поводом, чтобы гордиться), is at least an experience to have undergone (то, по крайней мере, /серьезным/ испытанием, которое /стоило/ пройти; experience – жизненный опыт; переживание). Doubtless I should have thought more of it (несомненно, я бы ценил его больше; to think – думать; считать; much – много; to think much of smth. – быть высокого мнения о чем-л., высоко ценить что-л.), had there not echoed through the air, from the towers of Zenda (если бы эхом не доносился по воздуху из башен Зенды) that we were leaving far away (которые мы оставляли далеко позади), into my ears and into my heart the cry of a woman’s love – “Rudolf! Rudolf! Rudolf (до моего слуха и моего сердца плач любящей женщины: Рудольф; ear – ухо; слух)!”
Hark! I hear it now (вот: «чу!», я слышу его и сейчас)!
So that it was thought some great man travelled privately for his pleasure from the little station that morning; whereas, in truth it was only I, Rudolf Rassendyll, an English gentleman, a cadet of a good house, but a man of no wealth nor position, nor of much rank. They would have been disappointed to know that. Yet had they known all they would have looked more curiously still. For, be I what I might now, I had been for three months a King, which, if not a thing to be proud of, is at least an experience to have undergone. Doubtless I should have thought more of it, had there not echoed through the air, from the towers of Zenda that we were leaving far away, into my ears and into my heart the cry of a woman’s love – “Rudolf! Rudolf! Rudolf!”
Hark! I hear it now!
Chapter 22
Present, Past – and Future
(Прошлое, настоящее… и будущее)?
The details of my return home can have but little interest (подробности моего возвращения домой не очень интересны). I went straight to the Tyrol and spent a quiet fortnight (я направился прямиком в Тироль и провел две недели в покое) – mostly on my back, for a severe chill developed itself (главным образом, /лежа/ на спине, ибо /у меня/ началась сильная простуда; to develop – развивать, совершенствовать; начинаться, развиваться /о болезни/; severe – строгий, суровый; сильный, серьезный); and I was also the victim of a nervous reaction (а также я стал жертвой нервного перевозбуждения; reaction – реакция; повышенное возбуждение /после угнетенного состояния/), which made me weak as a baby (что сделало меня = отчего я стал слабым, как ребенок). As soon as I had reached my quarters (как только я добрался до своего жилища = к себе домой), I sent an apparently careless postcard to my brother (я /тут же/ послал намеренно беспечную открытку своему брату; apparently – явно, очевидно), announcing my good health and prospective return (извещающую о моем добром здравии и предполагаемом возвращении). That would serve to satisfy the inquiries as to my whereabouts (это было сделано: «должно было послужить» для того, чтобы удовлетворить все вопросы по поводу моего местонахождения), which were probably still vexing the Prefect of the Police of Strelsau (которые, вероятно, продолжали тревожить префекта полиции Стрелсо; to vex – досаждать, раздражать; тревожить, беспокоить). I let my moustache and imperial grow again (я снова стал отпускать усы и бородку: «позволил усам и бородке расти»); and as hair comes quickly on my face, they were respectable, though not luxuriant (а поскольку волосы у меня на лице растут быстро, они были уже приличными, хоть и не /очень/ пышными), by the time that I landed myself in Paris and called on my friend George Featherly (к тому времени, когда я прибыл в Париж и навестил своего друга Джорджа Фэзерли; to land – высаживать /на берег/; прибывать /куда-л./, очутиться /где-л./). My interview with him was chiefly remarkable (моя беседа с ним была особенно примечательна; interview – деловое свидание, встреча, беседа; интервью) for the number of unwilling but necessary falsehoods that I told (большим количеством нежелательной, но необходимой лжи, которую я ему рассказал); and I rallied him unmercifully when he told me that he had made up his mind (и я нещадно потешался над ним, когда он рассказал мне, что решил; to make up one’s mind – решить/ся/; mind – разум, ум; мнение, мысль) that I had gone in the track of Madame de Mauban to Strelsau (будто я поехал вслед за госпожой де Мобан в Стрелсо).
The details of my return home can have but little interest. I went straight to the Tyrol and spent a quiet fortnight – mostly on my back, for a severe chill developed itself; and I was also the victim of a nervous reaction, which made me weak as a baby. As soon as I had reached my quarters, I sent an apparently careless postcard to my brother, announcing my good health and prospective return. That would serve to satisfy the inquiries as to my whereabouts, which were probably still vexing the Prefect of the Police of Strelsau. I let my moustache and imperial grow again; and as hair comes quickly on my face, they were respectable, though not luxuriant, by the time that I landed myself in Paris and called on my friend George Featherly. My interview with him was chiefly remarkable for the number of unwilling but necessary falsehoods that I told; and I rallied him unmercifully when he told me that he had made up his mind that I had gone in the track of Madame de Mauban to Strelsau.
