Антология «Дракула»
Шрифт:
Поначалу Фрэнсис засыпал ее вопросами, но потом, приступив к съемкам и оказавшись во власти собственных режиссерских видений, он утратил всякую нужду в консультантах. Если Кейт не удавалось найти себе занятие, ей приходилось сидеть сложа руки. Будучи сотрудницей «American Zoetrope», она не имела права писать статьи о съемках. Впервые, находясь внутри процесса и располагая эксклюзивной информацией, она была вынуждена держать ее при себе.
Ей хотелось написать для «New Statesman» несколько статей о современном положении дел в Румынии, однако, согласно условиям контракта, она не должна была совершать каких-либо действий, могущих вызвать
Кейт знала, что она, как и другие вампиры из съемочной группы, является объектом постоянной слежки румынской Секуритате. Какие-то люди в черных кожаных пальто то и дело оказывались в поле ее зрения.
— Ради бога, даже не пытайся попробовать крови местных жителей, — умолял Фрэнсис.
Как и большинство американцев, он ничего не понимал в вампирах. Он видел перед собой миниатюрную рыжеволосую женщину в очках, характером и взглядами напоминавшую пожилую тетушку, а походкой и манерами — застенчивую неуклюжую кузину. Фрэнсис никак не мог избавиться от стереотипа, согласно которому женщина-вампир обладает хищным взглядом, волосами цвета воронова крыла, похотливым нравом и, разумеется, вожделеет горячей крови каждого встречного юнца. Кейт не сомневалась, что Фрэнсис обвесил свою комнату связками чеснока и волчьих ягод, при этом в глубине души надеясь как-нибудь ночью услышать за дверью ее призывный шепот.
После нескольких бессонных ночей, проведенных в местных пивных, которые, в отличие от прочих злачных мест, пользовались одобрением коммунистов, она поняла, что в Бухаресте ей лучше не выходить из отеля. Выяснилось, что память у здешних жителей такая же долгая, как и ее жизнь. При виде Кейт прохожие осеняли себя крестным знамением и бормотали молитвы. Дети бросали в нее камни.
Кейт подошла к окну и взглянула на площадь. Целый квартал древней столицы был снесен, чтобы расчистить место для нового дворца Чаушеску. Над руинами возвышался огромный, высотой с трехэтажный дом, плакат с изображением спасителя Румынии. Чаушеску в облачении православного священника держал в руке отрубленную голову Дракулы, словно только что умертвил графа своей рукой.
Излюбленным предметом разговоров для Чаушеску служило темное, жуткое прошлое страны, когда Дракула и ему подобные охотились за теплокровными жителями Румынии. При помощи этих воспоминаний он пытался отвлечь своих сограждан от размышлений о темном, жутком настоящем, когда он и его жена повелевали несчастной страной, превзойдя в жестокостях самых растленных римских императоров. Но Фрэнсис, подобно булочнику из «Крестного отца», был готов на любые унижения, лишь бы заручиться поддержкой диктатора.
Кейт включила радио, и комната наполнилась грохочущими звуками военного марша. Кейт поспешно повернула ручку приемника, растянулась на узкой бугристой кровати — в качестве милой шутки Фред Форрест и Фрэнсис однажды притащили в ее комнату гроб — и замерла, прислушиваясь к шуму ночного города. Подобно дикому лесу, ночной Бухарест был полон звуков и запахов.
Здесь, в этом угрюмом городе, шла своя жизнь. Кто-то смеялся, кто-то был влюблен. Кто-то позволял себе роскошь быть счастливым идиотом.
Она слышала, как ветер гудит в проводах, подошвы шаркают по булыжной мостовой, в соседней комнате алкоголь льется в стаканы, с другой стороны кто-то храпит, скрипач распиливает свой инструмент. Еще она услышала, что за дверью кто-то стоит. Этот кто-то не дышал, сердце его не билось, но одежда его слегка шуршала при малейшем движении, и слюна тихонько булькала в гортани.
Кейт, уверенная в том, что она намного старше визитера, села и посмотрела на дверь.
— Войдите, — произнесла она. — Дверь не заперта. Но обращайтесь с ней осторожно. Очередной скандал мне ни к чему.
Его звали Ион Попеску, и на вид ему было лет тринадцать. Огромные, по-сиротски неприкаянные, чуть раскосые глаза, шапка темных непослушных волос. Одет он был как взрослый, все вещи поношенные и мятые, в пятнах грязи и запекшейся крови. Зубы казались слишком длинными для небольшого рта, кожа на щеках туго натянута, высокие узкие скулы расходились от заостренного подбородка.
Оказавшись в комнате, он бросился в дальний от окна угол и сжался там в комок. Говорил он шепотом, на смеси английского и немецкого, которую Кейт понимала с трудом. Рот его словно не желал открываться. Он сообщил, что давно мается в этом городе один-одинешенек. Сейчас он устал и хочет покинуть родину. Он умолял Кейт его выслушать и, когда она кивнула в знак согласия, поведал свою историю едва слышным шепотом.
По его словам, ему было сорок два года, вампиром он стал в 1937 году. О тех, кто сделал его немертвым, так называемых темных отце и матери, он ничего не знал или же не хотел говорить. В памяти у него было множество провалов, в которых тонули целые годы. Прежде Кейт уже сталкивалась с подобным явлением. Большую часть своей вампирской жизни он провел в подполье, скрываясь сначала от нацистов, потом от коммунистов. Принимал участие в нескольких освободительных движениях и был единственным, кто остался в живых. Его теплокровные товарищи никогда не доверяли ему полностью, однако не отказывались использовать его способности.
Кейт вспомнила, что она чувствовала в первые дни после вампиризации. Тогда она пребывала в полном неведении и ее новое состояние казалось ей болезнью, ловушкой. То, что Ион, будучи вампиром более сорока лет, оставался на уровне новообращенного, казалось ей диким. Она в очередной раз осознала, в какую отсталую страну занесла ее судьба.
— И вот я услышал о том, что у нас снимают американский фильм и в группе есть очаровательная леди-вампир, — продолжил Ион. — Много раз я пытался к вам приблизиться, но за вами все время наблюдали эти типы из Секуритате. Надеюсь, вы станете моей спасительницей, моей настоящей темной матерью.
Этому мальчику сорок два года, напомнила она себе.
Несколько дней, которые Ион провел, рыская вокруг отеля и пытаясь поговорить с «очаровательной леди-вампиром», изнурили его до крайности. Он ничего не ел уже несколько недель. Тело его было холодным, как лед. Кейт знала, что ее собственная сила невелика, но все же прокусила себе запястье и позволила ему присосаться к ранке. Нескольких капель ее драгоценной крови оказалось достаточно чтобы в его тусклых глазах зажглись искорки.
На предплечье у него зияла глубокая рана, загноившаяся от безуспешных попыток лечения. Кейт перевязала тонкую детскую руку своим шарфом.