Антология «Дракула»

Морган Крис

— Дорогая, что-то не в порядке?

— Господи, Мег, а что в порядке?

Стиль ее вождения стал каким-то лихорадочным, не свойственным ей. Дороги были пустынны. Полоски земли разбегались от шоссе и сменялись серыми бетонными стенами и натриевыми лампами городков. Когда промышленные пустыни Мидленда остались позади, местность, казалось, утонула во мраке. Ее усталость завладела светом и тенью, смешала их в клейкий комок и сунула его под нос. Наим думала, что это дождь, пока не услышала протестующий скрип дворников по сухому стеклу. Она открыла окно и включила джаз: Телониус Монк

и грач «Боливар-блюз». Скрип продолжался. Может, что-то застряло в колесе. Или это были птицы, невидимые в темноте.

Проехав Кендал, она от усталости съехала на самый край дороги, но, наехав на ограждение, очнулась, резко затормозила и остановилась. Проглотив четыре таблетки кофеина, Наим запила их колой и съела половину сэндвича. Зазвонил телефон. Это был профессор Нейман:

— Наим, прошу прощения за поздний звонок.

Впрочем, сожаления в его голосе не чувствовалось. Зато чувствовались облегчение и желание поговорить с ней. Чувствовалось замешательство.

— Что такое?

— Я насчет Гиорси. Он умер.

Она не была потрясена новостью. Она почти ожидала ее.

— Как это случилось?

В трубке было молчание, но ей казалось, что Нейман всхлипнул. Связь была плохая, много шумов. Слова было сложно разобрать.

— Кто-то… ворвался. Вся стена залита кровью, Наим. Кровь повсюду. И он забрал его голову.

— А охранники?

— Они тоже убиты. Была перестрелка. У нас тут сейчас половина всех бедфордширских полицейских кинута на поиски ублюдка. Кто бы это ни был, он, думаю, должен быть серьезно ранен.

«Я бы не была в этом так уверена».

— Профессор Нейман, вас плохо слышно. Сильные помехи на линии. Можно, я перезвоню вам?

— Эй, Наим, это не помехи. Это мухи. Вся камера кишит чертовыми мухами.

Она добралась до Обана в четверть шестого утра в последний день второго тысячелетия. Этот тихий, как будто притаившийся, городок так разительно отличался от Лондона, что, казалось, находился в другом измерении. Наим, потеряв на мгновение ощущение своей связи с окружающим, запаниковала, подобно подводнику, страдающему кессонной болезнью. Пустынные улицы казались воплощением ее кошмаров о всеобщем вымирании и о том, что заря нового тысячелетия закроет главу под названием «человечество». Но тут пожилой мужчина вывернул из-за угла, а с ним пудель в клетчатой попонке.

Наим дико и опустошенно расхохоталась. Разобравшись в паутине улиц, она легко вспомнила дорогу к дому Мег. На машине она миновала перегонный завод на холме у порта и припарковалась на склоне — ближе к дому Мег уже было не подъехать: дорога в этом месте начинала сужаться, превращаясь в тропинку. Остаток пути она прошла пешком и оказалась у двери, запыхавшись.

Как Наим и предполагала, Мег ждала ее. Они надолго слились в объятии на пороге. Наим утонула в водовороте простых домашних запахов халата Мег, который так напоминал ей о Дэвиде.

Наим расположилась на кухне и, пока Мег заваривала чай, потянулась было за пирогом, однако кусок не шел ей в горло. Она уже не могла разобрать, где слова Мег кончались или начинались. Спокойный тон беседы усыплял ее все сильнее.

— Мне нужно поспать, —

пробормотала она, вдруг почувствовав непреодолимое желание упасть головой на подушку. — Прости. Поговорим утром, потом.

Мег отвела ее в маленькую комнатку и пожелала спокойной ночи. Наим безуспешно повозилась с джинсами, оставила эти попытки и повалилась на кровать. Ей почудилось какое-то движение за окном и вдруг с ужасом подумалось, что она все еще ведет машину по шоссе, что эта удобная кровать лишь дурная шутка воображения. Через мгновение она уже спала.

Она уже довольно долго шла вдоль галечных береговых налов гавани, прежде чем осознала, что это сон. Но он казался реальностью. С холма тянуло холодком. Дымка висела над водой. Где-то вдалеке кричал ястреб. Дальний утес из-за растущего на нем вереска казался отделанным пурпурной замшей.

Она бросила взгляд на ноги и увидела на одной лодыжке черное расплывчатое образование. Она попыталась стряхнуть его, но оно осталось, вяло перемещаясь в лад ее движениям, как морская водоросль, барахтающаяся в потоке. Это место горело и казалось онемевшим. Кровоточащая рапа на ноге поразила ее не больше, чем осознание своей полной наготы. Рыбацкие лодки смутно вырисовывались в тумане, их паруса поникли, подобно усталым духам. Она наткнулась на первое из тел, исколотое, распоротое, выпотрошенное, истекшее кровью и брошенное. Она дотронулась рукой до мертвенно-бледной плоти и, облизнувшись, отправилась в темноту, почти столь же абсолютную, как то, что танцевало у ее ног…

Наим проснулась в раздражении. Изо рта тянулась нитка паутины. У нее проснулся волчий аппетит. Сев на кровати, она заметила, что, должно быть, ночью скинула одежду. Ее сновидение так глубоко засело в голове, что она припомнила все до мельчайших подробностей.

Подойдя к окну и раздвинув занавески, она задержалась, следя за ярко-красным траулером, который, вспенивая воду, шел в открытом море к устью Лорны.

На кухне Мег жарила яичницу с беконом.

— Привет, девочка! — сказала она.

И сердце Наим дрогнуло. Этими словами приветствовал ее обычно Дэвид.

— Доброе утро.

— Почему ты хромаешь? Отлежала ногу во сне или что?

Наим взглянула на свою ступню. Кожа на ней была багровой. Между пальцами запутались водоросли. Стиснув зубы, она села. На ноге были две рваные раны, бескровные и белые.

— Не знаю, — ответила она, — должно быть, я ушиблась вчера и не заметила этого.

Невзирая на голод, она не смогла заставить себя проглотить хотя бы кусочек. Голова кружилась до тошноты.

— Ну, Мег, какие планы на последний день двадцатого столетия? — улыбнулась она. — Скверные дела.

К обеду Наим чуть пришла в себя, затем они вместе прогулялись по городу до места, где от последнего строения дорога убегала вдаль и терялась в горах Портнакроиша. Они говорили о Дэвиде, о СПИДе, о том, как они приезжали навестить Мег в былые времена: темы хорошо известные и многократно обсужденные — это было именно то, что надо. Но вот Мег спросила ее о Лондоне и причинах, заставивших уехать столь стремительно, — и Наим замкнулась, обрадованная своей неспособностью представить изуродованное тело Салавария.