Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
— Что вы имеете в виду? — спросил я.
— Как что? Повесть-легенду о волхве Бомелии, его волшебных часах, Иоанне Васильевиче Грозном, нижегородском купце Михаиле Костромине и выдающемся механике-самоучке, часовщике-кудеснике Иване Петровиче Кулибине, память о котором живёт в России и по сей день…
«Так, так, так, так», — подтвердили сказанное Василием Петровичем висящие на стене голубые ходики в виде избушки.
~
Экспонат № 5
В
В подъезде дома, где жил Белов, пахло варёной капустой, прогорклым постным маслом, рыбой и керосином. Это свидетельствовало о том, что за время отсутствия Василия Петровича здесь ничего не изменилось: соседи слева по-прежнему готовили к обеду щи, а те, что справа, жарили на керосинке рыбу.
— Вот ты и дома! — весело сказала дочка, стряхивая с плаща дождевые капли. — А лифт, как всегда, не работает…
Да, кроме погоды, здесь за прошедшее время действительно ничего не изменилось, подумал Василий Петрович, взбираясь по лестнице. И ошибся…
Уже открывая ключом дверь своей квартиры, он интуитивно почувствовал что-то неладное. Это «что-то» расшифровать он бы не смог, но в то же время понимал, что оно, пусть незаметное, едва уловимое, всё-таки существует. И это «что-то» было крайне неприятным и ненужным, осложняющим жизнь.
Василий Петрович пропустил вперёд дочь и зятя, который нёс его фибровый чемоданчик, прикрыл за собой дверь, поставил в угол зонтик и, снимая привезённые дочерью на вокзал калоши, с опаской огляделся. Именно с опаской.
Большая прихожая с потёртым ковриком и щербатым паркетом была такой же неуютной, как и месяц назад. Пыль, паутина у лампочки, сухой скрип паркета, рассохшаяся вешалка, которую давно уже следовало подновить.
Гм, вешалка, вешалка…
Ну конечно. На вешалке не было его хорьковой шубы. Была шуба — и нет шубы. Исчезла. И соседний крючок, на котором висело его почти новое демисезонное пальто, тоже пустой.
Интересно. Очень интересно… А что, собственно, интересного? Кража. Обычная квартирная кража. Когда его последний раз обокрали? Лет двенадцать назад? Самое время. Уезжая в Железноводск, он просил зятя, молодого и, как постоянно утверждает дочь, подающего большие надежды химика, присмотреть за квартирой. Тот заверил, что всё будет в наилучшем порядке. И вот пожалуйста! Хорош порядок, ничего не скажешь!
— Папа, мне кажется, что здесь кто-то до нас побывал, — неуверенно сказала дочь, которая знала, что гипотезы учёный может высказывать любые, но утверждать что-либо имеет право лишь на основе тщательно проверенных фактов.
— Мне это тоже кажется, — поддержал её Василий Петрович, тупо разглядывая ржавый гвоздь, на котором ещё так недавно висел эскиз Левитана.
Зять молчал, а дочь с интересом спросила:
— Но кто бы это мог быть?
— Вор, — сказал Василий Петрович тем самым тоном, каким привык отвечать на глупые вопросы студентов. — Квартирный вор.
— Выходит, тебя обокрали? — сообразила наконец дочь. — Но как он сюда попал? Дверь же была закрыта…
— Через балкон, — объяснил зять. — Вскарабкался по водосточной трубе на балкон, а балконную дверь открыть — раз плюнуть. Видишь, крючок сорван?
В сопровождении зятя и дочери Василий Петрович молча осмотрел кухню, одну комнату, затем другую.
Он не был Шерлоком Холмсом, но некоторое представление о незваном госте уже составил: молодой, спортивного склада (другой бы во время этого акробатического этюда свернул себе шею), ценитель антиквариата, не лишён художественного вкуса, педант и аккуратист. Интеллигент, словом. Небось на развешанные в кухне детские этюды дочки не польстился, а гордость Василия Петровича, эскиз Мане, взял, или, как это нынче говорят, спёр. И карандашный набросок Дега слямзил, и редчайший персидский ковёр, и индийскую палицу XVIII века с резной рукояткой из слоновой кости.
С письменного стола исчезли отделанная серебром фарфоровая табакерка екатерининских времён, настольная лампа с весёлым китайским божком, сафьяновая папка, в которой находилась рукопись незаконченной статьи.
«Неужто заодно подпёр и рукопись?!» — испугался Василий Петрович. Нет, не спёр. Вот она, родимая. Незваный гость со свойственной ему аккуратностью извлёк ее из понравившейся ему папки и положил на стол, придавив стеклянной пепельницей, которая, видимо, не отвечала его эстетическим вкусам. И за то спасибо.
Василий Петрович взял в руки стопку бумаги, полистал. Кажется, рукопись была в полном порядке. Вот и чудесно. Но что это? Василий Петрович поспешно надел очки. Странно…
На одной из страниц мягким карандашом было отчёркнуто несколько строк.
«Подделывая для мебельного гарнитура палисандровое дерево, — прочёл Василий Петрович, — мастер, видимо, использовал так называемый „баварский рецепт“ — десять частей кассельской земли, четыре части соды, одна красного хромово-кислого кали и сто шестьдесят частей воды. А обычный перламутр он превращал в чёрный, держа его сутки в насыщенном растворе хлористого серебра в нашатырном спирте, а затем выставляя на солнце…»
Сбоку тем же карандашом корявым почерком, было написано: «Ха! Соды нужно не четыре части, а шесть. И перламутр для устойчивости окраски следует держать в растворе хотя бы двое суток».
Да, действительно, для окраски в чёрный цвет перламутр, видимо, следует держать в растворе не менее двух суток. Тут у него получилась накладка. И с палисандром, кажется, тоже. Василий Петрович перелистнул несколько страниц.
«Подделки под старинную бронзу»…
«…Для образования патины, которая, по мнению людей не сведущих в бронзе, является самым достоверным свидетельством многолетней истории того или иного бронзового изделия, Беспалов использовал старый и хорошо проверенный способ. Он смачивал части бронзовой инкрустации раствором нашатыря с винным камнем и азотнокислой медью. После этого правильно определить возраст инкрустации из бронзы мог только специалист».