Античная метафизика: Страсти по бесплотному

Бутина-Шабаль Светлана

Классические боги должны были нести избавление от страдания, хотя они и не являлись архетипическими "оберегающими образами". Но бог, представленный в качестве другой самости и в качестве исключительной, совершенной, но все же структуры, все же формы, должен был отныне сам гарантировать сохранность как человеческой самости, так и некоторую сохранность всего телесного, ибо структура в конечном счете является принципом организации телесного, и как таковая должна соотноситься с телесностью, решительно предполагать телесность. Бестелесное, превратившись из субъекта трансформации и рассеяния телесного, в структуру, форму, принцип организации телесного, тем самым обращается в свою противоположность – в субъекта ограничения и стабилизации ограниченного.

С другой стороны, структура, форма, чтобы быть структурой и формой, требует абсолютизации самой себя, то есть требует изъятия себя из отношений взаимополагания телесного и бестелесного. Форма стремится выделиться из процесса формообразования, формотворчества. Абсолютизация формы ведет к рождению из потока бытия, из претерпевания метаморфозы того, кого форма оцеляет, помещает в себя самого, стабилизирует и тем выводит и противопоставляет этому

потоку и претерпеванию ("аполлонийское — это линия, проведенная перпендикулярно природе" (К. Палья)) – индивидуальность. Индивидуальность – нечто, претендующее на фиксированность, неизменность; эллинская индивидуальность противостоит потоку становления. Становление же – вечная недостаточность настоящего, которая существует как направление бытия, проявляющееся в феномене времени. Поэтому эллин необходимо должен фальсифицировать время, ибо он сам, будучи индивидуальностью, "был человеком, который никогда не становился, а пребывал"³³. Эллин фальсифицировал время в "чистое настоящее", Эон, не имеющий направления, не имеющий внутреннего содержания, распределяющий настоящее между прошлым и будущим, которые объемлет одна и та же индивидуальность; ибо различие между прошлым и будущим делается коварно неуловимым, неразличимым, потому что под прошлое и будущее подводится один знаменатель наличной индивидуальности. Эон – абстрактное время захвативших власть поверхностей.

Античные боги – исключительно индивидуальны. В олимпийских богах эволюция формы, организованной поверхности, достигает высшей точки – совершенства, стало быть, самодостаточности. Самодостаточная форма, обращающаяся индивидуальностью, свидетельствует, что греки смогли зафиксировать, ограничить, остановить, значит, заклясть своих богов, уловить их в предназначенное каждому "броню-тело".

Ницше называет Аполлона "божественным чудным образом принципа индивидуации", "богом индивидуации и границ, налагаемых справедливостью"³⁴. После Ницше уже стала тривиальной мысль о том, что "Аполлон прокладывает пограничные линии, которые составляют цивилизацию". Аполлон фиксирует, оцеляет, о– пределивает, ограничивает и спасает (?).

Принцип индивидуации – это уже принцип отрицательной дизъюнкции: реальность каждой вещи держится на ограничении тотальной реальности, "поскольку часть ее (реальности) вписывается в вещь, а остальное исключается — такова процедура, которая согласуется с "или-или" большой дизъюнктивной посылки и определением объекта в малой посылке посредством одного из членов деления"³⁵. Отрицательная дизъюнкция – условие самотождественности. Когда утвердительная дизъюнкция обращается в отрицательную, тогда мир, ранее бывший организованным по принципу Другого с бесконечным рядом отражающих друг друга поверхностей-зеркал, превращается в мир замкнутых самостей, отделенных друг от друга границами. Граница в таком мире оказывается не другим бытием, полагающим первое бытие и само положенное первым, но поскольку теперь граница должна быть чистым условием самотождественности, то граница становится небытием между двумя самостями, пустотой. "Безграничное количество античных богов — каждое дерево, каждый источник… — обозначает то, что всякий осязаемый предмет. существует самостоятельно, и, следовательно, функционально не подчинен другому"³⁶. Аполлонийские сущности замкнуты на себя, направлены на себя, самодостаточны, строги, помещены в пустоту, необщительны. Аполлон не знает принципа утвердительной дизъюнкции, поэтому справедливо подозревается в гомоэротичности.

Итак, бытие распалось на атомы самостей и оказалось принудительно остановленным в своем стремлении из настоящего, осуществляющем цельность бытия (целое как цель). Таким образом, аполлонийский принцип миропонимания притязал на то, чтобы отменить цельность и направленность бытия, являющиеся следствием непосредственного отношения телесного и бестелесного. Само бестелесное было вынесено из телесного во вне, заклято формой и так напрочь отделено от телесного.

1.4. Принцип Диониса

Если другой понимается как еще одна самость, то "другой" открывает некоторый натуральный ряд размноженных самостей, образованный посредством принципа "другой как самость" ("другой как я"). И когда мир представляет собой мир размноженных рядоположенных самостей, то фундаментальный эффект, свойственный этому миру "состоит в различении моего сознания и его объекта… Наполняющий мир возможностями, задними планами, окраинами и переходами, предписывающий возможность пугающего мира, когда я еще не испугался, и, наоборот, возможность обнадеживающего мира, когда я в действительности напуган этим миром; в разных отношениях охватывающий мир, который представлен сам по себе прежде, чем я появился, как-то иначе; создающий внутри мира множество полостей, которые содержат множество возможных миров — это и есть другой"³⁷. Итак, сознание отделено от объекта; когда множество рядоположенных самостей, обратившихся друг для друга как "другой", воспринимают объект, в пределе – мир, то это – разный объект и разный мир: "каждый объект лишается своих качеств в пользу соответствующего субъекта. Свет превращается в глаз и более не существует как свет —

