Анна Каренина. Черновые редакции и варианты
Шрифт:
— Отчего же я унижусь, я не понимаю.
— Ну, хорошо.
Николай перевелъ глаза съ Крицкаго на брата и улыбнулся своей дтской, наивной улыбкой.
— Вы не дичитесь его, — сказалъ онъ Крицкому. — Онъ это можетъ понять, разскажите ему нашъ планъ.
— Да я нисколько не дичусь, а только не вижу надобности разсказывать то, что можетъ быть неинтересно.
— Ты видишь ли, — заговорилъ Николай, съ усиліемъ морща лобъ и подергиваясь. Ему, видимо, трудно было сообразить все, что нужно и хотлось ему сказать брату. — Вотъ видишь ли, — онъ указалъ въ угл комнаты какіе то желзные брусья, завязанныя бичевками въ бумаг, очевидно изъ лавки. — Видишь ли это? — Это матерьялъ для нашей артели. Комунисты — пошлое слово, а, какъ я ихъ понимаю, это апостолы. Они то самое, что были первые христіяне. Они проповдуютъ равенство.
— Да, но только съ той разницей — отвчалъ Константинъ Левинъ, которому не нравился вообще
718
Зачеркнуто: (онъ видлъ въ немъ неискренность и желаніе казаться)
719
Зач.: (вдь я знаю это)
720
Зач.: — Да, это правда. Это я имъ говорю, — сказалъ Николай, обращаясь къ Крицкому.
Константинъ Левинъ замолчалъ, видя, что возраженіе раздражаетъ брата. Притомъ вопросъ комунизма не интересовалъ его вообще и теперь еще мене, чмъ когда либо. Онъ вглядывался въ наружность брата и думалъ, какъ бы сойтись и помочь ему. Для него было несомннно, что братъ не могъ интересоваться комунизмомъ, но что это была та высота, съ которой онъ, презираемый всми, старался презирать всхъ.
— Я съ своей стороны, — сказалъ Крицкій, — вовсе не утверждалъ, чтобы мы были подобны первымъ христіанамъ. Я, признаюсь вамъ, и не знаю, что они проповдывали, да и нe хочу знать, — сказалъ онъ съ улыбкой, злой и враждебной, напоминавшей выраженіе собаки, показавшей зубы. — И мы предоставляемъ проповдывать любовь тмъ, которые довольны существующимъ порядкомъ вещей. А мы признаемъ его прямо уродливымъ и знаемъ, что насиліе побждается только насиліемъ. [721]
721
Зачеркнуто: — Положимъ, — сказалъ Константинъ Левинъ, съ раздраженіемъ обращаясь къ нему, — но позвольте узнать, какого же порядка вы хотите.
— Это слишкомъ долго объяснять, и я не знаю, насколько нужно доказывать. Есть у васъ еще папиросы, Николай Дмитричъ?
— Да я вамъ помогу. Вы думаете, что я, принадлежа къ привилегированнымъ сословіямъ, не знаю вашей точки зрнія и не признаю ее отчасти. Я вамъ скажу главныя ваши положенія:
Константинъ Левинъ смотрлъ на Крицкого и перемнилъ объ немъ свое мнніе. Онъ понравился ему: было что то напряженно честное и искреннее и, главное, огорченное и въ его выраженіи и въ его тон. Но онъ не сталъ возражать ему. Самый вопросъ не интересовалъ его. Его интересовало только отношеніе къ нему брата.
* № 30 (рук. № 103).
XVIII.
Утромъ Константинъ Левинъ выхалъ изъ Москвы и къ вечеру пріхалъ. Дорогой, въ вагон, онъ разговаривалъ съ сосдями о политик, о послднихъ книгахъ, о знакомыхъ, и тоска и недовольство собой все точно также мучали его, какъ и въ Москв, но когда онъ вышелъ на своей станціи, увидалъ криваго кучера Игната съ поднятымъ воротникомъ кафтана, когда увидалъ въ неяркомъ свт, падающемъ изъ оконъ станцiи, свои ковровыя сани, своихъ лошадей съ подвязанными хвостами, въ сбру съ кольцами и махрами, когда кучеръ Игнатъ, еще въ то время, какъ укладывались, разсказалъ ему важнйшія деревенскія новости о перевоз изъ сушилки гречи и о томъ, что отелилась Пава, онъ почувствовалъ, что понемногу переносится въ другой міръ, въ такой, въ которомъ совсмъ другая оцнка радостей и горестей. Это онъ почувствовалъ при одномъ вид Игната и лошадей, но когда онъ надлъ привезенный ему тулупъ и слъ, закутавшись, въ сани, когда тронулся, поглядывая на пристяжную, знакомую ему, бывшую верховой, донскую, надорванную, но лихую лошадь, онъ вдругъ почувствовалъ успокоеніе и совершенно иначе сталъ понимать то, что съ нимъ случилось. Онъ не чувствовалъ боле униженья, стыда, недовольства собой. Онъ чувствовалъ себя собой и другимъ не хотлъ быть.
По славной дорог прокативъ въ 40 минуть 11-ть верстъ до деревни, онъ засталъ еще старушку мачиху, жившую съ нимъ въ деревн, не спящей. Изъ оконъ ея комнаты падалъ свтъ на снгъ площадки передъ домомъ. Кузьма, услыхавъ колокольчикъ, выбжалъ на крыльцо. Левинъ вошелъ. Лягавая сука Ласка визжала, терлась, поднималась и хотла и не смла положить переднія лапы ему на грудь.
