Анна, Ханна и Юханна
Шрифт:
Малин и Анна помыли все окна в доме, постирали и погладили занавески и купили новую герань на подоконники. Рикард продал лодку – съездил в банк, договорился с оценщицей, спокойной женщиной, которая осмотрела дом и назвала минимально возможную цену.
– Подумайте также и о семейных драгоценностях, – сказала она.
Вечером в четверг приехала Мария. На машине с детьми. Анна едва не задушила их в своих объятиях. После обеда Рикард принес в дом компьютер и принтер.
– Мы оборудуем тебе рабочее место после
Она осталась одна. Дни летели, сменяя друг друга.
Каждое утро она садилась за работу над книгой. Дело продвигалось медленно и тяжело. Мысли разбегались. Анна могла, например, долго сидеть за столом и думать о матери Ханны, у которой от голода умерли четверо детей. Потом она задумалась о Юханне и ее выкидышах. Странно, но их тоже было четыре. Она сама пропустила одного ребенка, но, разумеется, она о нем знала.
Двое детей! Значит, был аборт. Как мама на него решилась? Что было за дитя – мальчик, девочка?
– Опомнись! – вслух одернула она себя. Не хватало еще разреветься над клавиатурой.
Она записала: «Думаю, что я никогда не жалела о том ребенке».
Потом Анна задумалась о даме с лицом из слоновой кости, о матери Арне и своей бабушке, и о том, что в описании, данном ей Юханной, не было даже попытки понять свекровь. Это было странно: мама всегда стремилась понять и простить. Должно быть, она слепо ненавидела свекровь, обвиняла ее во всех своих трудностях в отношениях с папой.
«Он все больше и больше становится похож на свою мать», – говорила мама в последние годы. Мне была неприятна фраза: «Анна все бегала и бегала».Была ли какая-то тайна в жизни бабушки, матери отца, стыд, который выпал из поля зрения из-за ее сумасшедшей гордыни?
Около двенадцати она съела свои хлопья и поехала в больницу кормить мать. Старухи в палате перестали ее бояться. Как все, к чему привыкаешь, становится естественным. Анна познакомилась с другими посетителями – маленькой изможденной женщиной, которая приезжала каждый день кормить своего брата, старика, который ездил через весь город со своей больной ногой, чтобы повидаться с женой.
Было здесь много дочерей, ровесниц Анны.
Они здоровались друг с другом, обменивались замечаниями о больных, о погожей весне и принимались дружно вздыхать, обсуждая, сколько еще протянут эти одинокие старики, лежащие по пять человек в каждой палате.
Анна рассказывала Юханне о саде, о том, как она каждый вечер в нем работает, о том, как приводит его в порядок. Она теперь не задумывалась о том, понимает ли ее Юханна.
– Хуже всего дела с газоном, – говорила она. – Я повыдергивала мох
На следующий день:
– Принялась смородина. Я ее подрезала, обкопала и удобрила.
Однажды Анна пришла в больницу с радостной вестью:
– Представляешь, на розах набухли почки! Помогло, что я их подрезала, подсыпала земли и внесла удобрения.
– Все будет как раньше, как при тебе, мама, – говорила Анна. – Правда, летних цветов стало меньше, из многолетних выжили только пионы – помнишь, те, темно-красные?
В конце концов Анна однажды смогла с чистой совестью сказать:
– Почти все сделано, мама. Теперь все будет хорошо.
Когда сад был полностью приведен в порядок, Юханна умерла – ночью, во сне. Анна просидела с ней ее последние часы и, как папу, держала ее за руку.
Когда Анна утром вернулась домой и принялась обходить сад, она не испытывала скорби – она ощущала одну только свинцовую усталость.
Снова собралась вся семья и помогла с похоронами. Снова на похоронах было больше народа, чем они рассчитывали.
– Я побуду здесь еще немного, – сказала Анна.
– Но, Анна!
– Но, мама!
Рикард, чья командировка в Лондон закончилась, сильно опечалился, я видела это по его лицу.
– Надолго? – спросил он.
– До тех пор, пока мертвые не остынут в земле, – ответила я.
Было заметно, что он испугался, да и сама Анна поняла, что говорит как ненормальная. Все тела были кремированы. Они вместе с Рикардом захоронили урны в могилу Ханны, которая была единственной, кто всерьез готовился к смерти. На вырученные от продажи мельницы деньги она купила участок на кладбище в Гётеборге.
– Какое-то странное высказывание, – осторожно сказал Рикард.
– Ну да. – Анна кивнула, но продолжала стоять на своем: – Оно верное, при всей его несуразности. – Она попыталась объяснить: – У меня есть одна смутная идея: я должна научиться спокойствию. Привыкнуть к мысли о том, что теперь произошло то, что произойдет со всем.
– С чем, например?
«Например, с твоей лондонской женщиной, если говорить конкретно. Мне все равно, кто она и как она выглядит и что она делает в твоей жизни». Анна не сказала этого вслух, но громко рассмеялась, радуясь, что это и в самом деле так.
– Но надо быть реалистами. Я уже заплатил задаток за дом в Рослагене.
Анна кивнула, но была сильно удивлена. Рикард ни словом не обмолвился о покупке нового дома до отъезда в Лондон. Может быть, у него и не было там никакой женщины.
– Дайте мне время.
Малин подвела итог:– Думаю, это правильно. Ты не готова бросить дом, и я думаю, что этого не произойдет до тех пор, пока ты не закончишь книгу.
Какое это невыразимое счастье – побыть в одиночестве.