Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
Слева, в домике с облезшими зелеными ставнями, притаились Мартынов, Горев и Сухоруков. Напротив, на другой стороне переулка, в нижнем этаже двухэтажного особнячка бандитов ждали еще четверо сотрудников во лаве с Медведевым. Откуда Медведев узнал, что Кошельков и Сережка Барин будут сегодня ночью в этом домике с зелеными ставнями, мы не знали. «По агентурным сведениям», — сказал Медведев. Но ведь с агентурой работают Мартынов, Савельев и Горев. Медведев непосредственно с агентами розыска связи никогда не имел. Кто ему мог дать эти сведения?
Под утро ветошь покрылась
Вдруг предрассветную тишину разорвал дикий протяжный крик:
— А-яу-у-у!
Мы мгновенно вскочили, но Груздь сделал рукой успокаивающий жест.
Сквозь широкую щель между досками я увидел, как откуда-то сверху во двор спрыгнул кот. На мусорном ящике грязно-белая кошка дугой выгнула спину. Вновь звучит призывное:
— Я-ау-у!
Чувствую, как кто-то до боли сжал кисть моей руки. Это Груздь. Мускулы его круглого лица напряжены.
По двору осторожно идут двое. Впереди Сережка Барин, за ним на расстоянии нескольких шагов — Яков Кошельков.
— Я-ау-у!
Кошельков хватается за маузер. Ага, значит, тоже нервы пошаливают!
— Брысь! — машет рукой Сережка Барин.
Но черный кот неподвижен, только вздрагивает кончик вытянутого в прямую линию хвоста.
— Я-ау-у! — тянет он, не спуская своих горящих круглых глаз с подруги. — Я-ау-у-у!
Чувствую за своей спиной сиплое дыхание Савельева, рядом с ним Сеня, в его полусогнутой руке поблескивает никелем браунинг. «У Арцыгова на сапоги выменял», — почему-то мелькнуло у меня в голове.
Сережка подошел к крайнему от нас окну, легонько три раза постучал в ставню. Немножко подождал и еще два раза. Потом закурил папироску. Видимо, ждет ответного сигнала. А что, если сигнала не будет? Нет, Медведев все знает и все предусмотрел. До нас едва слышно доносится стук. Раз-два, раз-два. Это кто-то внутри домика стучит по оконной раме. Так, все в порядке. «Пошли», — кивает Сережка Кошелькову. Но тот не торопится. Не снимая руки с коробки маузера, он озирается по сторонам. Неужто заподозрил что-то неладное?
Сережка поднимается на крыльцо. Бренчит снимаемая цепочка, щелкают отпираемые запоры.
Кошельков не двигается с места. Стоит как изваяние — длинный, сутулый, широко расставив ноги в высоких хромовых сапогах.
Дверь приоткрылась. Барин взялся рукой за дверную скобу, подался вперед и тут же отскочил.
— Шухер!
Мы выскочили из сарая. С крыльца домика скатывается Сухоруков, за ним Мартынов и Горев.
Вижу, как Сережка в упор стреляет в Мартынова. Одновременно кто-то стреляет в него. Сережка падает под ноги бегущим, о него спотыкается Горев и тоже падает.
Кошельков, согнувшись, бежит к воротам, делая заячьи петли.
— Стой!
Кошельков не оборачивается. В него не стреляют, хотят взять
— Стой, гад! — кричит Груздь, топая сапожищами.
Внезапно бандит остановился: он увидел у ворот группу работников розыска.
— Бросай оружие!
Кошельков отпрыгнул в сторону и, вертя маузером, начал стрелять.
Он вертелся на одном месте, как волчок, по-звериному оскалив зубы.
— Pp-ах! Рр-ах! Рр-ах! — зачастили выстрелы.
Вытянув перед собой руку с браунингом, я нажал на спусковой крючок.
Выстрелов не услышал, только почувствовал, что браунинг задергался в моей ладони, как живой. Кошельков начал медленно оседать. Потом попытался подняться и упал на спину, с его головы слетела круглая шапка и покатилась по земле.
Я не мог оторвать глаз от этой катящейся, как колесо, шапки.
Первыми к Кошелькову подбежали Мартынов и Груздь, потом не спеша подошел Медведев. У Мартынова правая щека была залита кровью: пуля Сережки Барина содрала у виска кожу и подпалила волосы. Кроме него ранены еще двое, один из них, шестнадцатилетний паренек, только вчера принятый на работу в розыск, тяжело. Он полусидит на верхней ступеньке крыльца, прижимая руки к животу, и тихо стонет, по лицу катятся слезы. Над ним склонился Горев.
Возле Кошелькова — человек шесть. До меня, как сквозь сон, доносится:
— Живой!
— Какое там живой, на ладан дышит!
— Шесть пуль…
— Почему не обыскиваете?
— В крови он весь…
— Ничего, не замараешься!
Савельев, держа в одной руке револьвер, другой мелко крестится. Это смешно, но никто не улыбается. Мы с Виктором подходим к Сережке Барину. Он убит наповал: пуля, выбив передний зуб, вошла в рот и вышла через затылок. Рядом с ним валяется наган.
Наконец появился врач, маленький, толстый, с заспанными глазами. Он осмотрел раненного в живот паренька и приказал отправить его в больницу, затем сделал перевязку Мартынову, взглянул на Кошелькова и подошел к нам. Не сгибаясь, брезгливо бросил взгляд на труп Сережки Барина.
— Ну-с, этому медицинская помощь не понадобится. Бандит?
— Да.
— Что и говорить, рожа разбойничья.
— Кошельков выживет?
— Это тот? — Врач через плечо, не поворачиваясь ткнул пальцем в сторону Кошелькова, над которым стоял фотограф с треножником. — Удивляюсь, что до сих пор жив: кровавое решето. Закурить не найдется?
Виктор достал кисет.
— Махорочка? Один мой коллега считает, что для здоровья она полезней. Знаете, конечно, профессора Гераскина?
Я ответил, что профессора Гераскина мы, к сожалению, не знаем.
— Большой оригинал-с! Про него рассказывали, что он…
— Белецкий, Сухоруков! — крикнул Мартынов.
Надо было перенести Кошелькова в пролетку. Он оказался неожиданно тяжелым. Мы вчетвером еле его подняли.
На губах раненого пузырилась кровавая пена, он сипло дышал. Голова откинута, на изогнутой шее — острым бугром кадык. После того как Кошелькова положили на солому, Виктор подложил ему под голову свернутый ватник и начал рукавом стирать с губ кровавую пену.