The lady, it appeared, was back in Paris (эта дама, как оказалось, вернулась в Париж; to appear – показываться, появляться; казаться, производить впечатление), but was living in great seclusion (но жила в полном уединении) – a fact for which gossip found no difficulty in accounting (факт, которому молва без труда нашла объяснение; to account – считать, рассматривать как; объяснять). Did not all the world know of the treachery and death of Duke Michael (разве не знает весь мир о предательстве и смерти герцога Михаэля)? Nevertheless, George bade Bertram Bertrand be of good cheer (тем не менее, Джордж просил Бертрама Бертранда не падать духом; to be of good cheer – быть в хорошем настроении; не падать духом), “for,” said he flippantly, “a live poet is better than a dead duke (поскольку, – сказал он легкомысленно, – живой поэт лучше мертвого герцога).” Then he turned on me and asked (потом он повернулся ко мне и спросил):
“What have you been doing to your moustache (что вы делали со своими усами)?”
“To tell the truth,” I answered, assuming a sly air (сказать по правде, – отвечал я, принимая лукавый вид), “a man now and then has reasons for wishing to alter his appearance (у мужчины иногда есть причины желать изменить свою внешность; now and then – время от времени). But it’s coming on very well again (но они очень хорошо отрастают снова; to come on – приближаться; налететь, разразиться; делать успехи, преуспевать).”
“What? Then I wasn’t so far out (что? выходит, я не сильно и ошибся; to be out – не быть дома, отсутствовать; совершать ошибки)! If not the fair Antoinette, there was a charmer (если не прекрасная Антуанетта, то была /другая/ очаровательница)?”
“There is always a charmer,” said I, sententiously (всегда есть = найдется какая-нибудь очаровательница).
But George would not be satisfied till he had wormed out of me (но Джордж не желал этим довольствоваться, пока не выудил из меня; to worm – ползти, пробираться ползком; выпытывать, выведывать; worm – червь, червяк) (he took much pride in his ingenuity (он весьма гордился своим умением /это делать/; ingenuity – изобретательность; искусность, мастерство)) an absolutely imaginary love-affair, attended with the proper soupcon of scandal (совершенно немыслимую: «воображаемую» /историю о/ любовной интрижке, сопровождаемой характерным налетом скандала; soupcon – намек; привкус), which had kept me all this time in the peaceful regions of the Tyrol (которая держала меня все это время в мирных Тирольских краях; region – область, район; край).
The lady, it appeared, was back in Paris, but was living in great seclusion – a fact for which gossip found no difficulty in accounting. Did not all the world know of the treachery and death of Duke Michael? Nevertheless, George bade Bertram Bertrand be of good cheer, “for,” said he flippantly, “a live poet is better than a dead duke.” Then he turned on me and asked:
“What have you been doing to your moustache?”
“To tell the truth,” I answered, assuming a sly air, “a man now and then has reasons for wishing to alter his appearance. But it’s coming on very well again.”
“What? Then I wasn’t so far out! If not the fair Antoinette, there was a charmer?”
“There is always a charmer,” said I, sententiously.
But George would not be satisfied till he had wormed out of me (he took much pride in his ingenuity) an absolutely imaginary love-affair, attended with the proper soupcon of scandal, which had kept me all this time in the peaceful regions of the Tyrol.
In return for this narrative, George regaled me with a great deal (в обмен на этот рассказ Джордж попотчевал меня огромным количеством) of what he called “inside information” (known only to diplomatists) (того, что он называл «информацией для внутреннего /пользования/» (известной только дипломатам)), as to the true course of events in Ruritania, the plots and counterplots (что до истинного хода событий в Руритании, о заговорах и контрзаговорах). In his opinion, he told me, with a significant nod (по его мнению – поведал он мне, важно кивнув), there was more to be said for Black Michael than the public supposed (о Черном Михаэле можно было рассказать больше, чем предполагала общественность); and he hinted at a well-founded suspicion that the mysterious prisoner of Zenda (и намекнул на весьма обоснованное подозрение, что таинственный узник /замка/ Зенды), concerning whom a good many paragraphs had appeared, was not a man at all (относительно которого появилось множество сообщений в газетах, вообще был не мужчиной; paragraph – абзац, параграф; газетная заметка), but (here I had much ado not to smile) a woman disguised as a man (а (тут мне стоило большого труда не улыбнуться) женщиной, переодетой в мужчину; ado – суета, хлопоты; затруднение); and that strife between the King and his brother (и что соперничество между королем и его братом) for this imaginary lady’s favour was at the bottom of their quarrel (за расположение этой воображаемой дамы было подлинной причиной их ссоры; bottom – дно, днище; причина).