Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 18. Феликс Кривин
Шрифт:
Шекспир Василий Иванович будучи доставлен в отделение милиции для дачи показаний, сообщил следующее.
12 июля текущего года он, Шекспир, вместе с двумя своими товарищами — Гомером Иваном Михайловичем и Львом Толстым Степаном Николаевичем — зашли в закусочную «Ветерок» на предмет препровождения времени. Здесь он, Шекспир, заказал пол-литра с огурцом, Лев Толстой заказал пол-литра с огурцом, а Гомер ничего не заказал, ссылаясь на то, что ему сегодня еще предстоит работать над бессмертной поэмой «Одиссея». Но когда принесли заказ, Гомер пил, как троянский конь, и чуть ли не один прикончил всю выпивку, а заодно и закуску. Воспользовавшись отлучкой
Когда Гомер Иван Михайлович вернулся по отбытии мелкой надобности, Шекспир якобы неожиданно вспомнил, что в журнале «Отечественные записки» лежит разгромная рецензия на поэму Гомера «Илиада», написанная их общим товарищем по перу Данте Алигьери Петром Семеновичем. После этого сообщения Гомер сразу протрезвел и мог опять сойти за непьющего человека.
Оказывается, у них с Данте приятельские отношения и последний даже высказывался в том смысле, что «Илиада» — лучшее его произведение, если не считать «Одиссею», которую Данте знает пока лишь в отрывках, но которая в отрывках еще лучше, чем «Илиада» целиком, потому что она быстрее читается. И еще Данте говорил, что, если Гомер, кроме «Илиады» и «Одиссеи», больше вообще ничего не напишет, имя его все равно в литературе останется.
В своих показаниях Шекспир вынужден был признать, что Гомер был очень расстроен таким вероломством со стороны приятеля и даже заказал пол-литра с огурцом. Когда выпили и закусили, Шекспир как бы между прочим обронил, что на месте Гомера он бы не смолчал, тем более что по «Божественной комедии» Данте давно плачет отрицательная рецензия. Шекспир сказал это просто так, для затравки, поскольку «Божественную комедию» он, естественно, не читал. «Илиаду» он тоже не читал. На заданный ему вопрос, что же он в таком случае читал, Шекспир назвал три произведения: «Гамлет», «Король Лир» и «Ромео и Джульетта».
Упоминание о «Божественной комедии» до того разозлило Гомера, что он заказал еще пол-литра с огурцом, наскоро выпил и ушел, сославшись на то, что ему еще нужно сегодня работать над «Одиссеей». Но Шекспиру показалось, что он шел работать не над «Одиссеей», а над рецензией на поэму Данте Алигьери «Божественная комедия».
Гомер Иван Михайлович, доставленный в отделение милиции для дачи показаний по делу о сожжении газетно-журнального ларька, на заданный вопрос: над чем он работал в тот вечер, вернувшись из закусочной «Ветерок», — откровенно признался, что работал не над «Одиссеей», а над рецензией. Не то чтобы он читал «Божественную комедию», он ее скорее не читал, чем читал, а рецензию стал писать не от прочтения, а от обиды.
При этом Гомер начал приставать к работникам милиции с компрометирующим правоохранительные органы вопросом: а читали ли они сами «Божественную комедию»? На это ему было указано, что здесь не он задает вопросы, и Гомер мог лишь добавить, что еще не встречал человека, который прочитал бы «Божественную комедию» от начала и до конца.
Только теперь Гомеру стало ясно откровенное восклицание Данте: «Умри, Гомер, лучше не напишешь!» То есть лучше умри и не пиши. Разве такое говорится между приятелями?
Далее в своих показаниях Гомер Иван Михайлович сообщил, что как раз в то время, когда он работал над рецензией, к нему зашел Лев Толстой Степан Николаевич и сказал, что рецензию из «Отечественных записок» можно забрать, используя толстовские личные связи. Придется только Гомеру съездить в редакцию и повести сотрудников в ресторан.
Предложение было соблазнительное, но требовало больших затрат. Дорога туда и обратно, гостиница, да еще сколько выложишь в ресторане. Может, ограничиться корчагой вина? Привезти и распить прямо в редакции.
Пока что Гомер решил закончить рецензию — уж очень она складно получалась. Это даже хорошо, что он не читал «Божественную комедию»: когда пишешь о том, чего не читал, не так привязан к тексту и можно говорить по большому счету, не мелочась.
В общем, рецензия получилась. Отправив ее в журнал «Сын Отечества», который имел давние счеты с «Отечественными записками», Гомер стал готовиться в дорогу. Он раздобыл корчагу вина, жена наготовила целый чемодан всякой снеди, и Гомер двинулся в столицу — выручать из беды свое бессмертное произведение.
Лев Толстой Степан Николаевич, доставленный в отделение милиции для дачи показаний о сожжении газетно-журнального ларька, подтвердил, что действительно советовал Гомеру забрать из редакции рецензию и подсказал, как это можно сделать. Но везти с собой корчагу — такого Лев Толстой не мог посоветовать. Он сам, когда пробивал издание романа «Война и мир», привез в издательство Брокгауза и Ефрона корчагу вина и оставил ее за дверью — не вваливаться же с корчагой к незнакомым издателям. А когда познакомились и Брокгауз с Ефроном согласились выпить по маленькой, за дверью корчаги не оказалось. Хотя на вид — вполне культурное учреждение.
Работники милиции посмеялись над незадачливым коррупционером и предложили держаться поближе к предмету дознания. Но Лев Толстой еще припомнил, как ездил в Министерство культуры пробивать пьесу «Власть тьмы». Там он тоже оставил корчагу за дверью, и ее тоже увели. Это в Министерстве культуры! Как же он после этого может советовать возить корчаги товарищам по перу?
На вопрос, откуда им с Шекспиром было известно, что в редакции «Отечественных записок» лежит рецензия Данте Алигьери, Толстой объяснил, что там никакой рецензии не было. Это уже потом, после того, как они разыграли Гомера, Толстой попросил Данте написать рецензию. А то получилось бы неудобно: Гомер приезжает за рецензией, а никакой рецензии фактически нет. Гомер мог подумать, что Толстой с Шекспиром его обманули. В милиции спросили: а почему, когда в Толстом заговорила его знаменитая толстовская совесть, он не признался Гомеру, что они его разыграли с рецензией? Тогда не пришлось бы Гомеру ездить в столицу, а Данте писать рецензию. Но Толстой сказал, что тогда бы тоже получилось, что они с Шекспиром Гомера обманывали. А этого Толстому не хотелось: он был слишком большой правдолюб.
По признанию Толстого, Данте не сразу согласился писать рецензию, поскольку рецензии — это не его жанр. Написать поэму на четырнадцать тысяч строк — это его жанр, но это сейчас от него не требовалось. И все же Данте согласился. Очень уж ему хотелось напечататься в «Отечественных записках». Ему оттуда все время возвращали рукописи, даже «Божественную комедию» вернули, сославшись на то, что она написана ямбом, а у них от этих ямбов уже трещит редакционный портфель. Предложили переделать на анапест, который, в сущности, тот же ямб, только в стопе на один слог больше. Но это же надо все переписывать. А тут Лев Толстой обещал похлопотать. Пусть, говорит, для начала хоть рецензию напечатают.