теперь это раздраженная сетчатка. Запах становится носом — и весь мир тут же перестает пахнуть..."³⁸. Объект – равная себе самость – подвергается различению в себе самом, разбегается из себя на множественные образы и растаскивается самостями-субъектами, он исчерпывает себя в метаморфозе, которая сопровождает его бегущее касание отдельных человеческих самостей. В таком своем качестве объект служит лишь для фиксации, утверждения множественности автономных субъектов, но дальше, если пропадает объект, то пропадает и данная множественность, стало быть, означенный предел – исчезновение объекта – действительно предел. Принцип "другого как другой самости" – это принцип нетождественности объекта, принцип исчезающего объекта до его полного впитывания разными субъектными самостями, принцип пресуществления объекта в ничто. Протагор: «Мера всех вещей – человек, существующих, что они существуют, а не существующих, что они не существуют» Но объект – это тоже "другой", собственно он и есть подлинно другой в отличие от другого как "другой самости". Следовательно, принцип другого как "другой самости" рассеивает подлинно другое, в действительности противоположное самости. И если другая самость выступает в качестве объекта (одной самости), то другая самость попадает в поле несамотождественности, перестает быть самостью и трансмутируется в ничто. В данном принципе уже заложена его гибель, "преступление обретает наказание в себе самом".

Осуществляя этот принцип, человек теряет реальный объект, он уже не может его чувствовать, потому что чувствовать другое он может исключительно телесно, то есть воспринимать телесность объекта посредством своей телесности, но телесность объекта, потеряв однозначность, перестала быть телесностью, исчезла в различных восприятиях субъектных самостей. Предмет, утративший телесную поверхность, для своего существования в отношении всего иного ему требует какой-либо поверхности, и для этой цели замечательно подходит универсальная форма фантазма-структуры (поверхность тела без телесной имманентности). Тогда реальный мир обустраивается умозрительными поверхностями, и мы получаем действительный мир в качестве рационального. Это мир, в существовании которого человек убеждает сам себя, но это не тот мир, который реально пребывает и который ощущает и претерпевает человек. Мир, надевший маску.

Кроме того, понять объект – реальную вещь как структуру-фантазм, то есть как нейтральный, стерильный, бесстрастный может только анонимная воля, отличная от любой эмпирической интенции, которая соответствует тому или иному конкретному бытийному взаимодействию с объектом. Следовательно, чтобы понять объект как фантазм, самому субъекту следует стать противоположным себе, из самости, сосредоточенной на своей имманентности, превратиться в рационального обезличенного субъекта анонимной воли. «У Антигоны нет никаких случайных качеств, которые так или иначе играли бы роль в ее трагике. То, что случилось с царем Эдипом, могло бы в противоположность судьбе Лира, случиться со всяким другим. Такова античная судьба, "общечеловеческий" фатум, приложимая вообще к какому-нибудь "" и совершенно не зависящая от случайного личного элемента»³⁹.

Итак, вначале благодаря дисквалификации объекта утверждается множественность субъектных самостей. Затем субъект оказывается функцией дисквалифицированного объекта, потребовавшего для своего ставшего ущербным и исчезающим существования поверхности фантазма-структуры. Обратившись функцией различенных и рационально очерченных объектов, субъектная самость становится рациональной и анонимной, бескачественной самостью, которая выражает себя на своей телесной поверхности как чистая разумность. Человеческая жизнь в таком случае должна была стать пребыванием разумности в мире. Казалось естественным, что структура-фантазм, наложенная на предмет восприятия, представляет его в восприятии как таковой, без всяких субъективных искажений; таким образом, предмет восприятия редуцировался до мыслительной формы, изымаясь из форм реального бытия. Поэтому человеческая жизнь – не просто пребывание разумности в мире, но пребывание разумности в разумном мире, что и удостоверяют своей наружностью аполлонийские боги. Это суть аполлонийский миф, являющийся фундаментальной интуицией европейской культуры. Русский философ А. Ф. Лосев увидел, что весь мир мифа окаймлен адом и каждый шаг мифа – шаг над ничто.

Цельность мира в качестве цели отвергнута ради цельности отдельной самости. Цельность и самодостаточность конечного самобытия обеспечивается существующими на поверхности смысла и предназначенными для осуществления в телесном бытии структурами-фантазмами. Их отдельность и самодостаточность претворена в их конфигурацию, то есть все имманентное и собственное организовано как поверхность, выделяющая и отделяющая структуру-фантазм от остального мира. Греки испытали собой этот способ бытия в мире и сами стали его отрицанием: эмпирическое индивидуальное бытие отнюдь не организуется по форме структуры-фантазма. Если структура-фантазм предполагает претворение внутреннего индивидуального бытия во внешнее ради его самоотождествления посредством соотнесения с собой (структурой-фантазмом), то все же нечто из индивидуального бытия не выходит на поверхность, остается непросвеченной темнотой, не втягивается в форму фантазма. Бытие содержит то, что по своей природе чуждо поверхности, – внутреннее и сокровенное. И если на поверхности фантазматического смысла означается внутреннее бытие, могущее стать внешним, то существенно-внутреннее бытие, сокровенность как таковая непосредственно присутствует в трещинах и щелях поверхности фантазматического смысла, которые образуются от неравновесности структур-фантазмов и бытия, от невозможности для поверхности смысла впитать собой все бытие, от недостаточности этой поверхности для целого бытия. Поверхность, заново конституирующаяся посредством включения самоотрицания (щели, разрывы, трещины), оказывается поверхностью смысла действительного бытия, действительной поверхностью смысла.