Антикиллер-4. Счастливых бандитов не бывает
Шрифт:
– Много я о вас слышал за это время, – сказал он. – Братва говорит, Лис такие кружева плетет, что расплести никто не может. А потом выходит, что это не кружева, а силки! Только уже поздно, запутался, не вырвешься!
– Это правильно, – кивнул Лис. – Только зачем мне на тебя силки ставить. Ты, извиняй, мелкая дичь.
– Чего ж пришли ко мне, если мелкая? – усмехнулся Боцман.
– Новость тебе одну сказать. Она, конечно, уже не первой свежести, даже успела в скелет превратиться. Только я ее совсем недавно узнал.
– Что за новость такая?
Боцман перестал усмехаться, сжал зубы.
– В октябре 2008-го сюда приехал серьезный московский киллер по кличке
– Кто кончил?
– Тот кто «заказ» давал. И кто речпорт держит. И кто на место Валета встал. Но это уже не факты, это «кружева».
Лис встал, поигрывая ключами от машины.
– Вы что, на Гарика намекаете? – хрипло спросил Боцман. Лицо его побледнело.
– Это ты сказал, а не я. Думай сам!
Коренев развернулся и направился к выходу. Вышел он тоже беспрепятственно, когда проезжал мимо парковки, заглянул во двор. Там все было по-прежнему, только Додик замерз и сел в машину. Отсутствие паники и беготни свидетельствовало о том, что Боцман никому не рассказал о его визите. Значит, поверил.
Но Лиса почему-то это не радовало.
* * *
На этот раз поездка из Воронежа была не такой веселой, как в прошлый. В поезде было холодно и неуютно, в стылом вагоне дуло из окна, коридор не прибран, туалет грязный.
Сочнев ехал в купе один, накрывшись тремя одеялами, и думал тяжелую думу. Настроение было паршивым, может, от этого шло и все остальное. Одно дело – возвращаться победителем на белом коне, а другое – обгадившимся щенком, не сдержавшим своих обещаний.
Он приехал домой рано утром и даже пожаловаться на несправедливость жизни жене не смог: ей как раз позвонила однокурсница из Набережных Челнов, у которой накрылся очередной брак, и плакалась за двоих. Ленка проохала и проахала с ней до половины восьмого. В результате дети опоздали в школу, а Сочневу пришлось, кое-как побрившись, лететь на работу без завтрака. Опаздывать сегодня никак нельзя – его ждали на совещании у Бобрина. Начальник следствия не верил в причастность начальника УР к банде «колдунов», и сегодня ему предстояло убедиться, что он был не прав. Только чем его теперь убеждать?
«Ничего, ничего, – утешал он себя. – Ничего страшного не произошло. Неудачи, в конце концов, случаются с каждым, не только с ним. Вон, «бобринцы» два года топчутся на месте, не могут концы собрать воедино. А у него, у Сочнева, как раз появилось несколько великолепных мыслей, и сегодня он их озвучит, чтобы сгладить провал с Вареником…»
Настроение улучшилось.
«Не вешать нос, гардемарины!» – напевал Сочнев под нос, спеша на остановку. И в самом деле, глядишь, все еще наладится! Будет у Софочки отдельная комната, а самому ему не придется вприпрыжку бежать за маршрутками, будет рассекать по утрам на достойной машине… Лучше всего «БМВ», конечно, седьмой серии, как у этого проходимца Лиса. Но в «Конторе» нельзя так рвать глаза начальству и сослуживцам. На первое время сойдет и «тойота-камри» или «форд-мондео»…
«Едины парус и душа…» Он удачно поймал маршрутное такси, к Управлению подъехал раньше, чем предполагал. Еще одна удача! Значит, и все остальное пройдет хорошо…
«Та-ра-ра-ра… Судьба и Родина – едины!»
Но вышло все наоборот.
– Уваров не опознал Коренева, – глядя в пол, глухо проговорил Сочнев.
Сидящий во главе стола Бобрин – дородный, вальяжный, с властным лицом и аккуратно уложенными седыми волосами, чуть заметно усмехнулся. Члены следственной группы по делу о «крестобойне» тоже смотрели на него скептически: обещания майора явно расходились с реальностью.
– Точнее, не захотел опознать! – добавил Сочнев. – Возможно, с ним уже поработали…
Он поднял голову и наткнулся на холодный взгляд полковника Бобрина.
– В том и отличие оперативной работы от следствия, – веско сказал тот, сбивая невидимую пылинку с лацкана отлично пошитого пиджака.
– Оперативник оперирует информацией и догадками, а следователь – фактами. Что свидетель не опознал Коренева – факт. А все остальное – ваши догадки. Можете быть свободным…
Сочнев вышел в коридор. Что значит «свободным»? От сегодняшнего совещания? Но он ведь член оперативно-следственной группы! Или свободным от расследования? Тогда это пинок под зад. Унизительно и обидно!
Он вернулся в свой кабинет, подумал, глядя в окно, выходящее в угрюмый внутренний двор.
Ладно! Официально он не отстранен от расследования. Значит, имеет право запросить характеристику на Лиса. Милицейское начальство сразу насторожится, и невинный, казалось бы, запрос существенно затруднит его дальнейшую службу. Тем более, что хитроумным подполковником и так не слишком довольны…
А потом он напишет рапорт – прямо на имя генерала, приложит распечатку звонков из усадьбы Креста, потребует дать оценку деятельности милицейского подполковника…
Если нет основания посадить его в тюрьму, то уволить из органов по недоверию – просто обязаны!
* * *
В Питере была уже самая настоящая зима. Злой ветер бросал в лица прохожим колючую снежную крупу, по стеклам плавучего ресторана стекали даже на вид холодные, замерзающие на ходу струйки. Неву сковал серо-белый панцирь, во взломанном фарватере черная вода играла ледяным крошевом. Фасад Зимнего дворца напротив то и дело терялся в мутном мареве метели. Боцман первый раз был в Питере, первый раз видел в натуре Зимний, впервые попал в роскошный ресторан. Для него вообще сегодняшний день стал днем открытий. И в самолете он летел впервые, и в машине, которой отдают честь постовые менты, никогда не ездил, и диковинных блюд никогда не пробовал – даже не знал, что они существуют. А главное – он никогда не сидел за столом со столь важным и уважаемым человеком, которого охраняет оставшаяся у входа милиция и зашедшие в помещение личные телохранители, к которому подобострастно подбегают местные начальники и от которого не отходят сразу три официанта.
Лебедь был в темно-синем, почти черном костюме, светло-синей накрахмаленной сорочке и красном галстуке в легкую бело-синюю полоску. Выглядел он не прокурором, как когда-то представлял Боцман – бери выше: мэром или даже губернатором. Холеное лицо загорело, будто за окном стоял тиходонский август, на нем застыло выражение собственной значимости, власти и силы. Иван не сразу признал Лебедя, а когда признал, то подумал, что этот барин пошлет его на три буквы, и дело с концом. Но бывший Смотрящий отнесся вполне душевно: обнял, пригласил в ресторан, от пуза накормил, только спиртного не заказал без всяких объяснений. Говорить им особо было не о чем: не вспоминать же, как Гнилой не хотел отдавать в общак долю из блока «Мальборо» или как Финик по беспределу опустил молодого парня, пришедшего с этапа… Эти разговоры не вписывались в обстановку, да и вообще не соответствовали новому облику Лебедя, в официальной биографии которого, – Боцман был уверен, – ни судимость, ни тиходонская зона вообще не значились. Поэтому он сразу перешел к делу и сейчас заканчивал свое изложение.