Античная метафизика: Страсти по бесплотному

Бутина-Шабаль Светлана

В космосе вещи ограничивают друг друга. "Будучи ограничивающим, нечто, правда, низводится до того, что само оно оказывается ограничиваемым, однако его граница как прекращение иного в нем, в то же время сама есть лишь бытие этого нечто: благодаря ей нечто есть то, что оно есть, имеет в ней свое качество"⁸. Итак, если вообще есть нечто, то оно ограничено другим. Нечто всегда положено другим, то есть нечто существует постольку, поскольку существует другое. Различение действительно первично. Различение как таковое материализуется в границе. Граница – формирование поверхностей, которые позволяют различенному внутри себя быть собой, а не другим, и соотноситься с другим только внешне. Поверхность и представляет собой материальность, а если материальность оформлена выражением в ней внутреннего бытия, то – телесность вещи. Ничто, равное абсолютной полноте бытия, не содержит границ, а значит, не имеет поверхностей, и как таковое оно бестелесно, нематериально.

Если космос в качестве

некоторого целого, состоящего из частей (вещей) проистекает из противоположения абсолютной полноте бытия, ничто, то в свою очередь и бестелесное ничто противополагает себя космосу, состоявшемуся как совокупность вещей. Об одновременном существовании вещного космоса и бестелесного ничто свидетельствует сам вещный космос. В вещном космосе всякое нечто ограничено другим нечто; нечто служит границей другому, а другое является границей этого нечто, тогда космос несет в себе непрерывность, свойственную абсолютной полноте бытия и, следовательно, существует не только как бесконечная совокупность нечто, но и как целое, по причине этой непрерывности не равное сумме своих частей. Космос как целое снова вбирается полнотой бытия ничто, размывающего телесные поверхности, зафиксировавшие отдельность и самотождественность вещей. Космос как целое отрицают лишь атомисты, для которых нечто не может быть положено другим. "Другой" не является принципом существования атомистического мира, поэтому здесь отсутствует идея порождения и трансмутации мира, мир ни из чего не порождается и ни во что не превращается, просто существует множество от века данных, автономных нечто – независимых определенностей – атомов, которые абсолютно непроницаемы друг для друга, существенно нейтральны, и для сохранения их нейтральности (не– противоположности) границей между ними оказывается не другое бытие, а пустота. Нейтральность атомов, прерывность атомарного космоса исключает принцип утвердительной дизъюнкции, являющийся принципом метаморфозы и трансформации.

Космос как единое, именно так его и рассматривает античная метафизика осевого направления, беспустотный космос (Horror vacui – ужас, боязнь пустоты) непрерывен, и если даже на обыденный взгляд кажется, будто тела существуют в пустоте, то на самом деле тела служат границей друг другу. Даже если они не присутствуют в непосредственном контакте, они ограничивают друг друга через промежуточные среды, более того, все тела находятся в отношении к бестелесному, и бестелесное оказывается их "средним термином". А это значит, что если нечто изменяется, то изменяется и другое, если изменяется другое, изменяется и нечто. Допустим, нечто и другое ему взаимоопределяют друг друга. Нечто – это граница другого, иначе говоря, небытие другого. Другое – это граница нечто, то есть небытие нечто. Следовательно, со-бытие нечто и другого – одновременно и их небытие, если одно рассматривать через другое, а не через его собственную самость; хотя и утверждение каждого через его самость предполагает утверждение через другое.

Но дальше всякое нечто непременно стремится выйти за рамки наличных поверхностей. Нечто со стороны своей границы, то есть с внешней стороны обладает поверхностью, следовательно, материальностью. Самобытие же – нематериально, оно осуществляется внутри поверхностей, окутывается и сохраняется этими поверхностями. Тогда движение нечто за свои рамки можно понимать как движение целого и себе равного бытия, оформленного телесно, стало быть, тела, в собственное небытие и бестелесность, потому что та часть нечто, определенного своей телесностью, что вышла из своих границ и внедрилась в другое, покинула свою родную территорию (телесность) и, покинув, является уже чем-то неопределенным, неограниченным, и, внедряясь, проникая в сферу чуждого бытия, определенного чуждой телесностью, становится сверхчувственным, не соотнесенным с материальностью, – бестелесным. Проникновение нечто в другое ему можно зафиксировать лишь как метаморфозу этой чуждой телесности, обусловленную процессом становления нечто, начавшемся в чужом основании. Выхождение нечто за рамки своих границ можно объяснить только непрекращающейся работой утвердительной дизъюнкции.

Гегель пишет: "Другое определение – беспокойство, присущее всякому нечто и состоящее в том, что в своей границе, в которой оно имманентно, нечто есть противоречие, заставляющее его выходить за свои пределы. Так диалектика самой точки — это стать линией "⁹. "Беспокойство" – это положенность другим, бытие нечто через небытие и небытие через бытие, это цепная реакция утвердительной дизъюнкции, которая проникает лезвием границы не только абсолютную тотальность ничто для того, чтобы конституировать множественность разнообразного, но и всякое нечто, возникающее как нечто единое.

Опираясь на гегелевскую "Науку логики", но, сосредотачиваясь именно на утвердительной дизъюнкции, проследим отношения ничто как абсолютной полноты бытия и нечто – бытия конечного и определенного другим ему; другим в предельном отношении является все, что по ту, другую сторону поверхности этого тела, в том числе и ничто как абсолютная полнота бытия. Собственно, нечто только и может утверждаться как одновременное другое абсолютной полноте ничто. Нечто, отчуждаясь посредством формирования поверхностей (телесности), выделяясь из ничто, становится автономным телом. Но ничто снова внедряется в нечто как в "свое-чужое". Вообще – проникать в другое, стремиться за свои границы в другое возможно лишь в том случае, если одно и другое изначально едины. Демокритовские и эпикурейские атомы, данные как дискретное множество автономных самостей, никогда

не проникают друг в друга, отчего они неизменяемы и неуничтожимы; полагать друг друга, стремиться друг в друга – принципиально невозможно для их природы.

