Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
Ель, дуб, кипарис, ольха, ясень, берёза…
Для профана все они на одно лицо. А ведь у каждого из них свой темперамент, характер, свои сильные и слабые стороны. Древесина одного прочна, но не гибка, а другого хорошо обрабатывается, прекрасно полируется, однако изделия из неё недолговечны. Третье — быстро коробится и разрушается на воздухе, но никогда не подведёт в воде. Вспомним хотя бы ильм. Перед ним прекрасная Венеция в неоплатном долгу: как-никак, а значительная часть её зданий уже много десятилетий стоит на ильмовых сваях, которые добросовестно несут свою нелёгкую службу.
Люди, постоянно имеющие дело с деревом, хорошо разбираются в сильных и слабых сторонах того или иного вида древесины. И подлинными доками тут всегда были столяры-краснодеревщики. В
Не меньшее значение, чем рисунок, будет иметь для краснодеревщика и цвет древесины, её тона и оттенки. Я могу вам перечислить по меньшей мере около двухсот колеров, свойственных различным деревьям, причём не только деревьям экзотическим, но и тем, что сопровождают нас от рождения и до могилы. Вспомним хотя бы ольху. Что может быть будничней этого неказистого дерева? А у её древесины нежный красноватый цвет.
Древесина акации снежно-белая, с красными прожилками, придающими ей неповторимое своеобразие. Палисандр — тёмно-коричневый, с фиолетовым отливом, морёный дуб — чёрный, тёмно-серый.
Добавьте к перечисленному гаммы оттенков багрового, пурпурового, каштанового, бурого, вишнёвого, которые присущи различным сортам красного дерева, и вы получите некоторое представление о палитре, которой располагает художник, работающий с деревом.
Что же касается Буля, то он не только великолепно знал неограниченные возможности дерева, чувствовал его пластику и фактуру, безошибочно разбирался в рисунке и цвете. Буль тщательно изучал и широко использовал в своих работах все декоративные особенности многочисленных пород цветной древесины, подбирая наиболее выигрышные сочетания её с бронзовыми рельефами, сингапурской черепаховой костью, рогом буйвола из Бомбея, китайским перламутром и полупрозрачной сиамской слоновой костью. Так красивое само по себе дерево становилось ещё более эффектным, нарядным, составляя единый ансамбль с другими материалами.
Любуясь мебелью Буля, весельем её красок, игрой светотени, причудливой изысканностью полутонов, невольно думаешь, что столяр Людовика XIV был, помимо всего прочего, и незаурядным живописцем, мастером колорита, который в отличие от других художников создавал свои картины не кистью и красками, а кусочками фанеры, слоновой и черепаховой костью, бронзой, рогом и перламутром.
И ещё. В произведениях мастера есть одна немаловажная особенность, которая не сразу бросается в глаза: эта мебель — своеобразный рассказ об эпохе, которая давно ушла в небытие. Время короля, заявившего на весь мир, что государство — это он, отсвечивает тёмным полированным деревом, вспыхивает позолоченной бронзой, гордо высверкивает кружевом инкрустаций. Ожившее прошлое ощущается во всём, даже в цветовых оттенках, для которых в XVII веке существовали специальные, странные для нас названия — «цвет бедра испуганной нимфы», «цвет больной обезьяны» и даже «цвет потерянного времени».
— Видите, как подстёгивает фантазию мебель Буля? — спросил Василий Петрович. — А ведь учтите, что я начисто лишён воображения. — Он помолчал, а затем уже другим, деловым тоном сказал: — Булю повезло. В отличие от многих других выдающихся мастеров признание к нему пришло при жизни, когда он был в полном расцвете творческих сил. В 1675 году король спал на кровати работы Буля, сидел в булевском кресле и ел за булевским столом. Это уже была слава.