Мачиха вышла на площадку лстницы и, удивленная неожиданнымъ скорымъ возвращеніемъ пасынка, спросила, что случилось:
— Отъ чего ты такъ скоро?
— Ничего, maman, соскучился. Въ гостяхъ хорошо, а дома лучше, — отвчалъ онъ ей. — Сейчасъ приду, все вамъ разскажу, только переоднусь.
Мачиха вернулась къ себ и съ своей сожительницей Натальей Петровной, ожидая Костю, по своему принялась обсуждать причину его скораго возвращенія.
Не смотря на то, что Левинъ не говорилъ своей мачих о своихъ намреніяхъ, она съ Натальей Петровной почти всякій разъ предполагала, что онъ детъ въ Москву жениться, и со страхомъ ожидала новой хозяйки.
— Можетъ быть, все покончилъ и образовался, да и пріхалъ все собирать.
— Вы вчно все глупости выдумываете, — отвчала мачиха. — Просто кончилъ дло.
Между тмъ Левинъ прошелъ въ кабинетъ. Кабинетъ медленно освтился принесенной свчой, выступили знакомыя подробности: оленьи рога, полки съ книгами, зеркало печи съ отдушниками, которую давно надо починить, диванъ, большой столъ, на стол начатая открытая книга, сломанная пепельница, тетрадь съ его почеркомъ. Онъ прочелъ: «Тепло есть сила, но сила есть тепло. Чтоже мы выиграли?» Прочелъ онъ свои замтки о книг, которую онъ читалъ. Потомъ онъ подошелъ къ углу, гд у него стояли дв пудовыя гири и гимнастически поднялъ ихъ, разминаясь. За дверью заскрипли женскіе шаги. Онъ поспшно поставилъ гири. Вошла двушка отъ мачихи, предлагая чаю. Онъ покраснлъ, увидавъ ее.
«Я думалъ, что это кончено», сказалъ онъ себ.
— Сейчасъ приду на верхъ, — отвчалъ онъ.
И быстро переодлся и побжалъ на верхъ, но по дорог встртилъ его прикащикъ.
Прикащикъ принесъ письма, бумаги и разсказалъ, что гречу не привезли изъ сушилки, не смотря на то, что это было приказано сдлать въ день отъзда. Левину стало досадно, и онъ сдлалъ выговоръ прикащику. Но было одно важное и радостное событіе: это было то, что отелилась Пава, лучшая, дорогая корова (Игнатъ не умлъ сказать, бычка или телку отелила Пава). Она отелила телку.
— Кузьма, дай тулупъ. А вы велите-ка взять фонарь, я пойду взгляну, — сказалъ онъ прикащику.
Скотная конюшня для дорогихъ коровъ была сейчасъ за домомъ. Пройдя черезъ дворъ мимо сугроба у сирени, онъ подошелъ къ конюшн. Пахнуло навознымъ теплымъ паромъ, когда отворилась примерзшая дверь, и коровы, удивленныя непривычнымъ свтомъ фонаря, зашевелились по свжей солом. Мелькнула гладкая, чернопгая, широкая спина Голландки; Беркутъ, быкъ, лежалъ съ своимъ кольцом въ губ и хотлъ было встать, но раздумалъ и только пыхнулъ раза два, когда проходили мимо. Красная красавица, громадная, какъ гипопотамъ, Пава, задомъ повернувшись, заслоняла отъ входившихъ теленка и стала обнюхивать его. Левинъ вошелъ въ денникъ по свжей солом, оглядлъ Паву и поднялъ краснопгаго теленка на его шатающіяся длинныя ноги. Взволнованная Пава замычала было, но успокоилась, когда Левинъ подвинулъ къ ней телку, тотчасъ же начавшую снизу вверхъ поталкивать подъ пахъ мать, и стала лизать ее шаршавымъ языкомъ.
— Да сюда посвти, Федоръ, сюда фонарь, — говорилъ Левинъ, оглядывая телку. — Въ мать, даромъ что мастью въ отца. Очень хорошо! Вотъ это будетъ корова! Василій Федоровичъ, вдь хороша? — обращался онъ къ прикащику, совершенно примиряясь съ нимъ за гречу подъ вліяніемъ радости за телку.
— Въ кого же дурной быть?
— Ну, хорошо, теперь ступайте, и я домой пойду.
Онъ [722] вернулся домой въ самомъ веселомъ расположеніи духа. [723] Онъ подслъ къ мачих, разсказалъ ей про брата Сергя, про Николая не говорилъ, зная, что она не любитъ его; потомъ посмшилъ ее, зная, что она это любила, сдлалъ съ ней 12-ть спящихъ двъ, любимый ея пасьянсъ, принимая въ немъ живйшее участіе, и услся на большомъ кресл въ ея комнат съ книгой и стаканомъ чая на маленькомъ столик, то читая, то вступая въ разговоръ, который вела мачиха съ Натальей Петровной.
722
Зачеркнуто: былъ въ томъ веселомъ дтскомъ
723
Зач.: за которое его такъ любили и вс знавшіе его