Итак, ничто проникает в нечто, в автономное тело как в "свое-чужое", при этом тело не изменяется вещественно и материально, принятую часть ничто тело замыкает в своих границах. Если предположить, что ничто, будучи истинно полнотой или бесконечностью бытия, проникает в нечто сообразно с конечностью этого нечто, некоторым "квантом ничто", то скорей всего данным квантом ничто, проникшим в автономное бытие, организованное как тело, окажется то, чем это тело было до своего выделения из полноты бытия, ведь тело раньше присутствовало в ничто как не различенное с другими бестелесное бытие. Значит, в автономное тело ничто проникает в качестве прошлого состояния этого тела. Это проникновение начинает процесс метаморфозы автономного телесного бытия. Принцип утвердительной дизъюнкции сделал возможным различение одного и того же бытия внутри одного и того же бытия.

Вторгшаяся часть, тождественная ничто, растворяется в автономной субстанции тела; тело оказалось положенным не только вовне, но и внутри самого себя. Внешняя положенность в конечном счете порождает положенность внутреннею. "Быть положенным чем-то иным и собственное становление – это одно и то же"¹⁰. Но внутри себя телесное бытие представляло самобытие, самость, поэтому растворенная в чуждой самости часть ничто не может не потерять своей тождественности подлинному ничто. Происходит присвоение кванта ничто автономным телом, в этом внутреннем ничто в свою очередь растворяется самость тела, в результате чего проникшее в тело ничто оказывается трансформированным. В то время как внешняя положенность одного и другого конституирует самости одного и другого, различенные бытийные определенности, внутренняя положенность, являющаяся продолжением внешней, преломляет самости друг в друге. Но и в новом образовании, представляющем преломленные друг в друге различные самости, изначально и имманентно присутствует механизм утвердительной дизъюнкции, которая есть источник и способ его бытия. Новое образование – эмерджент не может существовать как таковой, он существует лишь в двойном противоположно направленном, децентрирующем его поле: в соотношении с подлинным и внешним телу ничто и в соотношении с самобытием автономного тела. Тело, относя эмерджент, посюстороннее внутреннее ничто к ничто внешнему, абсолютно другому, по ту сторону себя – потустороннему ничто, – реализует интенциальность, то есть очищает самобытие от представителей в нем внешнего мира. Однако в результате акта интенциальности не совершается отождествления (совпадения) внешнего и "своего-иного" ничто, "свое-иное" уклоняется от отождествления, возврата и совпадения. Это упрямство "своего-иного", принципиальная нетождественность оказывается для автономного телесного бытия его же собственной функцией. Автономное бытие нападает на свой собственный след, вступает в отношение с самим собой, которое Гегель называет собственно бытием¹¹ и самосознанием.

Но когда осуществилось последнее различение, тогда возникла окончательная граница, отделяющая эмерджент от ничто и от нечто. В дальнейшие отношения вступают уже три сущности. Границы порождают цепную реакцию полагания одного другим. Важно иметь ввиду, что утвердительная дизъюнкция работает лишь от единства, от целого, от Того же Самого, она суть децентрация Того же Самого (единого и целого), заставляющая То же Самое колебаться относительно себя. Единое и целое является основой утвердительной дизъюнкции, жизнью, которой она жива. Поскольку именно метафизика (и никто другой) имеет своим предметом аутентичное, стало быть, неметрическое, невоплощенное целое, витающее над суммой своих частей, то именно метафизика знает принцип утвердительной дизъюнкции. Этот принцип неорганичен и неизвестен, к примеру, эпикурейству – философской "физике", отрицающей единство и целостность универсума и создавшей из мира механический агрегат, требующий до невероятности искусственных условий для своего функционирования. Именно античная метафизика – осевое направление античной философии – оказалась тем зеркалом, поверхность которого становилась все чувствительнее для того, чтобы наконец свидетельствовать собой метаморфозу, работу утвердительной дизъюнкции.

1.2. Метаморфоза и архетипический образ

Зададимся вопросом: вследствие какой потребности человек начинает конструировать умозрительную предметность?

Вероятно, человек ощущает нечто такое, что не может быть связано ни с одним наличным или возможным телесным предметом. Что-то человеку не дано воспринимать как телесно-определенное. Если это не телесный предмет, чья телесность ограничивает и определяет его, совпадая с его поверхностями, предположим, что это может быть поле. Поле – не телесность, но определенное движение телесности в себе самой. В биологии говорят, к примеру, о полях развития живого объекта. В данном случае поле осуществляет переход латентной (потенциальной, неявленной) формы его существования в развернутую (актуальную), отчего поле оказывается совпадающим с формой Аристотеля, то есть идеальным объектом, в который должен претвориться этот реальный объект. Морфофилактические поля обеспечивают воплощение целостности элементами органического образования; видовые поля задают воплощение во множестве отдельных особей совершенной особи данного вида, встроенной в иерархию идеальных мировых форм. Следовательно, в рамках поля осуществляется восприятие не наличного, но возможного (и должного) телесного предмета. Собственно поле – форма предсуществования телесности, и если тело рассматривается в аспекте причинности, то поле – в аспекте телеологии.