Каждый французский вельможа считал за честь сделать у королевского столяра мебель для своего дворца или замка. Но загруженный работой у короля Буль всем отказывал. Исключение составляли лишь родственники монарха и его фаворитки. Этим отказывать не полагалось. И тут, видимо, следует сказать, что, к неудовольствию Буля, у «короля-Солнце» было весьма любвеобильное и вместительное сердце. В нём всегда находилось место для прекрасных, красивых, просто хорошеньких и ничем как будто не примечательных женщин. Но мастеру повезло. Маркиза де Монтеспан оказалась решительной дамой. Она быстро и энергично вытряхнула из королевского сердца и королевского дворца всех своих соперниц. А затем, дав понять, что не потерпит больше никаких перемен, прочно и со всеми возможными в XVII веке удобствами обосновалась в опустевшем сердце повелителя Франции.
Маркиза заказала Булю мебельный гарнитур для своего будуара и кровать для спальни.
Над этим заказом Буль работал не за страх, а за совесть. Уже через месяц гарнитур, получивший впоследствии известность под броским названием «Прекрасная маркиза», был доставлен из мастерской Буля заказчице. По мнению многих современников прославленного мастера, гарнитур был лучшим из всего, что создал Буль за всю свою долгую жизнь.
О гарнитуре говорили при дворе. О нём даже складывались легенды. То ли в шутку, то ли всерьёз в нём обнаруживали волшебные свойства. Утверждали, что у человека, посетившего маркизу и посидевшего хотя бы час в располагающем к размышлению кресле, возникали мысли, достойные кардинала Ришелье или Монтеня. Софа и пуфы, стоило к ним лишь прикоснуться, придавали якобы изящество и элегантность самым неуклюжим кавалерам, которые во время танца способны были лишь отдавить ноги партнёрше, а во время дуэли сами себя проткнуть шпагой. Зеркала в резных рамах щедро дарили очарование безнадёжным дурнушкам и возвращали былую резвость пожилым дамам. Что же касается маленького инкрустированного столика чёрного дерева, то страдающая отсутствием аппетита герцогиня Орлеанская утверждала, что, сидя за ним, съела пятьдесят семь пирожных и, судя по всему, могла бы съесть ещё столько же.
Являлся ли гарнитур «Прекрасная маркиза» вершиной творчества королевского столяра? Думаю, что вряд ли. У Буля, на мой взгляд, были значительно более удачные произведения. Но гарнитуру, который произвёл такое сильное впечатление на современников мастера, нельзя отказать в оригинальности. Как-никак, а это был гарнитур-портрет.
В созданном Булем гарнитуре легко было разглядеть не только красоту маркизы, изящество и грациозность её движений, горячий блеск глаз, кокетливый поворот головы, но и легкомыслие, душевную пустоту, невежество, жеманство, жестокость и многое-многое другое.
Хотел ли сам Буль превратить гарнитур в такой не совсем лестный портрет заказчицы, судить не берусь. Вполне возможно, что это у него получилось совершенно случайно. Но как бы то ни было, а портрет удался на славу.
Оригинальность гарнитуру «Прекрасная маркиза» придавала и символика деревьев, учтённая Булем при изготовлении этой мебели.
Мастер широко использовал кедр, из которого по преданию, были сделаны стрелы Амура (отсюда и одно из названий гарнитура); лавр — символ света и здоровья; дерево надежды — ель; бук, который, как утверждали древние греки, дарит величественность и способствует процветанию; дерево певцов и поэтов иву, которая делает красноречивыми даже заик.
Для кровати же Буль, помимо красного и палисандрового дерева, приберёг боярышник, избранный древнегреческим богом брака сыном Диониса и Афродиты прекрасным Гименеем.
Кстати говоря, делая кровать, которая по моде XVII века была с пологом, витыми столбиками и узорчатой крышей, мастер не удержался от лукавой улыбки. В наборном дереве орнаментов, украшавших этот храм страсти и нежности, Буль использовал авраамово дерево (латинское название — «непорочный агнец»). А ведь тогда это дерево, вернее кустарник, считалось самым верным средством избежать греховного соблазна чувственности и поэтому являлось необходимой принадлежностью всех монастырей, помогая монахам и монахиням нести тяжкие тяготы целомудренной жизни и укрощать бунтующую плоть.